Дэвид Дикинсон - Ад в тихой обители Страница 47

— Я непременно отвечу на любые вопросы человека, столь терпеливо внимающего моим рассуждениям о дряхлой старине, — словно читая мысли сыщика, сказал Брум. — Упомяну лишь один важный исторический эпизод. В тысяча пятьсот сороковых годах на западе Англии — возможно, кстати, с участием жителей Комптона — разгорелся новый мятеж, обозначаемый как «Бунт ревнителей молитвы». Бунт против принятия нового сборника молитвенных церковных текстов, отсюда и название. Вновь выступив под флагом «пяти ран Христовых», мятежники двинулись по дорогам и окружили Эксетер, так что властям непросто было собрать войска для подавления. Поход этот, как и более ранний «Святой марш», потерпел крах. Три тысячи восставших были изрублены. Хотя даже после этого небольшие мятежи еще долго вспыхивали по всей стране. Однако для своей первой книги я ограничился исследованием периода до восшествия на престол Марии Кровавой и потому мало знаю о сопротивлении тех лет.

Откинувшись на стуле, Джарвис Брум стал поправлять высившиеся на его столе стопки старинных томов.

— Чрезвычайно вам благодарен, мистер Брум. Пару вопросов, с вашего разрешения?

— Пожалуйста.

— Это ужасно прозвучит, но не могли бы вы подробней пояснить, каким образом казнили бунтовщиков?

— Что ж, — сказал Брум, — вступая в битву, будь готов погибнуть, как солдат на поле брани. Казнили в основном тремя способами.

Однако даже здесь пресловутые «три», невольно отметил Пауэрскорт.

— Во-первых, жгли привязанных к столбу еретиков. Казнь, давшая повод для знаменитой предсмертной реплики епископа Латимера его сотоварищу, священнику и богослову по имени Николас Ридлей, когда оба уже стояли на костре в Оксфорде: «Утешься и возрадуйся, наставник Ридлей! Мы сейчас загоримся такой свечой во славу Господа, которую в Англии уже никогда не потушить». Сэр Томас Мор[42], вы знаете, без восторга относился к сожжению еретиков. Сам он отправил на «пламенную» встречу с Творцом всего несколько грешников.

— Я всегда задавал себе вопрос, — сказал Пауэрскорт, — не виделись ли людям, стоявшим среди дымных языков костра, картины преисподней, не думалось ли им, что в этом адском пламени сгорают все надежды на небеса?

— Подозреваю, что по мере угасания земной жизни вера их пылала все ярче. Но этого нам не дано знать.

— А второй способ?

— Второй — наиболее ужасный. Между прочим, он замечательно описан в приговоре только что упомянутому Томасу Мору. — Брум достал с полки книгу и раскрыл ее на последних страницах. — «Сэр Томас Мор, вас провезут в клетке на телеге через Лондон и доставят в Тайберн[43], где вы будете повешены, но не до смерти. Затем у вас, еще живого, вырежут внутренности, которые сожгут перед вами. Сами вы подвергнетесь расчленению: вам отрубят голову, а ваше тело четвертуют. И голова и тело затем будут выставлены там, где назначит король». Зрелище было очень популярным. Публика в Тайберне и подобных местах наслаждалась не меньше римлян, наблюдавших в Колизее, как львы пожирали христиан. Третий способ являлся упрощенной версией второго: вам просто отрубали голову и потом демонстрировали ее в каком-то людном месте. Столь милостивым образом обошлись, в конце концов, и с Томасом Мором, все-таки как-никак он был любимцем короля. Его не заставили пройти все названные в приговоре этапы. Убили одним ударом топора, голова его покатилась, ее насадили на шест и затем выставили на Лондонском мосту.

— Кошмарные дела, мороз по коже, — поежился Пауэрскорт. — Благодарение Богу, мы, кажется, живем в более светлую эпоху. И мой последний вопрос: есть ли сведения о казнях в конкретных храмах и монастырях? Меня, как вы понимаете, особенно интересует Комптон.

Если Джарвиса Брума и удивил столь пристальный интерес к убийствам, совершавшимся триста пятьдесят лет назад, он этого не показал.

— Постараюсь помочь, — кивнул он, роясь в пачках тетрадей на верхней полке стеллажа. — Широко известен перечень погибших в аббатствах Колчестер, Рединг и Гластонбери. Но я изучал материал по всем большим обителям, делал выписки. Так, смотрим: Калн, Карлайл, Кембридж, Кентербери… Ага, вот Комптон.

Пауэрскорт подался вперед, напряженно глядя на тетрадь.

— Тут у меня отмечены смертные приговоры накануне и в период упразднения аббатства. Один монах был убит годом раньше окончательной ликвидации обители.

— Как его убили?

— Привязали к столбу и сожгли. Еще двоих распотрошили в начале погрома, еще одного чуть позднее. Голова последнего аббата красовалась на главных воротах монастырского двора. По-видимому, многие погибли как участники «Бунта ревнителей молитвы», но сохранившиеся документы не дают ясности относительно варианта их умерщвления.

После ланча Пауэрскорт отправился прогуляться. Одолжив у Брума почтовой бумаги, он послал краткое письмо доктору Вильямсу (сообщил, что теперь располагает надежной информацией о том, о чем уже писал медику раньше, и просил дать ответ по своему адресу в Лондоне). А потом долго бродил по ровно расчерченным аллеям кембриджского Академического сада, не замечая ни четких прямоугольников травы, ни зацветающих бутонов, ни щебечущих на деревьях птиц. Способ убийств несколько прояснял характер преступлений. Но смысл? Взволнованные крики побудили выйти на прибрежную террасу. Группа гостей решила покататься на плоскодонке, плохо представляя, как управлять этим речным суденышком. Лодка вертелась на месте, распугивая уток, спешно уплывавших к более тихим водам возле колледжей Тринити и Сент-Джонс. Пока Пауэрскорт раздумывал, не подсказать ли правильный маневр горе-гребцам, пассажиры лодки, бросив шест, ухватились за короткие кормовые весла. Да, в летний семестр этим мастерам гребли досталось бы немало презрительных насмешек.

Комнаты доктора богословия находились на верхнем этаже, в глубине столь типичного для Кембриджа квадратного дворика. Хаос в помещении напомнил редакцию «Графтон Меркюри».

— Не обессудьте, страшный беспорядок, — улыбчиво извинился богослов, — я только вчера сюда перебрался.

Кое-что, впрочем, уже было тщательно разобрано. Стеллаж заполнился рядами книг, прислоненные на полу к стенам картины стояли там, где их предполагалось развесить, на столе возвышалась большая стопка то ли проповедей, то ли ждавших проверки студенческих работ.

Сам богослов был высок и худощав, лет сорока пяти, с черными как смоль волосами под цвет сутаны. На шее блестел серебряный крестик.

— Спасибо, что согласились принять меня в разгар переезда, — сказал Пауэрскорт. — Только боюсь, мои расспросы покажутся вам несколько неортодоксальными.

— Валяйте! — весело предложил богослов.

Увидев, что нет необходимости в долгих подходах и пояснениях, Пауэрскорт напрямик спросил:

— Может ли англиканский священник одновременно быть католическим патером?

Богослов воззрился на сыщика. Сыщик молчал.

— Господи помилуй! — промолвил специалист по религиозной догматике. — Растерянные студенты, а большинство из них сегодня изучают теологию с довольно явственным недоумением, порой задают странные вопросы, но подобных я еще никогда не слышал. Дайте-ка мне обмозговать задачку. — Богослов сосредоточенно прищурился.

Пауэрскорт скользил глазами по акварельным пейзажам заброшенных и обветшавших аббатств на севере Англии. Под одним удалось разобрать название обители «Фонтен», по другим, кажется, «Риволкс». Чертовы упраздненные монастыри! Оставят ли они его когда-нибудь в покое?

— Ответить, пожалуй, можно так, — начал богослов, теребя нашейный крестик для вдохновения или утешения. — По идее, категорическое «нет». Ибо, приняв определенное вероисповедание, человек присягает ему в вечной верности. Однако если верующий, признающий некий верховный духовный абсолют, склонен полагать, что греховность, определяемая в терминах одной конфессии, более широко рассматривается в доктринальной системе другой, практически возможно и «да».

Пауэрскорт подозревал, что прозвучит что-то в этом роде. Сплошной туман.

— И, на ваш взгляд, профессор, можно жить такой двойной жизнью из года в год?

Пальцы богослова снова затеребили крестик. Интересно, как долго выдерживают его шейные цепочки?

— В общем, я вынужден повторить прежний ответ. Теоретически «нет», но, если для человека это очень важно и он проявляет должную осмотрительность, вполне возможно допустить существование подобной ситуации на протяжении достаточно длительного периода.

— Теперь совсем дикий вопрос, профессор. При таком, прошу прощения, вечном маскараде, выступая одновременно и католическим и англиканским священником, какая позиция этого лица кажется вам более искренней?