Ва-банк для Синей бороды, или Мертвый шар - Антон Чижъ Страница 47

Сфинкс расселся на валуне, как воробей на веточке. Тело птичье, лапы львиные, крылья в перьях, а ликом – девица. Мифическое создание красотой, честно говоря, не отличалось: нос прямой, губы узкие, лоб скошенный, да и прическа так себе. Никакого женского очарования, а приятности меньше, чем от мраморной статуи. В общем, несчастное создание. И характер у него откровенно порченый, если не сказать мерзкий. Спросит – и глазом голубым зыркает, дескать, не ответишь – порву в пух и перья. Вредное животное, честное слово. И ведь загадки такие глупые, что и вспоминать не хочется. Чего только ему надо, откуда взялся.

Вдруг дева-птица расправила крылья, заверещала и потребовала ответить: что скрывает крепче ночи, затмевает ярче солнца и никогда не известно до конца. Вроде как отвечать на такой детский вопрос неудобно, а не ответишь – чего доброго, задушит. Крайне противное и неловкое положение, хоть беги, а некуда. Ноги одеревенели. Ведь не успокоится, так и размахивает крыльями. Отвечать надо. Выбирать ответ. А их два: смерть или любовь. Какой правильный? Эх, была не была. Родион и ответил. Сфинкс закатил глазки, каркнул и принялся стучать когтем по лбу юноши. Что совсем уже неприлично в пустыне. Вот птица глупая… Да что же она творит…

Родион выпал из сна, не понимая, где он. Вокруг ночь, тикают ходики, за окном покой, даже телег не слышно, откуда же… Частая дробь долетела из коридора, от входной двери. Гости пожаловали. Спрыгнув босыми пятками на мерзлый пол, Ванзаров подобрал жилетку и нащупал карманные часы. Стрелки уверенно показывали пять часов утра.

Грохот повторился. В тишине даже тихие стуки казались громче колокольного звона. А эти – словно дом крушат на кирпичи. Всех соседей перебудят, потом разбирайся с домовладельцем.

Подобравшись к двери, храбрый юноша прислушался и, как мог строго, спросил, кто там. Приглушенный голос жалобно попросил впустить его.

Родион аккуратно и, как мог, тихо открыл замок.

В мутном проеме двери нарисовалась длинная фигура. Курочкин явно был не в лучшей форме. Лишних пояснений не требовалось. Логика уже продрала глаза и, все еще зевая, оценила обстановку: что-то случилось. Тут и Желудю стало бы ясно – в такой час филеры в гости не ходят. А если ходят, то по причине. Безотлагательной.

На сборы потребовались считаные минуты. Не хуже заправского вояки Родион запрыгивал в брюки, заталкивал сорочку под пояс и сражался с рукавами пиджака. Рекорд не побил, но для гражданского чиновника сбор по тревоге был примерным.

Нежнейшим образом заперев замок, чтобы язычок не клацнул, и спускаясь по лестнице легче тени, Ванзаров заметил, как из-под соседских дверей уже пробивается свет. Все-таки разбудили. Спасаясь от гнева господина Крюкова, сыскная полиция дала деру. Хорошо, что у ворот ждал извозчик.

По заснувшим улицам, даже городовых не видно, пролетка неслась отчаянно. Ванзаров рта не открывал, что и не требовалось. Курочкин изливался покаянным монологом.

…Еще раз проверив все возможные ходы и выходы, Афанасий принялся за обильный ужин. За день беготни и дежурства в подворотнях молодой организм требовал вернуть долг. И Курочкин не жалел сил. Обильная пища расходилась по телу негой и благодатью, а самовар с вареньем довершил дело.

Из игровой залы доносились удары шаров, смех и голоса играющих. Время приближалось к полуночи, посетителей стало меньше. Разморенный теплом, едой и покоем, Курочкин лишь на миг прикрыл глаза. Так ему показалось. И тут же очнулся от пронзительного крика. Рванувшись к бильярдной зале, филер наткнулся на полового, скользившего в луже пролитого вина, и сразу увидел, что произошло. Игроков не осталось, все столы свободны. Предстала такая картина, что Афанасию самому захотелось взвыть. Но служба обязывала. Выждав, сколько хватило терпения – до четырех утра, наказал перепуганным половым бежать в участок, а сам отправился за подмогой.

– Вот честное слово, Родион Георгиевич, только глаза закрыл! – не мог успокоиться Курочкин. Ну какие тут оправдания: крепко сел в лужу лучший филер столицы.

Утешать или вытирать сопли Родион не счел нужным: тут полиция, а не кружок для барышень. У каждой ошибки есть цена. Курочкин свою заплатил. Но расплачиваться по полной предстояло и коллежскому секретарю Ванзарову, кому же еще.

Ни одного городового рядом с трактиром Сурогина не нашлось. Значит, местные из 2‑го участка Московской части еще не прибыли – спят. Что не так уж и плохо. Заведение встретило неурочных гостей пустотой и особой тишиной, какая бывает, когда группа людей шепчется вполголоса. И правда, стайка половых жалась к буфету. На Родиона уставилось пять пар глаз, в которых читалась одна наглая мыслишка: «Неужто этот – из полиции?» Игнорируя мнение народа, чиновник полиции отправился к месту происшествия. Вернее, к столу.

На зеленом сукне, свободном от шаров, лежало женское тело. Места как раз хватило, чтобы поместилось целиком, только ноги в ботиночках торчали на весу. Лицо, запрокинутое к потолку, застыло с недоуменным выражением, словно барышня дивилась происшедшему. Пальцы, скрюченные птичьей лапкой, как будто пытались что-то схватить, да так и застыли. Пятно под головой поблескивало черным глянцем.

Вдалеке грохнула дверь. Не успел Ванзаров поверить в чудо, как в зале появился господин массивного телосложения, сразу заполнивший собой все пространство.

– Вы откуда? – вместо «здравствуйте» брякнул Родион.

– Отлично. Блестяще. Я в полном восторге, да. – Гость водрузил походный чемоданчик на ближайший стол. – Выдергиваете почтенного старика из сладких снов и не желаете его принимать. Из-за вас сорочку шиворот-навыворот натянул.

Скажем прямо, ранний подъем не помешал «старику» облачиться в роскошный сюртук, благоухать ароматом коньяка, о запахе сигарок и говорить нечего. И даже жилетка с бутоньеркой были на месте. И сорочка почти свежая. Все ясно: не ложился, а был пойман у порога дома, по пути с кутежа.

– Это я отправил за господином Лебедевым от вашего имени, – встрял Курочкин с таким обреченным видом, словно был приговорен к расстрелу. А пулей больше или меньше – какая разница.

– Спасибо за усердие, Афанасий Филимонович, вы очень помогли, – искренне поблагодарил Родион. Но бедный Курочкин услышал ядовитую иронию и сник окончательно.

– Вы еще поцелуями обменяйтесь, очаровашки, – заметил Аполлон Григорьевич, хищно устремившись к телу. – Что тут за подарочек? Ух ты, какая штучка. Опять хорошенькая. Умеете, Ванзаров, трупы выбирать. Позвольте. Это как же такое соорудили? Честное слово, подобное вижу впервые. Надо будет статейку тиснуть. Это ведь человека четыре надо, чтоб держать за руки и ноги. Понимаю – на кол посадить, но как кол проглотить? Зрелище незабываемое.

И правда, редко когда на бильярдном столе находят женщину, заглотившую кий по самую рукоятку, так что конец торчит над носом.

– Примитивно, Аполлон Григорьевич.

– Да? Тогда расскажите, умник полуночный, как это удалось?

– Проще простого, – не чувствуя радости от победы логики над криминалистикой, ответил Родион. – Госпожа Незнамова умела показывать фокус наподобие глотания шпаги: открывала рот и опускала кий.

– До самого пищевода? – уточнил Лебедев. – Странно, что с такими манерами умерла только теперь. Лежа глотала?

– Видел один раз, тогда стояла в полный рост. Но здесь потолок низкий, кий невозможно поставить вертикально. Вот и легла на стол.

– Хотите сказать, сама?

– Судя по пустым стаканам и бутылкам, настроение было отличное. Неплохо бы выяснить, почему фокус не удался.

– Как прикажете, ваше благородие. Нам, старикам, любое дельце в радость. Ну-ка выпейте чего-нибудь в буфете.

Натянув перчатки и облачившись в глухой кожаный фартук поверх костюма, Лебедев занялся осмотром. В такой миг, когда гений берется за дело, посторонним следовало удалиться как можно дальше и вести себя как можно тише. А то ведь и по шее недолго получить.

Отведя в уголок едва живого Курочкина, Родион спросил вполголоса:

– Значит, когда вошли в залу, Блоха не шевелилась?

– Моя вина, ох, моя