Валерий Введенский - Сломанная тень Страница 5

Нельзя сказать, что сие зрелище было неприятным. Напротив, Денис встал за красавицей специально.

После памятного августовского купания Угаров долго избегал Тучина, даже на этюды с другом ходить перестал, вместо этого каждый день по многу часов молился в церкви.

«Моим другом овладел диавол. Коли сам Александр не хочет просить Господа о прощении, тогда мой долг искупить его грехи!» – решил Денис.

Выбрав монастырь, пошел к маменьке просить благословения на монашеский подвиг. Выслушав, Евдокия Кузьминична разрыдалась:

– Хороший ты у меня, Денисочка! Как Господь наш, собой ради других готов жертвовать. Только я, грешница, не достойна тебя. Внучков понянчить хочу. Коли родился бы второй сыночек живым, благословила бы! – С этими словами мать грохнулась перед ним на колени. – Погоди, Денисочка! Монастырь не убежит. Всегда туда успеешь. Да и Варька подрастает, на тебя заглядывается.

Варварой звали тучинскую сестру.

Матушке Денис перечить не стал, уход в монастырь отложил до ее кончины. И совместные занятия с Тучиным возобновил: Владимир Алексеевич, Сашин отец, забеспокоился, с вопросами полез. Денис друга не выдал, сослался на нездоровье.

Попыток «сблизиться» Саша больше не предпринимал, даже извинился за инцидент. Плотские потребности удовлетворял с крепостными девками. Ощущения были другими, но столь же вдохновляющими! Не раз приглашал присоединиться и Дениса, но тот твердо решил стать монахом.

Узнав, что выпускники Академии художеств стажируются в Италии, Тучин-старший задумал и своих живописцев туда отправить. С юношами отрядил Данилу – дядьку, ходившего за ними с малолетства.

В дороге Угаров крепко заскучал. Часто матушку вспоминал, иногда Владимира Алексеевича и постоянно Варьку! Когда близкий человек рядом, то его не замечаешь, как не замечаешь воздух, которым дышишь. Не задумывался до отъезда Денис, что ежедневно по многу часов гуляет с Варей и не может наговориться, не догадывался, что давно влюблен. А в дороге сразу пустоту ощутил.

Трясясь в бричке, Денис постоянно вспоминал девушку, на остановках изрисовывал альбом ее профилем. Тучин заглядывал через плечо, но ничего не говорил. Сам он на каждой станции, в любом трактире искал приключений. То карты, то кости, то разгульные девки, то сладкие юноши. Денис всего сторонился, но тоже помалкивал, свое неодобрение держал при себе. Александр, когда сильно напивался, мог завалиться к Денису с красотками:

– Может, хоть с девкой попробуешь? С девками-то Боженька разрешил!

– Нет, спасибо, – твердо отвечал Денис.

– Ну тогда хоть вина попробуй! Иисус и сам не дурак был выпить, и людей угощал.

Вино Денис попробовал. На вкус понравилось, однако, сколько ни пил, не хмелел.

– Это вы в батюшку своего пошли, Кондрата Денисыча, царствие ему небесное, – вспомнил дядьку Данила. – Мог на спор полведра водки выпить, и ни в одном глазу.

Такое свойство юного организма оказалось полезным. В захолустной польской гостинице лихие люди решили юношей опоить и ограбить. Ох, и крепко досталось им от разъяренного Дениса!

Из того злосчастного польского городка Тучин ни в какую не желал уезжать. Приглянулся ему ученик сапожника. Александр ему и деньги сулил, и подарки делал, а тот нет и нет. Жидовский Бог не велит, и все тут. А Денис нервничал. Лихие люди и вернуться могут, да не одни, с подмогой. Как-то ночью в дверь его номера постучали. Схватив приготовленный нож, Угаров осторожно приоткрыл дверь. Перед ним стояла обнаженная девушка. Не говоря ни слова, обвила его шею и принялась нежно щекотать язычком ухо. Угаров не устоял – подосланная Тучиным распутница слишком походила на Варю…

Потом были немецкие бюргерши, французские танцовщицы, итальянские натурщицы. Как развязанный кобель, Угаров теперь бросался на каждую женщину. Умертвить плоть, побороть естество ему не удалось. Мысли о монастыре отбросил. Не достоин оказался духовного пути!

Отношения с Тучиным наладились. Как и прежде, веселились вместе. Редкий день в Италии не заканчивался пирушкой или веселым приключением. Женщин посещали сообща, с юношами Тучин развлекался один.

Заезжать в Петербург Денис не хотел. Больше года дома не был, целую вечность не видел Варю. А Лаевский в письмах настойчиво звал Тучина в гости, да и сам Александр грезил столицей. Модным художником можно стать только там!

Полина сделала полшага назад, и в духоте Казанского собора Угаров почувствовал волнующую свежесть ее духов. От счастья кружилась голова. Денис с трудом устоял перед искушением заключить сестру Лаевского в объятия.

Таких, как она, Угаров еще не встречал! Надменность северной красоты сочеталась в Полине с ехидным язычком, неприступность гордой осанки, холодный взгляд васильковых глаз – с чувственностью алых губ.

Угаров влюбился с первого взгляда, а образ Вари, словно старая картина, облупился и осыпался. Денис решил, что принимал за любовь детскую привязанность и смутные юношеские желания.

Муж красавицы, Юрий Налединский, состоял при Коллегии иностранных дел и вскоре после свадьбы, состоявшейся этой весной, уехал за границу. С его сварливой теткой Полина жить не пожелала и вернулась на время в родительский дом. Отсутствие супруга, казалось, упрощало задачу. Но, несмотря на все усилия, добиться благосклонности Денису не удавалось.

Они виделись каждый день, мило беседовали о всяких пустяках, Полина дежурно улыбалась, но не кокетничала, не строила глазки, не сжимала нежно его ладонь, когда Денис склонялся поцеловать руку.

Привыкший к легким победам, Угаров растерялся. Ухаживать, добиваться женщин он не умел, да и не приходилось! Бывало, глянет на жену трактирщика, улыбнется – и через час в объятиях.

Опасаясь насмешек, с Тучиным советоваться не стал, завел издалека разговор с доктором Тоннером – единственным своим петербургским знакомым.

О человеческих внутренностях или кожных покровах Илья Андреевич готов был говорить часами, но дать толковый совет, как подступиться к светской даме, не смог.

– Видите ли, – после долгого раздумья произнес Тоннер, – моя профессиональная деятельность препятствует таким интрижкам. Даже при осмотрах стараюсь не оставаться с дамами наедине. Достаточно намека, грязного слушка – и моя карьера кончена…

В отчаянии Денис решился перейти к решительным действиям. Улучив момент, набросился на Полину с поцелуями. И получил звонкую пощечину. Полина обожгла его гневным взглядом и вообще прекратила разговаривать, только здоровалась. Денис не раз пытался с нею заговорить, однако красавица делала вид, что не слышит.

Но сегодня, встретившись за завтраком, предмет обожания неожиданно улыбнулся и попросил передать соль. Угаров воспрял! Целый день истолковывал тайный смысл этих событий, находя их, без всяких сомнений, благоприятными и сулящими счастливый поворот в судьбе.

Служба в Казанском закончилась. Денис отругал себя: в монахи собирался, а в храме даже не помолился, о греховном размышлял. Толпа снова расступилась, освобождая дорогу императору и свите. Дениса оттеснили в сторону, и он потерял Полину из виду. Зажатый со всех сторон человеческими телами, Денис внезапно почувствовал, как кто-то лезет в карман его сюртука. Что делать? Подлеца не схватить – тесно, руки не поднять. Закричать: «Держи вора»? Так ведь император мимо идет! Могут неправильно истолковать! Слава богу, денег в кармане нет, только носовой платок.

Выйдя из храма, Денис заспешил к карете, в которой уже расселось семейство Лаевских; о покушении на свой карман он начисто позабыл.

Софья Лукинична Лаевская обернулась к Угарову:

– Этот Альмавива – точь-в-точь мой муженек! Даже ногу приволакивает!

– Вы правы! – согласился Денис, кинув злобный взгляд на Андрея Артемьевича. Из-за этого старого кобеля он не смог сесть рядом с Полиной. Когда зашли в ложу, генерал Лаевский неожиданно для всех сел за своей воспитанницей – Оленькой Змеевой. Ее жених, Матвей Никифорович Кислицын, растерянно огляделся и плюхнулся в кресло, стоявшее за спиной Полины. Денису пришлось занять место подле супруги Андрея Артемьевича – Софьи Лукиничны, из-за широкой спины которой великого Каратыгина он видел лишь изредка.

– Бедная графиня! Как она страдает! Ну прямо как я! – томно продолжила шептать Угарову Софья Лукинична.

Отношения в семье Лаевских и вправду напоминали «Свадьбу Фигаро». Но если в пьесе служанка Сюзанна отвергала домогательства графа, то Оленька Змеева принимала ухаживания своего престарелого воспитателя более чем благосклонно, а ее жениху было далеко до пронырливого и изворотливого Фигаро. Весь спектакль Матвей Кислицын просидел с покорной физиономией, ни разу даже не покосившись в сторону невесты и своего развратного покровителя.

– Я вижу, как вы страдаете! – вновь повернулась к Угарову мамаша его возлюбленной. – Я ценю ваше негодование! Каким взглядом вы наградили это ничтожество, когда оно уселось подле пигалицы!