Фиона Маунтин - Бледна как смерть Страница 5

Наташа быстро переоделась в куртку, заправила джинсы в высокие сапоги. Борис призывно залаял, постукивая о ее ноги хвостом. Теперь снег шел еще гуще, и это волновало девушку так же, как и собаку. Свежевыпавший снег всегда создает ощущение сказки, неважно, как часто ты видишь его. Она побежала вслед за Борисом, стремглав рванувшим к церкви, а потом вниз, по крутому переулку, к дорожке, которая вела через лес. Голые деревья были похожи на силуэты на негативе, белые от снега, который мягко ложился на ветви. Некоторые из обитателей деревни, чьи семьи веками жили в Сноузхилле, с наступлением темноты даже близко не подошли бы к дорожке между Мэйнором и Садовым тупиком. И все же именно Мэйнор привлекал в Сноузхилл туристов со всехуголков Соединенного Королевства, Америки и Японии. Когда Наташа рассказывала кому-нибудь, где живет, то всегда удивлялась, как много людей наслышано об этом маленьком особнячке. «Обиталище привидений», – чаще всего говорили люди и невольно вздрагивали, как будто атмосфера Мэйнора распространялась на всю деревню. «Дом для ночного посещения», как о нем было сказано в одном из путеводителей. Он околдовал Наташу с первого взгляда. Необычная коллекция его прежнего владельца, Чарльза Паджета Уэйда, заполняла все темные комнаты – панельная обшивка эпохи Тюдоров и средневековые камины соседствовали с жутким оружием самураев и ритуальными масками с острова Бали, подвесные светильники из Персии отбрасывали на стены таинственные сетчатые тени.

Сейчас Мэйнор пустовал и его окна были темными.

По мере того как она приближалась к треугольной деревенской площади, чудесный пряный запах древесного дыма становился все сильнее, яркие огни «Сноузхилл Армза» казались все более манящими.

Однако зайти в паб означало лишь ненадолго убежать от пустоты дома, которая до недавних пор совсем ее не пугала. И она решительно прошла мимо. Сумерки были самым тяжелым временем – короткий период между днем и ночью, когда зажигаются огни, но занавески еще не задернуты и каждое окно превращается в дразнящую витрину семейного счастья.

Наташин коттедж замерзал. Неисправная система центрального отопления простаивала слишком долго, чтобы снова начать функционировать, но она никогда не заботилась о том, чтобы ее заменить.

Она включила свет, открыла бутылку водки и налила в стакан изрядную порцию, не добавив ни капли тоника. Борис с надеждой ждал тепла, сидя на выцветшем персидском ковре возле камина, пока она мяла старый экземпляр «Индепендент» для растопки. В корзине осталось всего три полена. Надо не забыть набрать еще дров.

Она стянула с дивана бархатные и гобеленовые подушки. Борис подошел, улегся рядом и, положив голову ей на колени, удовлетворенно засопел. Комната сразу приобрела уютный вид: блики огня освещали мебель темного дуба, насыщенные красные, коричневые и золотые тона тканей, оловянные подсвечники и разные безделушки, которые она постоянно выискивала в антикварных лавках.

Наташа включила телевизор. Это тоже вошло в привычку. Дом заполнили чужие голоса и лица. Пощелкав по каналам, она обнаружила только праздничные шоу и мыльные оперы, затем последовала местная программа новостей. Ее внимание привлек сюжет о самаритянах, деятельность которых зимой была самой активной. «В канун Рождества самоубийств больше, чем в любое другое время года...».

Очень мило.

Она почувствовала, что водка ударила в голову. Она столкнула морду Бориса и пошла на кухню, чтобы еще раз наполнить стакан. Треть сегодняшнего дня она помнила. Но первая часть вспоминалась с трудом. Так что она не в счет.

Борис потащился за ней, и она бросила несколько печений в его миску. Положила в тарелку макарон с томатным соусом и взяла ее с собой в комнату, где на столе стоял «Макинтош». Подключившись к Интернету, проверила, что происходит в двух – трех чатах на тему генеалогии, потом кликнула на сайте МР3 и загрузила пару музыкальных дорожек.

Сделай что-нибудь полезное.

Она прошла в прихожую, где под лестницей стоял книжный шкаф. Книги в нем были расставлены без соблюдения алфавитного или какого бы то ни было иного порядка. Она провела пальцами по корешкам и сосредоточилась на том, что искала. Том монографий «Сны прерафаэлитов», одна из тех книг, которые ее мать Анна выгребла из старой спальни Наташи во время очередной уборки.

На превосходной обложке был запечатлен образ, который стал частью массовой культуры, украшением бесчисленных сборников викторианской поэзии, поздравительных открыток и плакатов. Девушка с иссиня-черными волосами, задрапированная в ярко-зеленый шелк, с большими глазами и страстными алыми губами, держащая в руке зрелый красный надкушенный плод. «Прозерпина» Россетти. Моделью была Джейн Моррис, в девичестве Берден.

Наташа полистала страницы, чтобы найти картину Миллеса «Офелия», для которой позировала Лиззи Сиддал. Прекрасная, чарующая картина: глубокая темнота фона и лицо Лиззи, реалистичное, как фотография. Неудивительно, что Бетани и Адаму захотелось воспроизвести ее. На обороте страницы была репродукция «Беаты Беатрикс», причем обе картины по стилю поразительно отличались от «Прозерпины». Одновременно чувственная и смиренная, с лицом, обращенным к небесам, с губами, сложенными для пения, и глазами, закрытыми то ли в молитве, то ли в экстазе, Лиззи была похожа на икону.

Наташа заглянула в предметный указатель в конце книги. Д-р Маршалл там упомянут не был. Но она особенно и не рассчитывала обнаружить там эту фамилию.

Она не ложилась спать, пока дрова в камине не превратились в догорающие угольки и холод не начал пробираться в комнату. Она не остановила Бориса, когда он незаметно прокрался по ступенькам вслед за ней, и не прогнала, когда он рискнул запрыгнуть на кровать.

В последний раз, когда Наташа посмотрела на часы, они показывали полтретьего ночи. Что ж, по крайней мере не три, как вчера или позавчера.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Прошло две недели. Наташу разбудил звук падающей в ящик почты. Смесь рождественских и именинных поздравительных открыток. Она быстро просмотрела их. И была разочарована, когда ни на одной не увидела почерка Маркуса. Она почти потеряла надежду получить от него письмо. Почти.

Она вскрыла конверты с открытками. Нетрудно было догадаться, что все они пестрели изображениями шампанского, птичек и оленей. Плохо, когда день рождения приходится на Рождество. Как правило, праздник его поглощает. Но это совсем ее не беспокоило. Она бы с удовольствием забыла об этом дне, если бы не одна мелочь.

Наташа опустилась на колени перед черным дубовым сундуком, стоящим в ногах кровати, и отодвинула засов. Это стало своего рода ритуалом. Она разрешала себе открывать этот сундук раз в году, именно в этот день.

Впервые Наташа увидела его около пяти лет назад в витрине антикварного магазина в Стоу-он-Уолд и сразу влюбилась в него. Это было изделие времен короля Якова I, с витиеватыми украшениями в виде роз и листьев аканта и маленьким единорогом, вставшим на дабы посередине крышки. Она знала, что эта вещь будет всегда соответствовать ее настроению.

Девушка открыла крышку и прислонила ее к ножке железной кровати. Достала со дна сверток, сняла обертку из папиросной бумаги. Кончиками пальцев коснулась шали. Она была холодной и податливой, как замерзший мох или ледяные узоры на стекле зимним утром. Наташа отогнула угол и достала открытку с изображением витража святой Катерины в оксфордском кафедральном соборе Христа, на обороте которой была единственная фраза, написанная иссиня-черными чернилами.

– Мы всегда храним все, что было оставлено с брошенными детьми, – сообщила Наташе женщина из социальной службы с утрированным сочувствием в голосе. – Мы возвращаем эти вещи, когда тем, кто этого хочет, рассказана их история. Когда они становятся достаточно взрослыми, чтобы понимать...

Когда ты наконец станешь достаточно взрослой для того, чтобы понять подобное?

Наташе восемнадцать. Несколько дней назад она узнала, что является приемным ребенком, что ее младенцем оставили в больничной палате. Она отнюдь не примирилась с фактами, особенно с последним. Детей бросали только в старинных романах. Приюты – этот термин не вписывался в действительность 70-х годов XX века.

Однако позже она узнала, что это не так. Подкидышей становилось все больше; «трагичный симптом современности» – так писали об этом газеты. Подростковый секс, кризис института семьи и недостаточная социальная поддержка одиноких матерей, прогрессирующий раскол общества... Статистика показывает, что в Соединенном Королевстве каждую неделю одна мать отказывается от ребенка.

Мы всегда храним все, что было оставлено с брошенными детьми. Единственное свидетельство их семейной истории.