Юлиан Семенов - Горение. Книга 2 Страница 50

Беда заключалась в том еще, что среди ленинистов не было в департаменте агентуры — прошляпили главную угрозу; игры с эсерами играли, Азефа обхаживали, кадетов освещали; не тех боялись, не там угрозу видели, где надо было.

Глазов сел за изучение устава РСДРП, перелопатил ленинскую «Что делать? », понял — тот ищет единства движения, готов во имя единства на многое, одним лишь не поступится — партийной дисциплиною. Значит, если выборы делегатов на съезд дадут преимущество меньшевикам, резолюции пройдут плехановские, более или менее компромиссные, в чем-то разумные. Ленин не сможет выступить против решения съезда — он из тех, которые в угоду тактике не станут жертвовать стратегией. Плеханов допускает блок с кадетами. Значит, коли произойдет сближение позиций между социал-демократами и милюковцами, ударная заостренность большевистской фракции перестанет быть столь притягательной для безумцев, приходящих сюда, в Технологичку, с горячечной мечтой индустриального переустройства России. Норовят принудить мужика жить минутою, а не привычной и спокойной вечностью? Не выйдет! Эк куда замахнулись со своей пролетарской диктатурой! Обломаем рога, не таким обламывали.

Итак, следует продумать вопрос, как выявить большевистских пропагандистов. Их надо безжалостно брать. Тогда на выборах делегатов съезда меньшинство станет фактическим большинством. Значит, съезд может превратиться в некую баррикаду против ленинистов. Вот это и есть идея замысла, вот теперь ее и надо расчихвостить, разобрать, словно детали шифроаппарата, а потом собрать снова, протерев предварительно масляной тряпочкой каждый винтик, довернуть все гаечки до упора, чтоб не дребезжало. С этим ясно. Большевиков брать. Меньшевиков — только агрессивных, неуправляемых. В конце концов, наиболее зловредных можно будет ликвидировать после их возвращения из Стокгольма.

А дальше? Кто будет освещать съезд? Теперь департамент расчухался, понял, откуда надо ждать главный удар, начали искать агентуру, а разве ее за месяц найдешь? Азефа пять лет готовили, пока он к головке приблизился. Но то эсеры, они люди авантюрные, к ним легче влезть. А Ленин с Плехановым против террора (поэтому, видно, и проворонили их, кому разговоры страшны?! Страшны, еще как страшны, особливо коли умные и по делу! ). Надо искать, искать, искать. Смотреть делегатов съезда в деле, кто, как и что станет говорить, потом уж надобно подкрадываться.

Окончательное решение операция пришло к Глазову рано утром в ванной комнате: он любил рассматривать свое лицо в зеркале, делал занятные гримасы, произносил беззвучные речи, изображая то гнев, то умильность, то непоколебимую уверенность; иногда ему слышались аплодисменты и многократно повторенное имя «Глазов».

Намылив щеки, Глазов скрипуче тронул кожу сине-каленым «золингеном», вспомнил американский журнал с новыми фасонами стрижки: короткий бобрик для деловых людей, гривастые патлы — художникам, тонкое обрамление бороды — коммивояжерам, усы, подбритые книзу, словно у Вертингиторикса, — для служащих по иностранному ведомству: хочет Вашингтон за усы Европу притянуть к поцелую: «Мол, помним историю, чтим вашу культуру, чего ж нам не дружить на века?!»

«А что, ежели мне эдакий фасон попробовать? — подумал Глазов, но сразу же возразил себе: — Вуич первый не поймет, фыркнет. Уж коли у нас что заведено — значит, до конца. Пока лед под ногами не затрещит — будем старого держаться».

Неожиданно вспомнил шифрограмму из Нью-Йорка, от тамошнего агента, освещавшего русских революционеров, скрывшихся от суда за океаном. Михаил Есин, кажется. Да, именно так. Сообщал, что на съезд в Стокгольм приглашены некие Бруклинские, в качестве гостей приглашены, однако испытывают затруднения со средствами.

Глазов даже замер — так прекрасна была мысль: срочно отправить депешу в Нью-Йорк, консулу, пусть из рептильного фонда выделит Есину деньги. Тот должен к Бруклинским подойти с идеей отправиться на съезд вместе.

«И введу к делегатам нашего человека! — ликующе подумал Глазов. — Господи, как может ловко получиться-то, а?!»

Брился торопясь, порезался, замазал ссадину солью, но все равно кровоточило. Пришлось заклеить папиросной бумажкою. За завтраком был к жене невнимателен — надулась, дура. (Нет других забот, кроме как по парикмахерским модельерам ездить и салопы заказывать, какая-то прямо страсть к салопам! ) Дочери рассказывали о том, что задали в гимназии,

— отрывки из Цицерона наизусть.

— Цицерон — это логика вдохновения, — рассеянно заметил лазов. — Учите, учите, девочки. Трудно в ученье — легко в бою.

— Они же не кавалеристы, — заметила жена.

— Сколько раз я просил не комментировать меня при дочерях, Зина, — сердито сказал Глазов, когда девочки, сделав книксен, ушли в детскую собирать ранцы. — В конце концов, ты рубишь сук, на котором сидишь. Слово отца должно быть всегда и во всем законом.

— Достаточно того, что у нас в доме всегда было законом слово мужа, — отпарировала Зинаида Евгеньевна, с готовностью включаясь в перепалку.

— Ну, началось, — сказал Глазов, смял салфетку и, не допив Кофею, поднялся из-за стола. — У меня же весь день голова пухнет неужели нельзя создать дома тишину?! Я ведь работаю, Зина, я работаю, когда, наконец, ты поймешь?!

— Работаешь? — усмехнулась жена. — Ты сажаешь, Глеб Витальевич, разве это работа? Дай мне власть, и я бы сажала — велика наука!

Поэтому, приехав в департамент, Глазов был особенно деятелен: он находил забвение в работе, погружаясь в нее, растворяя в ней самого себя, ощущая свою нужность делу. «НЬЮ-ЙОРК 12.41 ПО ШИФРУ КОНСУЛУ. СРОЧНО ПРИГЛАСИТЕ ДЛЯ БЕСЕДЫ МИХАИЛА ЕСИНА, ПРЕДЛОЖИТЕ ЕМУ ПРИСОЕДИНИТЬСЯ К БРУКЛИНСКИМ ДЛЯ СОВМЕСТНОЙ ПОЕЗДКИ В ЕВРОПУ НА СЪЕЗД СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТОВ. ДЕНЬГИ НА ПОЕЗДКУ ВЫДЕЛИТЕ. ВУИЧ». «ВАРШАВА СРОЧНАЯ ДЕЛОВАЯ ПОПОВУ ТЧК НЕМЕДЛЕННО СООБЩИТЕ КАНДИДАТОВ ИЗ АГЕНТУРЫ СПОСОБНЫХ ОСВЕЩАТЬ РАБОТУ С. -ДЕМОКРАТИЧЕ-СКОГО СЪЕЗДА ТЧК „ПРЫЩИКА“ НЕ ТРОГАЙТЕ В СТОКГОЛЬМЕ ОН МОЖЕТ БЫТЬ РАСШИФРОВАН ТЧК ГЛАЗОВ ТЧК».

Первым ответил Попов. Назвал Наговского и «Мстителя». «ВАРШАВА СРОЧНАЯ ДЕЛОВАЯ ПОПОВУ ТЧК БОЛВАНОВ НЕ ПРЕДЛАГАТЬ ТЧК Я И ТОМУ И ДРУГОМУ ЦЕНУ ЗНАЮ ТЧК НАЗОВИТЕ ИНТЕЛЛИГЕНТНОГО ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ БЫ МОГ ВОЙТИ В КОНТАКТ С ДЗЕРЖИНСКИМ ТЧК ГЛАЗОВ ТЧК».

И Попов рискнул — назвал имя Леопольда Ероховского, была не была, все равно по бритве ходит, уверенности в дне грядущем никакой, каждый миг жди скандала, разоблачения, позора.

«ПЕТЕРБУРГ МИД, 16.25. ДЛЯ ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ. ПО ШИФРУ. ЕСИН ТРЕБУЕТ ТЫСЯЧУ (1000) ДОЛЛАРОВ. ЖДУ РАСПОРЯЖЕНИЯ. КОНСУЛ НИКИТИН».

«НЬЮ-ЙОРК. 18.07. ПО ШИФРУ КОНСУЛУ. ВЫДАЙТЕ ТРЕБУЕМУЮ СУММУ. СООБЩИТЕ ЕСИНУ, ЧТОБЫ ОСТАНОВИЛСЯ В БЕРЛИНЕ, В ОТЕЛЕ „ВЕНА“, ВИЛЬМЕРСДОРФ, ХОЗЯЙКА ФРАУ НАДЕЛЬ. ПО ПРИБЫТИИ ДОЛЖЕН ПОЗВОНИТЬ ПО ТЕЛЕФОННОМУ НОМЕРУ 16-5-90 И СКАЗАТЬ, ЧТО „ГРУЗ ДЛЯ СКАНДИНАВИИ ПРИБЫЛ“. К НЕМУ ПРИДЕТ ЧЕЛОВЕК С ПАСПОРТОМ НА ИМЯ ГРУМАНА АНДРЕЯ АНДРЕЕВИЧА И СКАЖЕТ: „МЫ ВАС ЖДЕМ В ПЕТЕРБУРГЕ, ТАМ ПОГОДА ЛУЧШЕ“. К ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ ЕСИН ДОЛЖЕН ПОСТУПИТЬ В ПОДЧИНЕНИЕ. НИ С КЕМ ДРУГИМ В КОНТАКТ НЕ ВХОДИТЬ. ВУИЧ».

«ВАРШАВСКАЯ ОХРАНА ПОПОВУ СРОЧНАЯ ДЕЛОВАЯ ТЧК ВЫСЫЛАЙТЕ ЕРОХОВСКОГО БЕРЛИН ОТЕЛЬ „КАЙЗЕРХОФ“ ТЧК К НЕМУ ПРИДЕТ ГРУМАН АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ ТЧК ЕРОХОВСКИЙ ПЕРЕЙДЕТ В ЕГО ПОДЧИНЕНИЕ ТЧК ГЛАЗОВ ТЧК».

Паспорт на имя Андрея Андреевича Грумана был выдан полковнику Глазову Глебу Витальевичу.

27

Турчанинов три раза проверился: филеры следовали неотступно, и лица их были торжественно-умиротворенные, будто на поминки шли.

«… Да разве Попов мне поверит? Пусть бы я мать родную ему отдал. Разве поверит? — продолжал думать Турчанинов. — Он ведь поставил за мною филерское наблюдение после того, как собрал улики, зазря против своего разве поставил бы? Поставил бы, — возразил он себе. — Волки. Поставил бы. Глазов, говорят, бывшего начальника охраны Шевякова руками его же агента и угрохал. По трупам пройдут, не почешутся. Конечно, ни Дзержинский, ни Варшавский, ни Ганецкий с Уншлихтом меня не назовут после ареста. А что, коли решат предупредить об опасности? Они ведь мне верят. И я буду обязан это их предупреждение отдать Попову. И стану двойником. Как паршивая подметка, как грязный провокатор».

Мысли метались, быстрые, рваные. Турчанинов подумал, как трудно рассуждать связно, когда на спине постоянно чувствуешь взгляд филеров.

«А как же Дзержинский? Каково ему? И в камере ежеминутно в глазок заглядывают. А ведь думает».

Он заново вспомнил свои встречи с Дзержинским. Самую первую, когда Глазов отправил его послушать разговор Дзержинского с лидером социалистов. Глазов тогда брать их не торопился, был уверен, что Юзеф в кармане, поэтому-то и попросил Турчанинова присмотреться к обоим на воле, чтоб легче потом в камере было работать. Дзержинский тогда спорил с идейным противником — несмотря на врожденную горячность — до удивительного спокойно, собеседника раскладывал достойно, видел свою победу, но не гордился ею.