Стивен Сейлор - Римская кровь Страница 52

— Но каким образом? Она любит своего отца. Она сделает что угодно, чтобы ему помочь.

— Это она тебе сказала?

— Да. Именно поэтому она каждый раз засыпает меня вопросами о расследовании, допытываясь, что делает Цицерон для спасения ее отца. Секст Росций всегда прогоняет ее из комнаты, когда речь заходит о делах, и ничего не рассказывает ни ей, ни ее матери. Она не может мириться со своим неведением.

— Выходит, что до или после ваших торопливых объятий она задает тебе ворох самых подробных вопросов о том, как обстоит дело с защитой ее отца.

— Да. Но в твоих устах ее поведение выглядит таким низменным, таким натянутым и неестественным.

— Ну нет, я-то как раз уверен, что она — чистое золото.

— Ты хочешь выставить ее лицедейкой. — Он понизил голос и искоса поглядел на Цицерона, который повернулся к нам спиной и вышел в атрий. — Или шлюхой.

Я рассмеялся.

— Только не шлюхой, Тирон. Кому, как не тебе, это знать. — Он покраснел и снова бросил взгляд в направлении Цицерона, словно бы ожидая, что я сейчас назову имя Электры и еще больше уроню его в глазах хозяина. Я продолжал:

— Нет, побуждения шлюхи всегда прозрачны и понятны как раз потому, что от нее всегда ждешь подвоха; шлюха проведет только круглого дурака либо человека, который страстно хочет, чтобы его одурачили. — Я поднялся с кресла, на негнущихся ногах пересек комнату и положил руку ему на плечо. — Но даже мудрец доступен обману: его легко обведут вокруг пальца те, что кажутся юными, невинными и прекрасными. Особенно если он сам юн и невинен.

Тирон поглядел в атрий: Цицерон вышел за предел слышимости.

— Ты и впрямь считаешь, что это все, что ей было от меня нужно, Гордиан? Лишь способ выведать у меня то, что знаю?

Я вспомнил то, что видел в первый день у Цецилии, выражение лица девушки и ее обнаженное тело, выгнувшееся сладострастной дугой у стены. Я подумал о плотоядном огоньке в глазах юного Луция Мегара при воспоминании о пребывании Росции в америйском доме его отца.

— Нет, не все. Если ты имеешь в виду, чувствовала ли она что-либо, находясь с тобой, то я в этом нисколько не сомневаюсь. Доверие редко бывает безраздельным. То же относится и к обману.

— Если она собирала сведения, — сказал Руф, — то, возможно, сама того не сознавая, она передавала их кому-нибудь еще. Среди челяди всегда может найтись рабыня, которой девушка полностью доверяет; на самом же деле та подослана Хрисогоном и все у нее выведывает так же, как Росция — у Тирона.

Я покачал головой.

— Не думаю. Возрази мне, если я не прав, Тирон. До сих пор ты старался видеться с ней только тогда, когда мог сопровождать одного из нас по поручению в дом Цецилии. Верно?

— Да… — Он выговорил это слово почти неслышно, как будто предвидел следующий вопрос.

— Но что-то мне подсказывает, что Росция предложила тебе встретиться… скажем, завтра?

— Да.

— Но откуда ты это узнал? — спросил Руф.

— Суд уже на носу. Тот, кто собирает сведения через Росцию, с приближением решающего дня будет настаивать на более частых отчетах. Они не могут полагаться на слепую случайность, на то, что Тирон сможет видеться с ней каждый день. Скорее всего, они настояли на том, чтобы она назначила ему свидание. Это правда, Тирон?

— Да.

— И завтра уже наступило, — сказал я, глядя в сад, где по-прежнему маячила одинокая фигура Цицерона. Розовый свет сменился красновато-желтым и стремительно выцветал. Ночная прохлада отступала. — Когда и где, Тирон?

Он посмотрел на хозяина, который, казалось, по-прежнему не прислушивался к разговору, потом испустил глубокий вздох.

— На Палатине. Рядом с домом Цецилии Метеллы есть заросшая деревьями и травой площадка — открытый парк между двумя домами; я должен встретиться с ней там в три часа пополудни. Я говорил ей, что у меня может ничего не получится. Она ответила, что если я буду с тобой и с Руфом, то должен буду сказать, что вынужден отлучиться по срочному поручению от Цицерона, и наоборот. По ее словам, она уверена, что я сумею что-нибудь придумать.

— Теперь этого не понадобится. Потому что я иду с тобой.

— Что? — Рассерженный Цицерон вернулся в комнату. — Не может быть и речи! Немыслимо! Они больше никогда не встретятся.

— Нет, — сказал я. — Встретятся. Потому что так решил я. Потому что в любое мгновение до суда моя жизнь подвергается опасности, и ни одна дорога, способная привести нас к истине, не останется не обследованной.

— Но истина уже известна.

— Неужели? Точно так же, как она была известна час назад, до того как Тирон сделал свое признание? Истина никогда не открывается целиком: все время остается что-то непознанное. Ну а пока, на мой взгляд, мы все должны попытаться немного поспать. Нам предстоит трудный день. У Руфа будут дела на Форуме, мы с Тироном отправимся на свидание с молодой Росцией. А вечером, пока ты, Цицерон, будешь работать над своими заготовками, шлифовать защитительную речь и пить луковый суп, мы втроем посетим скромную вечеринку, которую любезный Хрисогон устраивает в своем особняке на Палатине. А теперь доброго утра, Цицерон, и если ты покажешь мне место, где я мог бы уснуть, то и доброй ночи.

Глава двадцать третья

Как долго спал Цицерон, и спал ли он вообще, я так и не узнал; я только знаю, что, когда в тот день Тирон осторожно разбудил меня в крохотной спальне напротив кабинета, до меня доносился резкий, пронзительный голос хозяина, который декламировал свою речь, прохаживаясь взад-вперед по саду.

— Примите во внимание, господа, и случай, не так давно произошедший с неким Титом Клелием из Таррацины — милого городка, который вы найдете в шестидесяти милях к юго-востоку от Рима на Аппиевой дороге. Однажды вечером он пообедал и лег спать в одной комнате с двумя взрослыми сыновьями. На следующее утро его нашли с перерезанным горлом. Расследование не открыло ни подозреваемых, ни мотивов; сыновья в один голос заявляли, что они спали и ничего не слышали. И все же их обвинили в отцеубийстве — и действительно, обстоятельства были весьма подозрительными. Как, спрашивало обвинение, могли они проспать такое событие? Почему они не проснулись? Почему они не вскочили с постелей и не защитили отца? И какой убийца осмелился бы проникнуть в комнату с тремя спящими людьми, намереваясь убить одного из них, а затем бесследно исчезнуть?

Но все же добросовестные судьи оправдали сыновей и сняли с них все подозрения. Что же послужило решающим тому доказательством? На утро сыновей нашли крепко спящими. Как смогли бы они спать, доказывал защитник, с которым согласились и судьи, будь они виновны? Ибо какой человек смог бы сперва совершить неслыханное преступление, попирающее все людские и божественные законы, и затем беззаботно заснуть? Не подлежит сомнению, что люди, осмелившиеся на столь отвратительное прегрешение против неба и земли, никак не смогли бы беспробудно уснуть в той же комнате, похрапывая рядом с еще не остывшим телом собственного отца. И так двое сыновей Тита Клелия были оправданы…

— Да, да, эта часть очень, очень хороша: из нее не выкинешь ни строчки.

Он громко прочистил горло, потом быстро зашептал себе под нос, прежде чем снова повысить голос:

— Предания рассказывают нам о сыновьях, которые убивали матерей, чтобы отомстить за отцов: Орест заколол Клитемнестру, чтобы отомстить за Агамемнона, Алкмеон казнил Эрифилу, чтобы отомстить за Амфиарая… или это Амфиарай убил Эрифилу? Нет, нет, все правильно, Алкмеон… И хотя говорится, что эти мужи действовали в согласии с божественной волей, повинуясь оракулам и велениям самих богов, даже их потом преследовали Фурии, беспощадно лишая их покоя и сна, ибо такова природа, пусть даже исполнение сыновней обязанности перед убитым отцом оправдано небом, такова природа… Нет, нет, это никуда не годится. Полная бессмыслица. Слишком много слов, слишком много слов…

— Можно мне раздвинуть занавески? — спросил Тирон. Я сел на диване, протирая глаза и облизывая пересохшие губы. Убийственно жаркая и душная комната напоминала печь. Сквозь желтые занавески сочился свет — столь же резкий, как и голос Цицерона.

— Ни в коем случае, — отозвался я. — Тогда мне придется не только его слышать, но еще и видеть. И я совершенно не уверен, что смогу перенести его великолепие. Есть что-нибудь попить?

Тирон подошел к столику и наполнил чашу водой из серебряного кувшина.

— Который час, Тирон?

— Девятый час дня — два часа пополудни.

— До свидания остался всего час. Руф уже встал?

— Руф Мессала уже давно спустился на Форум. Цицерон надавал ему целый ворох поручений.

— А моя рабыня?

Тирон застенчиво улыбнулся. Что Бетесда с ним сделала — поцеловала в щеку, польстила, раздразнила или просто сверкнула глазами?