Виктор Мережко - Сонька. Продолжение легенды Страница 53

— Понял, Сонечка, понял… Ты только не забудь, Соня. Совсем никакой, видишь?!. Забери меня.

Сонька поднялась, поправила пальто, пошла к дороге останавливать повозку. Пару раз оглянулась — Кочубчик смотрел на нее жалобно, с надеждой.

Когда Михелина вошла в комнату, где находилась мать, то от удивления и неожиданности остановилась. Сонька сидела на диване отрешенная, чужая, не своя. Светлый парик был сдвинут, глаза казались безумными.

— Ты чего такая, мама?

Воровка взглянула на нее, странно усмехнулась.

— Ничего. Все хорошо.

— Что-то случилось?

Сонька помолчала, зачем-то огляделась, сказала шепотом:

— Я нашла его.

— Кого?

— Человека, которого искала все годы.

Дочка ничего не понимала.

— Какого человека, мама?

— Любимого.

Михелина отстранилась.

— Разве у тебя был такой?

— Был. И я его нашла.

— Кто это?

Сонька взглянула на нее, хищно оскалилась.

— Володя. Кочубчик.

— Кочубчик? — Михелина даже поднялась. — Который предал тебя?

Мать вдруг резко прикрыла ей рот ладонью.

— Не надо. Не надо так говорить. Не смей.

— Но ты сама же мне рассказывала.

— Это было. Было и прошло. Теперь он опять будет со мной.

Лицо девочки стало жестким.

— Где ты его нашла, Соня?

Воровка подняла на нее глаза, настороженно спросила:

— Тебе зачем?

— Я хочу его увидеть.

— Нет. Не надо. Нельзя… Я заберу его и спрячу.

— Ты с ума сошла, мама!

— Да, сошла. Но это счастливое сумасшествие. Я о нем думала все эти годы!

— А я считала, что ты думала о своих дочках!

Михелина пошла прочь, воровка перехватила ее.

— Не обижайся. Не обижайся и пойми!.. Конечно, я о вас думала. И о тебе, и о Таббе. И сейчас думаю. Но это другое… Вы — дети. А там — любовь. Я ее потеряла — и потеряла жизнь. Теперь снова нашла!

— Но он снова предаст тебя!

— Не предаст. — Сонька странно, мечтательно усмехнулась. — Такие не предают. Он многое понял. Потому что несчастен!.. Я его простила. И я сделаю его счастливым.

Дочка с ироничной злостью смотрела на мать.

— Ну и куда ты его спрячешь, если сама прячешься?

— Не знаю, не придумала еще. Но что-нибудь придумаю.

— Ты мне его покажешь, Соня, — тоном приказа произнесла дочка.

Воровка на секунду задумалась, после чего кивнула.

— Покажу. Мне понадобится твоя помощь.

Неподалеку послышались шаги Анастасии, Сонька быстро предупредила:

— Только ей не говори. Ни слова!.. Это мое. Поняла?

— Поняла, мама.

Княжна вошла в комнату, увидела сдвинутый парик на голове Соньки, рассмеялась.

— Что это с вами… мама?

— Мама слегка ошалела от прогулки, — тоже засмеялась Михелина.

Воровка взяла нарядную коробку с игрушками, достала оттуда две куклы.

— Вам. Выбирайте по вкусу.

Девочки радостно взвизгнули, стали меняться подарками, определяя, какая кукла лучше.

Кристина, бледная и застывшая, стояла перед следователем, смотрела на него неподвижным, мертвым взглядом.

— Вы знаете эту даму? — спросил Егор Никитич еле державшегося на ногах пана.

— Нет.

— Никогда не видели и дел общих не имели?

— Нет.

Следователь посмотрел на девушку.

— Вы знаете этого господина?

— Да.

— Кто он?

— Господин Тобольский.

— Что вас связывало?

— Мы готовили покушение.

— Кто должен был бросать бомбу?

— Марк Рокотов.

— А сей господин? — вел допрос дальше Егор Никитич.

— Господин Тобольский финансировал нашу организацию, — бесстрастно и сухо ответила Кристина.

— Почему он во время взрыва оказался на Екатерининском канале?

— Мы с ним координировали действия Марка.

Егор Никитич посмотрел на Тобольского.

— Что вы можете сказать в связи с услышанным?

Тот усмехнулся, едва тронул плечом.

— Вы, господин следователь, хорошо поработали с агентурой. Никак не мог предположить, что эта очаровательная девушка — ваш агент.

— Она не агент, — жестко заявил Гришин. — Она патриот России и вовремя поняла свое заблуждение! В отличие от вас, иноверца и пришлого человека. — Помолчал, глядя в бумаги, спросил: — То есть вы признаете, что все сказанное дамой соответствует правде?

— Нет, не признаю. И признательные бумаги подписывать не стану.

— Но вас все равно будут судить.

— На суде я буду все отрицать.

— Вас осудят и снова отправят на каторгу. Возможно, пожизненную.

— Благодарю, или, как у нас в Польше говорят, бардзо дзенькую, — склонил голову пан Тобольский. — Возможно, это будет достойным подведением итогов моей несчастной жизни.

Похоже, кто-то в департаменте полиции сознательно «слил» информацию, и все газеты Санкт-Петербурга в этот день вышли с сенсационными заголовками:

ПРИМА ОПЕРЕТТЫ — ДОЧКА СОНЬКИ ЗОЛОТОЙ РУЧКИ.

ГОСПОЖА БЕССМЕРТНАЯ БЫЛА СООБЩНИЦЕЙ ТЕРРОРИСТА РОКОТОВА.

БУДЕТ ЛИ ПУБЛИКА ТЕПЕРЬ АПЛОДИРОВАТЬ ГОСПОЖЕ БЕССМЕРТНОЙ?

Новый полицмейстер, сухощавый и желчный генерал Круглов, был до такой степени разгневан фактом газетных публикаций, что дошел до крика в адрес подчиненных. Он держал в руках целую пачку свежих газет, размахивал ими перед собой.

— Кто вбросил материал газетчикам?.. Кого следует привлечь к ответственности за разглашение следственной тайны?.. Как теперь мы будем ловить злоумышленников и осталась ли хотя бы крошка доверия граждан к нашей полиции?

В его кабинете находились пятеро чиновников следственных и судебных органов, среди которых были также те, кто уже занимался расследованием дела Соньки, — следователь Гришин и судебный пристав Фадеев.

— Департамент следует подвергнуть тотальной чистке, — произнес старший судебный пристав Конюшев.

— Что значит «тотальной»? — резко повернулся к нему полицмейстер.

— Посписочно. Время всеобщего разброда, которое мы сейчас наблюдаем, непременно способствует проникновению в наши ряды всяких прохвостов и провокаторов.

Круглов подошел к нему, уставился белыми немигающими глазами.

— Вот вы сейчас являете собой самый верный признак тех самых прохвостов и провокаторов!.. Вы это понимаете?

— Никак нет, господин генерал.

— А я объясню! — заорал полицмейстер. — Своим намерением провести тотальную чистку вы посеете в органах такую панику и недоверие, что немедленно разбегутся самые верные и самые проверенные кадры!.. От растерянности разбегутся!.. От оскорбления! От стыда за честь мундира! Вы хотя бы понимаете, что творится в стране? — Он вдруг рванул погоны с плеч старшего судебного пристава, а следом за ними все остальные знаки отличия. — Вы разжалованы!.. За преступную глупость и провокационные намерения!.. Вон отсюда!.. Вон!

Совершенно потерянный, Конюшев попятился к двери и буквально вывалился из нее.

Полицмейстер сделал несколько шагов по кабинету, успокаиваясь, поднял взгляд на замерших присутствующих.

— Газетчиков и прочую сволочь заткнуть!.. Агентов мобилизовать! Самим работать круглосуточно!.. Соньку и прочую падаль задержать в три дня и судить самым беспощадным образом по законам военного времени!

— У вас на столе дело террориста Тобольского, — робко напомнил Егор Никитич.

Круглов подошел к столу, перелистал лежавшую там папку с бумагами, жестко приказал:

— Судить!.. И на Сахалин!.. На пожизненную каторгу!.. За убийство следует наказывать убийством!

Когда занавес пошел вверх, в зале театра вдруг раздались свист, крики возмущения.

— Позор!

— Вон со сцены!

— Убийцу под суд!

— Дочке воровки здесь не место!

Табба вначале не поняла, выйдя на сцену с привычной улыбкой и поставленным движением, поймала начало партии, и тут в нее полетели яйца, помидоры, прочая дрянь. Прима прикрылась рукой, но прямо в лицо ударило что-то вязкое и липкое, она вскрикнула.

Артистка метнулась из стороны в сторону, увидела орущий зал, озлобленные лица и сломя голову бросилась со сцены.

Лицо актрисы было красное, в следах от слез, грима и брошенной из зала какой-то гадости. Ее все еще колотило, она не знала, куда девать руки, и все время убирала их за спину.

Гаврила Емельянович задумчиво расхаживал по кабинету, смотрел на носки собственных лакированных штиблет, о чем-то тяжело думал. Неожиданно предложил:

— Выпить желаете?

— Вина?

— Чего-нибудь покрепче.

Директор налил в два бокала коньяку, чокнулся с примой, медленно, с пониманием вкуса выпил.

— Главное сейчас — никакой паники, — сказал он, улыбнувшись. — Паника — лучший друг худшего, — и сам хохотнул собственному афоризму.

Без стука открылась дверь, и в кабинет вошел мрачный Егор Никитич.