Сандра Лессманн - Королевский судья Страница 54

— Тогда вам известен единственно возможный ответ на вопрос, предусмотренный законом?

— Да.

— Вы даете этот ответ?

— Нет.

Трелоней в растерянности замер. В глазах ирландца вдруг блеснул вызов, и это ему не понравилось. Что задумал несчастный строптивец? Нередко в этом месте процесс на какое-то время тормозило упрямство обвиняемых. Как правило, так вели себя диссентеры, особенно квакеры, вообще питавшие отвращение к клятвам и формулам и, выражая свое неприятие, постоянно пытавшиеся вовлечь судей в обсуждение каверзных юридических вопросов. Таких бунтарей всегда было нелегко образумить. Иногда, если они продолжали упорствовать, приходилось отправлять их в карцер. Но подобные упрямцы чаще всего обвинялись в незначительных проступках. А в случае особо тяжких преступлений, как сейчас, отказ обвиняемого сотрудничать с судом мог привести к тяжелым последствиям.

Трелоней снова терпеливо обратился к ирландцу:

— Если вы не произнесете требуемых слов, вы потеряете право на процесс и тем самым возможность оправдаться.

Бреандан молчал. Подключился судья Тирелл:

— Обвиняемый, вы должны сказать, что покоряетесь вашему Богу и вашей стране, иначе вас не смогут судить.

Сэр Орландо встретился глазами с ирландцем, взгляд которого вдруг стал каким угодно, только не безжизненным. В нем горел дерзкий вызов.

Трелоней почувствовал, как в нем поднимается раздражение. «Так вот чего ты хочешь, — думал он. — Глупец, несчастный глупец, какая цена за бессмысленный, мимолетный триумф! Какой же сильной должна быть твоя ненависть, если ты готов принести себя в жертву, лишь бы отомстить стране, привилегиям ее народа, которыми они так гордятся и за которые многие положили свои жизни. И мне, прежде всего ты хочешь отомстить мне, заставив меня применить бесславный закон нашей юстиции, самой справедливой юстиции в мире. Да, в твоей слабости ты имеешь силу заставить меня. Ты получишь удовлетворение, увидев, как я вынужден буду сделать то, что мне отвратительно и что лишит меня сна по ночам. И все только из-за трагической ошибки, недоразумения в применении давно изжившего себя закона, бессмысленного закона, уже давно требующего изменений. Это буква, позорящая наше право. Воистину горькая и одновременно сладкая месть; плюя на наше право, ты плюешь на меня и на все, во что я верю. Более того, в конце концов, победишь ты, хотя это и будет стоить тебе жизни. А я должен буду жить с чувством вины, сделав тебя мучеником».

Сэр Орландо пристально смотрел на молодого ирландца и не замечал удивленных взглядов коллег. Наконец судья Тирелл прокашлялся и взял слово:

— Обвиняемый, вам указали, какие слова вы должны произнести. Будьте благоразумны, иначе вы себя погубите.

Когда ответа не последовало, он грозно продолжил:

— Если вы и дальше будете упорствовать и не признаете этот суд, вас передадут палачу и тот подвергнет вас пытке, пока вы либо не сдадитесь, либо не испустите дух.

Но и после этой страшной угрозы лицо заключенного не дрогнуло. Сэр Орландо почувствовал, как у него свело челюсти, и мрачно стиснул зубы. Он оказался прав. Макмагон был настроен серьезно. Он знал, что его ждет, и был готов довести это безумие до конца.

— Обвиняемый, — настаивал судья Тирелл, — вы не знаете, на что идете. Если будете упорствовать, умрете ужасной смертью, лишите себя всякой возможности доказать свою невиновность.

Но аргументы судьи не возымели никакого действия на молодого человека, молча стоявшего перед судьями и вызывающе смотревшего на них.

— Все бессмысленно, — решил Трелоней. — Он не сдастся.

Ален, напряженно следивший за происходящим, с беспокойством обернулся к своему соседу:

— Что это значит?

Джордж Джеффрис ухмыльнулся:

— Это значит, ваш ирландец завел английскую юстицию в тупик, тачка застряла в грязи.

— И что теперь?

- Вашего друга подвергнут peine forte et dure[4]. Не самая приятная смерть.

Судья Тирелл недоумевал, почему Трелоней этим утром так медлил, и, понизив голос, напомнил ему:

— Вы должны предписать пытку, брат.

Сэр Орландо обреченно вздохнул:

— Вы правы. Я должен.

Он посмотрел на ирландца, затем опустил глаза и произнес решение суда:

— Обвиняемый, суд принял решение: вас отведут обратно в тюрьму, в темный каземат; вас положат спиной на пол, руки и ноги привяжут веревками, на ваше тело будут ставить гири, все больше и больше. В первый день вы получите три куска ячменного хлеба, на следующий день вы имеете право пить воду; и это станет вашим наказанием, пока вас не освободит смерть.

Во дворе суда воцарилась мертвая тишина. Peine forte et dure уже многие годы не применялась в Лондоне. Ее последней жертвой оказался майор Стрейнджвейс, представший перед судом за убийство своего будущего зятя, и его смерть под пыткой многим врезалась в память.

Судья Трелоней дал знак одному из тюремных надзирателей, которые привели заключенных в суд. Тот вышел вперед, взял неподвижного Бреандана под руку и увел за собой.

— Пресвятая Богородица! — вырвалось у Алена. — Но они не могут поступить так бесчеловечно.

— Он этого хотел, мой друг, — заметил Джордж Джеффрис. — Может, оно и к лучшему. Обычно суд разрешает друзьям или родственникам обвиняемого сократить его страдания.

— Как это?

— В случае со Стрейнджвейсом его друзья в дополнение к гирям встали ему на грудь. Он умер очень быстро.

Ален в ужасе посмотрел на своего соседа. Лишь спустя некоторое время ему удалось взять себя в руки. Ничто больше здесь его не удерживало. Он вскочил и начал энергично продираться между зрителями к выходу. Немедленно нужно сообщить Иеремии о непредвиденном повороте событий. Может быть, ему удастся урезонить ирландца, пока тот добровольно не лег под гири, которые раздавят его.

Ален торопливо прошел вдоль здания Олд-Бейли, свернул на Ладгейт-хилл и побежал вниз, к Блэкфрайарскому причалу. Он с нетерпением ждал лодки, хотя знал, что торопиться уже нет смысла, так как приговор суда будет приведен в исполнение только завтра утром. Но Ален не был уверен, что Иеремия действительно у леди Сент-Клер, и не хотел терять время.

Наконец он сел в лодку и скоро сошел с нее на пирсе за домом Хартфорда. Цирюльник назвал свое имя, и лакей провел его через сад до двери на верхнем этаже. В доме царило возбуждение. Служанки выносили из комнаты, где, как увидел Ален, стояла большая кровать с балдахином, испачканные простыни и тазы с водой. Осторожно он подошел ближе. Возле кровати на стуле с засученными по локоть рукавами сидел Иеремия и тер себе лоб. Он выглядел усталым и измученным. Увидев перед собой Алена, Иеремия вздрогнул.

— Что вы здесь делаете? — зашипел он. — Вы ведь должны быть на заседании.

Ален наклонился и посмотрел на женщину в кровати:

— Она в порядке?

— Да, спит.

— А ребенок?

— Там, в колыбели. Роскошный мальчик, — гордо объявил Иеремия, как будто сам стал отцом. — А теперь наконец объясните мне, что произошло.

— Процесса не будет. Бреандан отказался признать суд. Завтра его будут пытать.

— Что? Вы шутите.

— К сожалению, нет.

— И судья Трелоней ничего не предпринял, чтобы этому помешать?

— Поверьте мне, он пытался. Он уговаривал Бреандана, как, впрочем, и другие судьи. Им невыгодно приговаривать человека к смерти без суда. Это бросает тень на нашу юстицию.

— Я начинаю терять веру в английские законы, — сквозь зубы сказал Иеремия. — Ален, оставайтесь здесь и не сводите глаз с леди Сент-Клер. Я поручаю ее вам. Когда она проснется, не рассказывайте ей о случившемся. Скажите, что процесс отложили. А я поеду к лорду.

Глава тридцать седьмая

— Как вы могли допустить подобное? — Иеремия, не желая того, кипел от негодования. — Как вы с вашим чувством чести могли обречь человека на столь мучительную смерть?

Сжав руки в кулаки, священник взволнованно ходил взад-вперед по кабинету Трелонея в Королевском суде. Он даже растерялся от своей несдержанности, которой не знал за собой.

Судья стоял возле письменного стола и смотрел на возбужденного посетителя с пониманием и сочувствием.

— Не в моей власти было помешать этому, — спокойно ответил он.

— На континенте превозносят самое человечное и самое справедливое английское права, так как охранная грамота английского народа, Великая хартия, запрещает применение пыток. Какая жестокая ирония! Скольких моих единоверцев пытали только при королеве Елизавете!

— Таков был недвусмысленный приказ королевы, — терпеливо возразил сэр Орландо. — Согласно общему праву, пытка тогда была так же незаконна, как и сейчас. Я знаю, некоторых ваших братьев подвергли пытке, и весьма сожалею об этом, поверьте. Но постоянная угроза королевству со стороны католического Рима повергла нас тогда в сильный страх и, к сожалению, привела к несоразмерной жестокости. Но уверяю вас, сегодня пыток в Англии не применяют.