А. Веста - Алмазная скрижаль Страница 6

   Рядом с трупами хозяев все еще струился неиссякаемый поток счастливой телевизионной жизни. Грандиозный парад эстрадных полчищ не затихал даже ночью. Гипнотическое окошко глумливо скалилось, трясло вставными челюстями; кто-то милосердный догадался убрать звук. Смерть застала пенсионеров у включенного телевизора. Недостаток хлеба насущного и духовного старички с лихвой восполняли изобилием зрелищ.

   Беззвучно, как тени в телеящике, ходили эксперты, чиркал вспышкой фотограф. В углу на стульях жались понятые, словно что-то еще могло произойти в этом разворошенном мирке. Вадим так и не смог до конца привыкнуть к виду смерти. Всякий раз стальной холодок касался его кожи, когда он осматривал остывающие тела. Вспомнилось давнее, где-то услышанное: «Смерть – это ложь о человеке».

   Вадим Андреевич бегло осмотрел убитых: головы неестественно вывернуты. Наверняка сломаны шейные позвонки. Подобный способ убийства, предельно варварский, требовал недюжинной физической силы.

   Вещи в комнате целы. Никаких признаков борьбы или грабежа. Как убийца преодолел высоту третьего этажа и неслышно проник в комнату, где еще не спали люди, оставалось неясным.

   Вадим вышел на кухню. Здесь было несколько прохладнее, словно тепло стариковского уюта выдуло в форточку. Так и есть, кухонное окно прикрыли недавно, хотя переставлять или трогать предметы было запрещено. Вадим Андреевич осторожно обернул платком скобу, открыл раму и выглянул из окна. Третий этаж. Лоджия. Под окном свежий снежок блестит, как зеркальная крошка. Прямо под балконом темнело несколько ясных отпечатков подошв. Вадим осмотрел раму; нижний запор выломан из гнезда. Изнутри на темном ночном стекле ярко отсвечивали два крупных отпечатка. Аккуратные пенсионеры, видимо, совсем недавно протирали стекло.

   – Отпечатки – в лабораторию. Организовать патрулирование улиц, план «Кипарис»… Уже введен? – Вадим чувствовал бессильную ярость. Убийца, ночной оборотень, ушел. Теперь патрулируй хоть до Первого мая… – Кто обнаружил убитых?

   – Соседи снизу. Они фильм смотрели, ну, там стрельба, взрывы. В ящике так орали, что они ничего не слышали. Только один раз у них задрожал хрусталь на люстре. Они хорошо знали убитых. Позвонили по телефону, потом в дверь. Дверь оказалась запертой изнутри. Через дверь ящик орет. Вышли на улицу, увидели, что свет горит и окно на кухне приоткрыто. В час двадцать три позвонили в отделение. Через десять минут экипаж был на месте. Дверь не взламывали, у соседей был комплект ключей. Консьержка после одиннадцати ночи никого не видела…

   По-армейски четкий доклад участкового немного остудил Вадима.

   Следов на чистой кромке снега было немного. По конфигурации они напоминали армейские ботинки или сапоги десантного образца. Похоже, убийца влез через лоджию, просунул руку через открытую форточку, выломал раму, бесшумно пробрался в комнату, задушил стариков, а после ушел, ступая след в след. Но как он забрался в окно? Может быть, у него было специальное снаряжение или навыки альпиниста? Почему старики ничего не слышали, не звали на помощь, может быть, убийца был им хорошо знаком или как-то сумел подавить их волю… Чертовщина…

   Утро застало Вадима в кабинете. В половине десятого позвонила Фирюза Байрамовна, голосок в трубке звенел взволнованно:

   – Отпечаток на стекле идентифицирован как принадлежащий правой ноге преступника. Отмечено повышенное потоотделение.

   – Он что, горилла или орангутанг? Вы Эдгара По на ночь читали, милейшая Фирюза Байрамовна?

   – Это человеческая нога, Костобоков. На вашем месте, капитан, я бы не резвилась. Кстати, сила у него огромная, об этом говорят повреждения рамы и характер преступления. Это дело на контроле у самого…

   – Благодарю вас, и вот еще, к понедельнику подготовьте мне весь экспертный материал по делу Муравьева…

   Вадим с удивлением посмотрел на листок ежедневника с адресами хирурга Реченко и профессора Заволокина, он уже начисто забыл о своих вчерашних планах. Нагрудный карман кителя показался ему подозрительно тяжелым, и, перекладывая документы в гражданский плащ, он запоздало вспомнил о гребне, забытом девушкой.

   «А что, если прямо сейчас….» – Вадим Андреевич с удивлением понял, что главное в это утро – увидеть Ее. Удивится или испугается, а вдруг обрадуется? Ему редко радовались, но уж такая, как говорится, специфика…

   «ЗВОНИТЬ ЗДЕСЬ» – возвещала надпись у странной двери. Полотно ее было словно перевернуто. То, что располагается у обычных дверей сверху, было почему-то помещено еще и внизу. Нижний глазок, замок и звонок были врезаны на уровне колен Костобокова. Он даже слегка разволновался, чувствуя, что распаляются щеки. Колокольчик одиноко замирал. За дверью было тихо. Недоумевая, Костобоков двинулся к лестнице, но скрип дверных петель остановил его.

   Дверь слегка приоткрылась. В узком проеме было темно и пусто, но тут дверь распахнулась внезапным толчком изнутри. С порога, снизу вверх, на него взирало таинственное создание с четвертой от солнца планеты, настоящий «марсианский сфинкс» с печально-замкнутым лицом, запрокинутым к далеким звездам.

   Сходство с марсианским феноменом было бы почти полным, но на земном подобии была напялена майка-тельняшка, на литых плечах синели татуировки: тарантул и эмблема ВДВ. Красные, словно опаленные, в прозрачной стертой кожице культи искалеченных рук упирались в пол. С правой стороны черепа чуть вихрились светлые пряди, а с другой – все было голо, точно вылизано языком. Левая половина лица отсутствовала, стесанная наждаком или сожженная напалмом. Но в уцелевшей половине этого апокалипсического лика мелькало что-то знакомое. Человекоголовый Цербер смотрел на Вадима без всякого выражения, но в синем целом глазу, ярком и красивом, чудились наглость и насмешка. И сохранившимися чертами «феномен» явно походил на Гликерию!

   – Сабурова Гликерия Потаповна здесь проживает? – все еще лелея спасительную надежду и даже право на ошибку, осведомился Вадим.

   Сфинкс хранил тупое молчание, снизу беззастенчиво разглядывая следователя, словно увечье наделило его властью и злой, несминаемой волей. Вадим отметил широченный размах плеч и ссутуленную, но все еще могучую спину. Тело человека было до половины всажено в кожаный сапожок и заканчивалось плоской, нелепо короткой подошвой.

   – Ее нет, что нужно? – раздался трескучий голос.

   Вадим Андреевич замялся. Что-либо объяснять этому Квазимодо не хотелось.

   – Вот, она оставила у меня… – И он протянул куда-то вниз гребень с грифоном. В ту же секунду серенькие, обшарпанные стены подъезда вздрогнули и накренились, словно грохнул взрыв. Вадим нелепо взмахнул руками и грохнулся на кафельный пол. Он так и не успел заметить, как человек-«сапожок» дернул длинные полы его плаща вперед на себя, подсек и обкрутил в щиколотках. Боль залила затылок, все поплыло перед глазами, и лишь перекошенное яростью лицо «сапожка» тормозило круговое движение. Вадим сел, тряся гудящей головой и потирая ушибленное место.

   – А вот теперь поговорим, так сказать, на равных… – «сапожок» уже привстал, держась за косяк, и его гнусная рожа оказалась вровень с сидящим Вадимом. – Она сказала, что гребень забыла «у подруги». Ты, что ли, подруженька закадычная?

   – Слушай, Квазимодо хренов, ты бы с «чехами» лучше так дрался, чем своих долбать. «Нападение на сотрудника милиции при исполнении…» Слыхал о таком? – Вадим Андреевич показал калеке уголок удостоверения.

   – Стой, стой, брат, а мы с тобой пили… Верно?

   – Ну, это вряд ли…

   – Девяносто восьмой, аэропорт в Моздоке… – Сказав заветный пароль, встопорщенный «сапожок» обмяк и ополз книзу. – Прости, друг, заползай, не взыщи. – И опираясь на сжатые кулаки, он запрыгал по коридору, раскачиваясь, как на зыбких качелях.

   Вадим, смирённый диковинным уродством хозяина, осматривал кухню, оборудованную под металломастерскую, где ловко передвигался, то подтягиваясь, то провисая на сильных руках, подобно гиббону в зоопарке, человек-«сапожок». «Калигула», как с первого взгляда окрестил его Вадим Андреевич. На латыни это слово означало все тот же «сапожок».

   Хозяин тем временем уже снарядил стол и наполнил мензурки.

   – Ну, так вот, мужик, чтобы ты знал. До Очхоя, до первой Чеченской, я был такой же, как ты. Пил, девок мял, в общем, радовался жизни по-своему. А теперь я – урод, гнида заплечная, грызущая ее молодую жизнь, – и слеза качнулась, но не пролилась из его единственного лучисто-красивого глаза. – А тебе что от нее надо? Только не ври.

   Вадим почувствовал, что не готов ответить прямо, и прибег к каверзному приему, ответив вопросом на вопрос:

   – А ты сам ей кто, брат, сват?