Том Харпер - Мозаика теней Страница 60

— Тогда неудивительно, что твои военачальники недовольны, мой господин.

Император рассмеялся.

— И впрямь неудивительно, а вот что действительно удивляет, так это почему они до сих пор позволяют мне оставаться на троне. Все эти пятнадцать лет я избегал войн, да и зачем они мне? В случае победы мои полководцы обрели бы опасную силу и позарились на мой трон; в случае же поражения я обрек бы на страдания многие тысячи ромеев. Я защищал империю, стравливая наших врагов друг с другом. Но теперь совсем иная ситуация, и этот сомнительный метод, который стал основой моей политики, оказывается всего лишь трюком фокусника.

— Однако стены остаются неприступными, — возразил я. — Пока они охраняются, варвары только и могут что грабить предместья.

— Крепость стен зависит от преданности охраняющих эти стены гарнизонов. Как долго они будут поддерживать труса, отказывающегося отвечать на провокации варваров?

Из-за горизонта поднималось ярко-алое солнце, заливая восток холодным красноватым светом, а над нашими головами медленно двигалась огромная гряда облаков, наползающих друг на друга. Где-то внизу зазвонили колокола церквей, уже можно было разглядеть их многочисленные купола, отливающие рассветным румянцем. Я вздрогнул, и, заметив это, император сказал совсем другим тоном:

— Продолжай хранить верность, Деметрий, и держись поближе ко мне. У тебя нет предположений относительно их планов?

Кое-какие предположения у меня были. Ночью я продумывал сотни уловок, к которым могли бы прибегнуть варвары, но ни одна из них не представлялась вероятной.

— Сегодня они намерены убить меня, — хладнокровно произнес император. — Мертвый, я тут же превращусь из труса в мученика. Тогда жители города и мои военачальники распахнут городские ворота, дабы отомстить за мое убийство, и варвары разгромят их наголову. Пока мы остаемся за городскими стенами, варвары не могут причинить нам вреда, следовательно, они должны выманить нас. А пока я продолжаю править, мы будем оставаться за стенами, следовательно, они должны устранить меня.

— Мой господин, ты мог бы остаться здесь, на башне, — предложил я. — Сюда никто не проникнет, и ты будешь в полной безопасности, пока варвары не уйдут.

Алексей грустно покачал головой.

— Какая разница — умереть или оказаться в полной изоляции? Мои военачальники станут отдавать приказы, которых я не смогу отменить, и это неизбежно приведет к битве. Нет, я должен находиться среди них, используя всю власть, какую имею; ты же будешь следить за тем, чтобы агенты варваров — возможно, твой таинственный монах — не одолели меня. Пока мы находимся за стенами, нам ничто не угрожает.

Я взглянул на запад и увидел в сероватом утреннем свете огромное войско, готовое начать войну. Варвары провели ночь на поле, в холоде и сырости, но я не сомневался, что их мечи надежно защищены от ржавчины. Где-то там среди них обретался и Балдуин, проверял снаряжение и мечтал о том, что к вечеру империя будет принадлежать ему.

Император ничего больше не сказал. Я проследовал за ним вниз по длинной лестнице, слушая звуки, доносившиеся из двора, в котором собиралось наше собственное войско.

Варвары выстраивали свои боевые порядки не менее двух часов, и все это время я находился в тронном зале, стараясь следить не за происходящим на поле, а за ближайшим окружением императора. Меня поражало, как этот задиристый и живой человек, с которым я разговаривал на вершине башни и в саду, мог подолгу сохранять статуарную позу, требуемую ритуалом. Он неподвижно сидел на золоченом троне, повернутом так, чтобы он мог видеть наших противников, а перед ним нескончаемым потоком проходили придворные и воины. С большинством их прошений он даже не знакомился, поручая отвечать на них Крисафию. В иных случаях, когда вопрос был особенно запутанным или когда проситель пользовался его благосклонностью, Алексей отвечал сам, по необходимости меняя тон с сурового на любезный. Меня удивляло, что сложные проблемы империи улаживаются подобным образом, однако я ни разу не почувствовал, чтобы император выразился неясно или двусмысленно.

И все это время зал наполняло тихое пение. Поскольку император не мог присутствовать на службе в храме Святой Софии, алтарная преграда была воздвигнута прямо за его троном, и три священника исполняли печальные песнопения Великой пятницы. Будь моя вера покрепче, эти песнопения принесли бы мне успокоение, напоминая о том, что даже самые страшные страдания и смерть обернутся для нас жизнью вечной. Но по правде говоря, меня только расстраивало жестокое повествование о Страстях Господних. Не знаю, как оно действовало на императора, но, похоже, он не обращал внимания на богослужение, кроме тех моментов, когда священники выходили к нему, чтобы он исполнил роль, отведенную ему уставом службы. Тогда в аудиенции наступала пауза, и он произносил должные слова или делал то, что предписано, а затем возвращался к своим основным обязанностям. Фимиам струился из-за алтарной преграды вместе с музыкой, и этот аромат вкупе с однообразием церемониала притуплял мои чувства и вызывал сонливость.

Чем выше поднималось солнце, тем больше придворных собиралось в тронном зале. Они стояли группами вдоль стен и разговаривали между собой так тихо, что, даже стоя совсем рядом, я не мог разобрать ни слова. Их присутствие обострило мою тревогу и пробудило бдительность, ведь мне пришлось наблюдать за столькими лицами и следить за столькими руками, в каждой из которых мог прятаться кинжал. Хотя в открытые окна лился прохладный воздух, я взмок от напряжения, и меня вновь поразило самообладание императора, который неподвижно сидел в тяжелом парадном облачении.

На четвертом часу бронзовые двери отворились, впустив знакомую мне фигуру графа Гуго в сопровождении четырех охранников и множества слуг. Мы с командиром печенегов переглянулись, и он поставил охрану ближе к трону. Я не сомневался в том, что граф Гуго верен императору — или, по крайней мере, его сокровищам, — однако в такой важный день было бы крайне опрометчиво подпускать варваров слишком близко. Император, как всегда, не выразил никакого неудовольствия.

— Граф Гуго, — заговорил Крисафий, стоявший возле трона, — твои соотечественники опять готовы выступить против нас. Мы — миролюбивый народ, в их же сердцах одна лишь война. Не согласишься ли ты еще раз отправиться к ним и передать наше горячее стремление к дружеским отношениям? Те, кто дружит с нами, испытывают блаженство жизни, в то время как нашим врагам достаются лишь смертные муки.

Граф Гуго нервно сглотнул и поправил висевшую у него на шее драгоценную подвеску.

— Ты знаешь, что император всегда может распоряжаться мной. Но мои соотечественники объяты безумием, которого я не в силах ни исцелить, ни понять. Они забыли о благе, ибо ими движет жажда крови и войны. Они меня попросту не услышат. — Он понизил голос. — И вряд ли отнесутся с должным уважением к моему нынешнему статусу.

Крисафий явно готовился сказать какую-то резкость, но император остановил его. Это было почти неуловимое движение — легчайший наклон головы и еле заметное расширение глаз, — но оно подействовало на Крисафия как громогласный окрик. Он тут же перестроился и проговорил:

— Император напоминает тебе, что в этот святой день все христиане должны стремиться к братскому единению. Наш Господь Иисус Христос учил: «Блаженны миротворцы, ибо велика их награда на небесах».

Секретарь весьма вольно обошелся с евангельскими строками, однако графа Гуго они убедили. Поправив усыпанный драгоценными камнями лор (их было так много, что я испугался, как бы они не раздавили графа своей тяжестью), он почтительно поклонился императору и поспешил удалиться. За дверью раздался голос сержанта, приказавшего подать графу лошадей.

Подозреваю, что, будучи предоставлен самому себе, граф Гуго постарался бы как можно дольше тянуть с выполнением посольской миссии, но император успел хорошо изучить его, и поэтому уже через четверть часа из Озерных ворот навстречу варварам выехала маленькая процессия. Заметив это, я перешел к другому окну, постаравшись встать так, чтобы видеть одновременно и императора, и франков.

Едва граф Гуго и его свита спустились в ложбину и скрылись из виду, как двери с грохотом открылись. Я стремительно повернулся, схватившись за рукоять меча, но это оказался брат императора Исаак. Он ворвался в зал, пренебрегая манерами и условностями, и на сей раз без своей обычной свиты.

— Что происходит? — крикнул он Крисафию. — Варвары вот-вот пойдут на нас в атаку, а наши отряды сидят по казармам и начищают до блеска щиты! Их давным-давно следовало вывести к стенам, чтобы в нужный момент они могли вступить в бой с неприятелем!

Крисафий бесстрастно посмотрел на него.