Николай Волынский - Наследство последнего императора Страница 66

Тихон с женой жили в Торонто, детей у них не было. Всю жизнь они работали, вышли на пенсию, и вот недавно Тихон Николаевич умер, а его вдова основала благотворительный фонд имени своей усопшей свекрови и зачастила в Россию.

Собчак нажал кнопку звонка. Дверь тотчас же бесшумно отворилась. В проеме показалась голова его нового помощника-референта – манерного черноволосого малого. У референта было странное имя для парня – Ира. Правда, оно происходило от Ираклия, под которым парень действительно был записан в паспорте, но все-таки… Противно мужика называть бабским именем, но делать было нечего. Скрепя сердце, Собчак согласился взять парня, чьи гомосексуальные интересы не стали секретом для мэра. Каждый раз, когда приходилось здороваться или прощаться за руку с новым помощником, Собчак потом с отвращением отмывал ладони в небольшой туалетной комнате за дополнительной дверью, замаскированной под деревянную панель. И каждый раз он осознавал будто заново, что этим же краном пользовались до него легендарные личности – от председателя исполкома Коминтерна Зиновьева, получившего в 1937 году заслуженную пулю, и до последнего в истории России секретаря обкома КПСС академика Гидаспова, который совершенно неожиданно для себя – исключительно по воле Горбачева – ненадолго оказался в этом же кабинете.

Новый помощник, хамоватый, хитрый, но при этом совершенно бестолковый парень, только вносил сумятицу в работу административного аппарата мэрии – тяжеловесного неуклюжего механизма.

Парня Собчаку навязала знаменитая демократка Старовойтова, о которой Собчак заявил на ежегодном приеме-банкете в Смольном, куда пообщаться с властью традиционно приглашались самые видные люди в городе:

– Удивительный талант у нашей Галины Васильевны! Жаль, ее здесь нет сейчас – Москва слишком много прав заявила на нашу знаменитую землячку… Неудивительно: Галина Васильевна – лучший в нашей стране, а может, и в мире, специалист по межэтническим отношениям. Обратите внимание: как только между карабахскими армянами и азербайджанцами затухает война и обе стороны заявляют о желании переговоров, наша Галя тут же летит на Кавказ. И уже на следующий день война возобновляется. С еще большим ожесточением. У нее явно есть какое-то волшебное слово. Какая-нибудь говорящая щука исполняет все, о чем Галя попросит.

Собчак обнаружил, что в зале возникла недоуменная тишина. Гости озадаченно уставились на мэра. Он поспешно добавил:

– Шутка! Это была просто шутка!

Но было поздно.

Старовойтовой, конечно, тут же донесли. Встречаться с Собчаком по этому поводу она сочла роскошью и написала ему записку. В ней было всего две фразы: «Меньше всего я ожидала, что именно Вы способны выстрелить мне в спину и еще сделать контрольный выстрел! Только не говорите, что Вы всего-навсего пошутили. Г.С.».

Собчак тут же позвонил Старовойтовой на ее «мотороллу» – тогда сотовый телефон был редкостью и роскошью. Почти тридцать минут он разъяснял Старовойтовой, что он, действительно, всего лишь не очень удачно пошутил и просит у нее прощения – готов даже стать на колени. Но она заявила, что Собчак разоряет ее разговором по мобильнику, и отключилась.

Так в отношениях двух «демократических харизм», как их называла пресса, образовалась трещина. Она неуклонно расширялась и, наконец, превратилась в пропасть и нанесла огромный вред святому делу демократизации. Но восстановить прежнее было уже невозможно. Да в то время и самой Старовойтовой стало уже не до выяснений, кто кого первым назвал гусаком. Она постепенно стала отходить от политики и все больше погружалась в бизнес.

С первой же минуты Собчак испытал к своему помощнику непереносимую брезгливость. Но делать нечего: как потом он выяснил, парня Старовойтовой сосватал сам Костиков, пресс-секретарь президента Ельцина. Придется потерпеть, пока не подвернется удобный повод убрать этого юного педераста из Смольного. Достаточно того, что они уже захватили Кремль, полезли в аппарат Верховного Совета России, начинают командовать большой прессой. Теперь им понадобился Питер, и они постепенно они прибирали к рукам Ленсовет. На какое-то время Собчак их остановил, подсказав Лизунову, чтобы милиция провела акцию устрашения. И через несколько дней весь город, прильнув к телевизорам, видел, как милиция брала одного из самых заметных демопедерастов – депутата Левашова, которому прямо под телекамерами, на его рабочем месте, надели наручники, торжественно вывели из Мариинского дворца и затолкали в милицейский форд[62]. Следствию удалось предъявить Левашову обвинение в совращении малолетних и посадить на шесть лет.

Юрист Собчак прекрасно понимал, что там, где внедрился хоть один педераст, скоро появятся другие. В этом смысле они представляют собой самое опасное сообщество. Автомобильный король и юдофоб Генри Форд считал их даже опаснее еврейских расистов. Потому что евреи, захватывая то или иное жизненное пространство, исходят, как правило, из чувства долга перед соплеменниками, из любви к своему народу и ответственности за его будущее. В этом и есть секрет их исключительной национальной солидарности и сплоченности. Каждый еврей с детства усваивает важнейшую истину: не может быть большего преступления, нежели отказ в помощи собрату. Нормальный еврей, которому чужды расовые предрассудки, тем не менее никогда не скажет о своих: «Народ». Он непременно скажет: «Народ мой!» И скажет это с любовью и гордостью. Еврейский национализм не может вызвать у других националистов, в том числе и русских, ничего, кроме чувства уважения и желания видеть и у своего народа такое же качество.

Напротив, у педераста никаких моральных принципов нет и быть не может. Вполне объяснимо. Гомосексуалистов обоих полов не интересует продолжение себя самого в будущих поколениях. Это не входит в систему их этики. Они живут только ради самоудовлетворения. Такие понятия как «народ», «нация», «государство», «будущее» для них лишние, им нет места в зримом мире педераста.

Ни одно нормальное государство не подпускает педерастов к государственной службе, особенно, к дипломатии, разведке, армии и к репрессивному аппарату. Ибо педераст – предатель по определению. Свой брат-гомосек даже из враждебного для его страны государства ему роднее и ближе любого соотечественника. Но уж если гомо пролезает туда, где его не должно быть, то страх разоблачения у него настолько силен, что готов на любую подлость и предательство. Кстати, советская разведка, как и спецслужбы других стран, всегда использовала гомосеков, своих и заграничных, исключительно продуктивно. Самых знаменитых ныне шпионов, работавших на ответственных постах в ЦРУ, ФБР и Си-ай-си и в других спецслужбах, КГБ сумел легко завербовать только потому, что они были тайными педерастами.

Очень скоро мэр убедился, что новый помощник попросту шпионит за ним. Парень совал нос даже в те дела, куда квалифицированный референт если и полезет по необходимости, то сделает это настолько профессионально, чтобы не поставить в неловкое положение начальника.

– Слыхали? – возмущенно спросил помощника Собчак. – Она разочарована!

– Да, слышал, – парень тут же попал в ловушку. – С ума сошла, старая стерва.

«Это ты, субчик, с ума сошел! – мысленно отметил Собчак. – Вот и выдал себя: подслушиваешь уже прямо через селектор. А скажи-ка мне, девушка Ира, на кого ты же ты все-таки еще работаешь, кроме Костикова?»

Задумавшись, Собчак отвернулся от Иры и уставился затуманившимся взглядом в окно. Возникла тягучая неловкая пауза.

– Совершенно спятила, – повторил помощник. Он не умел собой владеть и не выдерживал долгих пауз в разговорах, что Собчак справедливо расценил, как решающий признак профессиональной непригодности. И мэр при каждой возможности старался поддерживать в своем референте состояние подсознательной тревожности, надеясь, что парень когда-нибудь неосторожно раскроется. Но ничего определенного пока Собчак для себя не выяснил и поэтому предположил, что, что парень приставлен к нему исключительно для отвода глаз. Точнее для прикрытия кого-то другого – главного шпиона.

Однажды мэр прямо спросил у Степашина, нового начальника новой тайной полиции, возникшей на руинах КГБ и получившей название ФСК – федеральная службы контрразведки, есть ли в Смольном его люди. Степашин горячо отрицал даже теоретическую возможность того, что в окружение Собчака внедрен хоть один «фискал». Такой ответ Собчаку не понравился, хотя он и не особенно рассчитывал услышать правду: кто же, в самом деле, станет выдавать свою агентуру? Хотя… может, и не врал Степашин. Особенно, если учитывать, что главный «фискал» Питера – новичок в делах спецслужбы. Его, вчерашнего мелкого партийного функционера пожарной охраны Собчак сам перетащил в Ленинград. Но мэр сознавал и другое: любой начальник спецслужбы, получив в руки фантастическую силу власти, рано или поздно начинает свою игру. От его возможного предательства не давало гарантий даже наличие общего врага – недобитых коммунистов и подрастающих националистов, которых демократическая власть бережно взращивала и умело культивировала, поддерживая оппозиционеров в том состоянии, когда они вроде и существуют, но никакой опасности для режима не представляют. Без этих «врагов» деморежим в России продержался бы недолго.