Виктор Мережко - Сонька. Продолжение легенды Страница 67

Катенька вернулась, неся в руках стакан с водой и распечатанный порошок.

Артистка выпила, мельком посмотрела на девушку.

— Пьяная была?

— Немного, — деликатно ответила та.

— Больше не разрешай мне пить. Иначе сопьюсь. — Табба двинулась в сторону столовой, по пути спросила: — Из театра не звонили?

— Нет, не звонили, барыня.

— Сволочи.

Она уселась за пустой стол, попросила:

— Какой-нибудь бульончик.

— Сейчас сделаю.

— Лучше куриный.

— Непременно, — кивнула прислуга, затем нерешительно сообщила: — А у нас, барыня, почти не осталось денег. Вечером приходил хозяин, очень гневался.

Табба удивленно посмотрела на нее.

— Как… не осталось?

— Кончились. На еду, на вино. На извозчиков.

Артистка подумала о чем-то, стуча накрашенными ногтями по столу, сказала Катеньке:

— Приготовь платье на выход. И вызови экипаж. Я кой-куда съезжу.

Изящная белая повозка с бывшей примой катилась по Невскому, Табба сидела в ней непринужденно и элегантно, вуаль, упавшая на глаза из-под шляпки, нежно щекотала лицо.

Справа и слева мелькала гуляющая публика, проносились навстречу экипажи и редкие автомобили, били по глазам витрины магазинов, от продуктовых до ювелирных. Артистка не беспокоила извозчика, она выбирала наиболее подходящий вариант магазина, возле которого ей следовало бы остановиться.

Когда с Невского повернули на Литейный, в глаза сразу бросилась реклама ювелирных украшений от Абрама Циммермана — метровой высоты, по-одесски яркая.

— Останови, — толкнула извозчика в спину Табба.

Тот послушно выполнил ее пожелание, подкатил почти вплотную в бордюру, соскочил с козел, помог девушке спуститься на землю.

— Мадам ждать?

— Полчаса.

Швейцар, увидев красивую, хорошо одетую молодую особу, предупредительно распахнул двери, жестом пригласил в зал.

Покупателей здесь было мало, на вошедшую модную девушку сразу обратил внимание Мойша, вышел из-за прилавка, расшаркался.

— Милости просим, что желаете? — произнес он с очевидным южным говором, смешав вместе приветствие и вопрос.

— Желаю посмотреть, — бросила она и направилась к прилавку с дорогими украшениями.

Мойша не отставал.

— Жемчуг, бриллианты, изумруд, сапфир, рубин, — тараторил он без умолку, — ожерелье, кулоны, перстни, браслеты…

— Можете оставить меня в покое? — раздраженно спросила девушка.

— Я пытаюсь всего лишь помочь вам, — удивился парень.

— Не надо, я сама.

— Мойша, не утомляй дамочку своим видом! — подал голос отец, наблюдавший издали за происходящим. — Пусть она сама все поймет и попробует. — И занялся своей клиенткой.

— Но папа…

— Стой в шаге и молчи!

Табба подошла к прилавку вплотную, от обилия и дороговизны изделий у нее на миг даже закружилась голова.

Мойша стоял сзади, выжидательно наблюдал за красивой девушкой.

— И на чем остановились ваши прекрасные глаза? — не выдержал он наконец.

— Покажите это ожерелье, — ткнула артистка в изделие, усыпанное россыпью бриллиантов.

— О, у вас вкус на целых сто пятьдесят рублей.

Продавец достал желаемое украшение, положил перед девушкой на стекло. Она взяла его в руки, приложила к шее, полюбовалась в зеркало.

— И, пожалуйста, этот перстень.

— Вы бьете прямо в одну и ту же цену! — удивился Мойша. — Эта штучка тоже стоит сто пятьдесят.

Табба натянуто улыбнулась ему, надела перстень на один палец, затем на второй.

— Очень хорошо, — произнесла она и показала на дорогой браслет. — И еще это, пожалуйста.

Продавец удивленно уставился на нее.

— Вы хотите сказать, что берете все эти вещи?

— Кое-что возьму. Не все, но кое-что. — От волнения горло Таббы вдруг сжалось. Она тут же показала на второй браслет. — И этот браслет.

— От ваших кульбитов у меня кружится голова, — засмеялся Мойша и полез под стекло доставать требуемые украшения. — Если женщина приходит в этот магазин, она сразу же становится сумасшедшей.

Видя занятость продавца, артистка ловко смахнула с прилавка бриллиантовый перстень, не заметив за спиной Циммермана-старшего.

— Мадам, — произнес тот, — что вы сейчас сделали?

— Папа, я достаю браслеты, которые так ударили в голову мадемуазель, — не понял сын.

— Я не к тебе обращаюсь, Мойша, а к девушке, — ответил Абрам и повторил свой вопрос: — Так что вы сделали, мадам, только что?

— Я вас не понимаю, — в растерянности пожала плечами девушка.

— Я вас тоже. Молодая, красивая и уже воровка. Зачем вам это, мадам?

— Кто воровка? — вспыхнула Табба. — Я — воровка?

— Папа, вы опять наступили на вашу любимую тему? — возмутился Мойша, раскладывая браслеты. — Зачем, папа?.. Вы же распугаете всех порядочных клиентов!

— Порядочный клиент, Мойша, приносит деньги в магазин, а не уносит их из-под твоего носа! — спокойно объяснил Абрам и распорядился: — Выверните сумочку, мадам.

— Я сейчас вызову полицию!

— И правильно сделаете, потому что вас сразу заберут в участок. Выверните сумочку!

— Вы знаете, кто я?!

— Да, я вас сразу узнал. Вы артистка, которую выгнали из театра за то, что вы дочка воровки!

— Папа, о чем вы говорите? — воскликнул Мойша. — Это, по-моему, мадемуазель Бессмертная?

— Это, Мойша, мадемуазель воровка. А ее родная мамочка уже несколько дней кушает баланду в любимых русским народом Крестах. — И Циммерман вдруг визгливо закричал: — Выверните сейчас же сумочку, иначе ваше место уже греют в тех самых Крестах!

Кусая губы и едва сдерживая плач от стыда и ужаса, Табба вытряхнула содержимое сумочки, и вместе с женскими причиндалами на стекло выкатился перстень стоимостью сто пятьдесят рублей. Мойша тут же подобрал его, удивленно произнес:

— Папа, я хотел в нее влюбиться, а она действительно воровка!

— Потому что ты идиот, Мойша, — заключил привычно отец и распорядился: — Зови городового, пусть сделает прогулочку с мадам в полицию. Думаю, ее давно уже там ждут!

— Нет. Прошу вас, умоляю. Не надо! — Табба плакала.

— Папа, она плачет, — заметил сочувственно Мойша.

— А я, Мойша, тоже плачу, когда у меня из-под носа крадут мои бриллианты. Ее мамочка нагрела недавно свои золотые ручки здесь, и что мы с этого, Мойша, имели?

Пара клиентов магазина наблюдали за происходящим с интересом и осуждением.

— Но я все вернула! — Артистка захлебывалась от слез.

— За это, конечно, спасибо, но главное спасибо скажут в полиции мне, старому еврею. — Абрам вцепился в руку девушки, снова крикнул сыну: — Чего стоишь, идиот?.. Беги за городовым!

Мойша рванул к выходу и в дверях вдруг столкнулся с графом Кудеяровым-младшим, входившим сюда в сопровождении молодой девушки.

— Вы не видали здесь рядом городового? — спросил продавец.

— А что стряслось? — удивился граф.

— Пришла мадемуазель, которая оказалась воровкой.

— Кто воровка? — Константин бесцеремонно оставил свою спутницу, подошел к плачущей артистке. — Вас обвиняют в воровстве?

— Да, — сквозь слезы ответила та. — Хотят отправить в полицию. Помогите мне, граф.

Мойша стоял в дверях, ожидая, чем все это закончится.

Кудеяров повернулся к хозяину магазина.

— Что здесь стряслось?

— Эта молодая дамочка, — подробно стал объяснять тот, — оказалась не просто воровкой, а дочкой той самой Соньки Золотой Ручки, которую недавно пригласила в Кресты полиция. Когда-то в Одессе Сонька Золотая Ручка…

— Что она у вас украла? — прервал его граф.

— Вот этот перстень, который Мойша любезно показал ей, а она бессовестно отправила его в свою сумочку.

— Это нечаянно. Клянусь… — плакала Табба. — Стояла у прилавка, зацепила рукавом, и перстень упал.

— Это как в цирке, — засмеялся Абрам. — Думаешь, что все артисты, а кругом, получается, одни поцы.

— Так я не понимаю, — не выдержал Мойша, — звать городового или пусть себе отдыхает?

— Сколько стоит перстень? — спросил Кудеяров Циммермана-отца.

— Двести рублей, уважаемый, — не моргнув, соврал тот.

— Но здесь обозначено сто пятьдесят!

— Сто пятьдесят за изделие. А пятьдесят за то, чтоб мадам вытерла слезы и успокоила мое больное сердце.

Константин достал бумажник, вытащил оттуда двести рублей.

— Премного благодарствую, — поклонился Абрам и махнул сыну. — Иди за прилавок, учись, как надо работать с клиентом.

Кудеяров кивнул спутнице, чтоб ждала, отвел Таббу в сторону, вложил ей перстень в ладонь.

— Подарок.

— Благодарю, — сквозь слезы улыбнулась она. — Вы меня спасли.

— Что, совсем плохо?

— Плохо. Выгоняют из квартиры. Нечем платить. — На глаза девушки снова навернулись слезы.