А. Веста - Звезда волхвов Страница 7

   Оглянувшись на спящего Егора, Алена встала на молитву. Но сегодня мысли не слушались ее. Наивные и жаркие мечты теснились в голове, заслоняли строки молитвослова. Спохватившись, Алена каялась и отгоняла непрошеных гостей, но через минуту, против воли, вновь убегала в близкое будущее.

   Полыхнут солнечным жаром Петровки, степенно минуют Успенье и Воздвиженье, и вздрогнет от слабого младенческого писка старая изба, и, вторя гулу осеннего ветра, запляшет в печи огонь, и чаще, радостнее запыхтит ноздрями хлебная квашня. С рождением их с Егором долгожданного первенца оживет и кровный родник, русский Златоструй.

   Будущее виделось Алене с хрустальной ясностью, как был виден в промытое окно Царев луг и монастырь на холме. Краски этой пасторали напоминали рождественские и пасхальные открытки. Их с Егором красивая, опрятная, освященная молитвой жизнь станет примером, редким светочем среди недоброй тьмы мира сего. Едва обретенное христианство толкало ее к действию, к подвигу, к чистоте и строгости в себе самой. И до сих пор эта новорожденная вера оставалась тайной, целомудренно спрятанной от случайных глаз, но печать чистоты на всем ее облике, свет в глазах, простота и скромность одежды заставляли людей невольно оборачиваться ей вслед.

   Закончив утреннее правило, Алена чинно перекрестилась и поклонилась низко, насколько позволяло бремя.

   Хорошо проснуться в звонкой, как колокол, сосновой избе, где на столе алеет стакан с земляникой, а в кружке с молоком еще не опало парное кружево, где дышит теплый хлеб и семейное счастье.

   Егор вскочил с постели и огляделся: жена, должно быть, уже в школе; в сельской восьмилетке завтра выпускной. У колодца он опрокинул на себя ведро ледяной воды, оделся по форме, прицепил к поясу кобуру и свистнул Анчара.

   Киногруппа расположилась бивуаком в трех километрах от усадьбы, на берегу Забыти, ввиду старинного монастыря. До монастырского холма простирался заповедный Царев луг. Чуть ниже по течению темнел Волыжин лес.

   Он был уже близко от стана киношников, когда полевую дорогу перегородили курганы бурой глины и траншеи. Посреди Царева луга шумел экскаватор, и Севергин двинулся в обход, по подошве Велесова холма. Его величавую вершину местные звали Утесом. Утес подпирал небеса, как священная гора, увенчанная короной монастырских стен и куполов. Вокруг холма змеились овраги, густо поросшие терном и шиповником, тенистые и влажные даже в летний зной.

   Анчар трусил по едва заметной тропе, огибающей холм. Стежка петляла в «зеленке». Внезапно пес остановился, настороженно дергая носом, всем видом подавая знак: впереди кто-то есть.

   Севергин на всякий случай взял пса за ошейник и двинулся по холму вверх. Преодолев крутой подъем, он очутился на природной террасе. Трое мужчин в черных рясах оглянулись на него и остановились в нерешительности. В сухощавом старце Егор признал настоятеля монастыря отца Нектария. Его спутник, высокий и сановитый, был незнаком Егору. Поодаль переминался с ноги на ногу рыжий коротышка, про таких говорят «поперек себя шире». Он водил крупным носом с широко раздутыми ноздрями, словно ловил ветер. За спиной у него висел маленький, почти детский рюкзак.

   – Доброе утро, лейтенант Севергин! – Егор привычно взял под козырек. – Могу чем-нибудь помочь?

   – Нет, нет, спаси Бог,– смущенно пробормотал настоятель. – Мы осматриваем окрестности ввиду близящихся торжеств, скопления паломников и...

   Настоятель умолк и выжидающе посмотрел в лицо сановитого, но тот, опустив глаза, перебирал четки.

   – Ну, извините, если помешал. Анчар, за мной!

   И, осыпая кремешки, Егор рассчитанными прыжками двинулся к подножию холма.

   На приветливом берегу Забыти раскинулся «исторический» бивуак. Расседланные кони прохлаждались по брюхо в воде, стрельцы, скинув кафтаны и сапоги, жарились на солнце с видом вынужденного безделья. Цветастые фургончики, разбросанные тут и там, напоминали цыганский табор.

   – «...И всю природу, как туман, дремота жаркая объемлет, и сам уже Великий Пан в пещере нимф спокойно дремлет...» – вслух читала худосочная барышня, должно быть готовясь к поступлению в студию. Егор пару раз ударил в ладоши.

   – Браво... Браво... С нимфой мечтал бы познакомиться, но сейчас мне нужен Великий Пан.

   – Так вам, должно быть, к Версинецкому, – догадалась девушка.

   Она проводила милиционера к березовой роще, где на поляне вповалку отдыхала съемочная группа.

   – Лейтенант Севергин. Искали?

   Режиссер Версинецкий, коротконогий и толстенький, похожий на бородатого сатира, колобком скатился с травы и отряхнул джинсы.

   – Заждались мы вас, господин милиционер.

   – Что случилось?

   – ЧП! Пропала исполнительница главной роли. Это ее первая работа в кино, но какие данные! – Версинецкий явно волновался. – У меня даже зашевелилась давняя мечта – пробиться в Канны. Знаете, иногда достаточно одной такой девчонки, чтобы все завертелось и запрыгало вокруг.

   Севергин достал блокнот.

   – Имя и фамилия?

   – Лада Ивлева.

   – Так... Когда пропала?

   – Прошлой ночью. Двадцать второе июня, число само по себе мистическое, летнее солнцестояние...

   – Кто последний видел девушку?

   – Из наших – актер Роман Чеглоков, он провожал ее.

   – Где он сейчас?

   – Уехал в город.

   – Куда они ходили?

   – Да к «поганцам». Тут рядом язычники лагерем стоят. «Ярило жаркой радуют любовью...» Мы их привлекли к съемкам в качестве массовки. По сюжету у нас несколько сцен языческих игрищ. Ну и... В ту ночь мы тоже, так сказать, взыграли... Комары жрали, как бешеные, колокола звонили, утки летали. Не ночь, а феерия.

   – Девушка оставила какие-нибудь вещи, документы?

   – Да, все цело.

   Режиссер протянул паспорт.

   Фотографии в паспорте обычно удручающе примитивны, но пропавшая, похоже, обладала наружностью столь трогательной и влекущей, что сопротивляться ее обаянию даже в этом умеренном формате было делом безнадежным. Севергин коротко вздохнул и выписал в блокнот московские координаты красавицы.

   – Ну что ж, пишите заявление, паспорт отвезу в район, будем искать. Если честно, я пока не при делах, еще приказа не было.

   – Какое заявление! Какие приказы? Лада пропала! – возмутился режиссер. – А вдруг ее похитил маньяк?!

   Севергин пожал плечами:

   – Я вас хорошо понимаю и искренне сочувствую, но заявление принимают к исполнению не раньше трех суток с момента исчезновения. И надо заметить, что большинство пропавших благополучно возвращаются через день-другой.

   – Что же делать? У меня группа простаивает... Контракты, сроки, убытки... Полгода труда... Может быть, ваша собачка след возьмет? – Версинецкий с надеждой оглянулся на Анчара.

   – Попробовать можно. Прошлой ночью, говорите?

   Севергин прикинул: начинать серьезные поиски слишком рано, а брать горячий след поздно:

   – Анчарка, ты-то что думаешь по этому поводу? Ты ведь у нас гений сыска!

   В своей жизни Севергин знал только одно неоспоримое чудо, не подлежащее законам земной логики, – это нюх Анчара. Если хорошо натасканная служебно-розыскная собака берет след через шесть часов, то гениальная через восемь. Для Анчара не было жестких пределов. Севергин догадывался, что его пса ведет не нюх, а то, что у людей зовется ясновиденьем.

   В связке с Анчаром Севергин оттрубил два года срочной службы. За год до армии Егор купил и воспитал щенка, чтобы служить на границе. Попал в Забайкалье, на берег Аргуни. Перед дембелем командир уговорил оставить чудо-пса на границе, и Егор с грустью согласился. Что делать ищейке в деревне? Стеречь избу, которую сроду не запирали хозяева, на охоту ходить? Но Егор жалел местную пуганую живность и не пачкал рук невинной кровью. Анчар остался на «сверхсрочку», но через месяц Егор получил горестную весть. Гордость заставы не вынес разлуки и вместе с рабочими навыками полностью утратил аппетит и интерес к жизни. Собрав деньги на перелет, Севергин добрался до Читы и через полутора суток был на заставе, едва успел... Глядя в слезящиеся верные глаза Анчара, он поклялся больше не расставаться и клятву свою держал до последнего времени, пока не пришлось препоручить Анчару подворье и безопасность Алены – в окрестностях Сосенец появилось много сомнительных приезжих.

   – Пойдемте, я покажу ее вещи. – Версинецкий повел милиционера к фургончику.

   Егор склонился над рюкзаком, выбирая «маяк» для Анчара. Стесняясь трогать прозрачную паутинку белья, он достал и покрутил в руках ношеный свитерок.

   – Анчар, след! – негромко скомандовал Севергин. – Чу!