Валерий Иванов - Петля Времени Страница 7

- Серы, - шелковые люди из далекого Китая, - прошептал про них, знающий, казалось, все на свете, кот.

Воздух заведения был пропитан невыразимым ароматом, который вряд ли отразил бы даже самый хмельной греческий поэт. Столы, скамьи, табуреты были почерневшими от времени и грязи и явно носили следы насилия над собой. Единственными украшениями были, висящие на потерявших всякий цвет стенах, чадящие смрадом и сажей, плошки с горящим бараньим жиром.

Хозяин харчевни, шарообразный толстяк с черными, веселыми и плутоватыми глазами, подбросил в очаг небольшую охапку сухих виноградных лоз, и пламя с шипением опалило жарившиеся на вертелах бараньи головы.

Свободный стол на четверых, был как раз возле очага, и троица расселась на аляповатых, видавших виды, дубовых табуретах, причем сел и кот спустив хвост набок и поджав задние лапы. Он втянул голову в загривок и уставился круглыми немигающими глазами на огонь очага, напоминая грустную ночную птицу. Множество грубых, хищных и лукавых лиц немедленно обратились к вновь вошедшим, дивясь на крупное хвостатое животное. Азазелло тотчас отбросил четвертый табурет в сторону очага, чтобы к ним больше никто не подсел.

Подскочил и хозяин, склонившись перед ним в почтительном поклоне, сочтя обладателя столь зверской рожи и устрашающего клыка, за старшего.

- Хлеб, маслины, жареное мясо буйвола....

- ... И две пары жареных цыплят, - грубым голосом прибавил Азазелло, заметив умоляющие глаза Бегемота, - да, два больших кувшина фалернского вина.... Нет, три кувшина, - поправился рыжий здоровяк, опять же, обратив внимание на сделавшуюся плаксивой, усатую морду кота.

- Да, смотри, чтоб вино было неразбавленным, - грозно рыкнул он в спину удаляющемуся хозяину.

В харчевню, тем временем, зашел еще один посетитель. Высокий, тощий, в просторной, но короткой, серой хламиде, подпоясанной пеньковой веревкой, из- под которой торчали костлявые ноги в рыжих истрепанных сандалиях. Своим обликом он напоминал, сидящего на вершине скалы и высматривающего добычу стервятника. Длинный хрящеватый нос, глубоко посаженные округлые глаза и совершенно лысая голова, покрытая круглой выцветшей шапочкой, наподобие ермолки, усугубляли это впечатление. В руке его был небольшой, весьма потертый кожаный мешок.

Осмотревшись по сторонам и покрутив своим веретенообразным носом, обладатель кожаного мешка двинулся прямиком к столу, за которым собиралась отужинать неразлучная троица.

Как раз, в этот момент хозяин харчевни брякнул перед ними три тяжелых кувшина, которые он принес в охапке. Сидевший унылым филином кот, немедленно оживился, перемахнул хвост на другую сторону и ловко ухватил один из кувшинов двумя лапами, заранее облизываясь маленьким розовым язычком. Фагот и Азазелло потянулись к своим кувшинам.

- Братья, - остановившись перед ними немым укором, начал надтреснутым голосом вечного оратора человек с мешком, - я смотрю на вас и вижу чистые светлые души....

Азазелло и Бегемот приникли к своим кувшинам. Фагот же заинтересованно оборотился к говорящему, очевидно признав себя невинной и незамаранной темными пятнами душой и отставил пока в сторону глиняный сосуд с вином.

Человек с мешком тотчас оживился и простер к нему руки, сунув поклажу за пазуху. Речь его была вдохновенной и выразительной.

- ... и только Солнце, встающее над нами поутру и, пугающее ежедневно жалких человеческих тварей своим закатом, определяет наше бытие..., - голос речистого пришельца сорвался на пронзительный визг, от которого поморщились даже некоторые бывалые моряки, сидящие в таверне, - ... лишь негаснущее ослепительное Солнце дает всему жизнь и благоденствие....

Кот, давно закаливший свой слух кошачьими концертами, никак не реагировал на изменения тембра и грыз уже крылышко цыпленка, принесенного расторопным хозяином.

- На бесптичье и коршун - соловей, - лишь буркнул он неслышно, с хрустом разгрызая косточку.

- ... и является нашим единственным богом..., - на самой высокой ноте визжал оратор, воздевая руки к воображаемому светилу - и нашим единственным спасением....

Тут не выдержал и Фагот, казавшийся благодарным и внимательным слушателем. Он ковырнул грязным мизинцем в ухе, обращенном к очередному проповеднику, и, оглушенном небывалой тональностью изрекаемых истин, и, не надеясь перекричать его, просто приложил свой палец к губам. А мизинцем другой руки, оторвав его от уха, ткнул проповедника в тощий живот.

Оратор поперхнулся и затих, судорожно заглатывая воздух ртом выдернутой из воды рыбы и вращая, еще более округлившимися, глазами.

- В чем смысл твоего велеречивого обращения к нам, - несколько витиевато, своим жиденьким тенорком вопросил его Фагот, - ты хочешь обратить нас в свою веру?

- ... души и всего лишь пожертвовать на строительство храма один медный асс, - с трудом откликнулась жертва железного фаготовского пальца, глотательными беззвучными движениями рта, начисто съевшая начало предложения, и пронырливым движением выдернула из-за пазухи кожаный мешок, спрятанный туда на время воздевания рук.

- Вот тебе монета и брызгай отсюда, мушиный помет! - Азазелло свирепо обнажил желтоватый клык и швырнул на пол денарий.

Поклонник солнца схватил монету на лету и благодарно поклонился, бросив, однако, исподтишка недобрый и внимательный взгляд, незамеченный друзьями. Он сунул серебряную монету в мешок и отступил вглубь харчевни, где подсел за чей-то стол, но своего внимания к щедрым посетителям не утратил. Не торопясь, пережевывая скудные гороховые лепешки и запивая их козьим молоком из глиняной кружки, он время от времени бросал на них косые взгляды, стараясь, вместе с тем, оставаться неприметным. Иногда неудавшийся оратор водил по сторонам своим длинным носом и что-то бормотал.

- Ессей - представитель религии солнечного культа, ее служители отрицают рабство и жертвоприношения, поклоняются..., - просветил сокувшинников кот, не разжимая рта и неслышно для окружающих, - но, определенно, ненатуральный... ненатуральный.

Друзья согласно склонили головы.

- Обожаю закусывать фалернское жареными цыплятами, - тихо и жизнерадостно продолжил кот, похрустывая косточками третьего цыпленка, - но натолкнулся на усмешливо покривившийся рот Фагота и, без всякого перехода, предположил, - но не разбавил ли вино лукавый хозяин?

Его вид стал критически настроенным, а усатая морда исполнилась негодованием.

Фагот, забывший о своем кувшине из-за речистого ессея, немедленно проверил гипотезу кота и поперхнулся, - конечно же, разбавил толстый плут. Но, где же он?

Будто услышав призыв, хозяин засеменил к ним своими толстыми ножками.

- Еще вина? - его шельмоватые заплывшие глазки хитро щурились, а объемистый живот непрерывно колыхался и булькал.

Фагот встал во весь свой нескладный рост и навис над толстяком.

- Тебя же предупреждали, чтобы не разбавлял вино....

На попытку хозяина открыть рот и оправдаться, Фагот сжал своими длинными пальцами его нос, сразу залиловевший, и внушительно сказал загустевшим тенором речь, привлекшую внимание всех обитателей харчевни.

- Знай, обманывая жаждущего, ты обманываешь самого Юпитера. А, посему - делать это надо умело, ловко и незаметно. А, если не умеешь этого - плати сполна!

Хозяин харчевни руками вцепился в пальцы Фагота и силился их отодрать от своего носа, но не мог. Он завороженно впился в глаза говорящего, один из которых сверкал алмазом, а другой мерцал ужасающей пустотой.

- Сейчас ты бесплатно принесешь каждому своему гостю по две кружки вина, - проникновенно продолжил мучитель и лишь после этого выпустил злосчастный нос, незамедлительно налившийся свекольным цветом.

Отпустив кинувшегося исполнять приказание толстяка, пользуясь, что к нему приковано все внимание, Фагот обратил свою речь ко всем обитателям питейного заведения.

- Братья мои! - пылко начал он, - я хочу угостить вас всех прекрасным вином во имя пророка нашего Иисуса и восславить его добрые деяния....

Зал одобрительно загудел.

Хозяин харчевни, подтверждая сказанное, уже разносил по столам кувшины и кружки с вином, в душе ужасаясь опустошениям, которые сегодня претерпит его погреб. Прожженный мошенник, он удивлялся своим действиям по даровой раздаче напитков Бахуса, но поделать почему-то ничего не мог. Ноги сами несли его в погреб, а руки проворно разливали искрящуюся жидкость из огромных потемневших бочек.

Зал заметно повеселел. Лишь пригорюнившийся солнцепоклонник косил недобрым глазом.

- Слава Иисусу из Назарета и его великим деяниям, - гнусаво проорал Азазелло, размахивая кувшином, и несколько голосов нестройно поддержали его.

Фагот поймал за фартук проносившегося мимо хозяина с несчастной физиономией и доверительно сообщил ему на ухо, - несчастья и беды переноси с кротостью, брат мой, раз ты по глупости получил их и не смог от них отвертеться.