Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова - Монт Алекс Страница 7

— Поступайте как сочтёте нужным. Я даю вам карт-бланш, — милостиво проронил Бонапарт и, едва заметно дав лошади шпоры (он не слишком уверенно держался в седле), в окружении блестящей и многочисленной свиты поскакал к развёрнутому фронту усачей-гвардейцев.

Идея ликвидации синевы в остывающей русской печке была проста и гениальна, как и метод старения бумаги. Поскольку Великая армия располагала несколькими передвижными типографиями, предназначенными для печатания русской валюты, Наполеон отвёл Павлу неделю на доводку уже готовых банкнот, имевшихся в его распоряжении, после чего Овчаров должен был покинуть Смоленск и догонять Главную квартиру. Бонапарт решил, что такого дельного и скрупулёзного малого лучше иметь под рукой, а не где-то там в далёком тылу.

Овчаров не стал убивать время на тщательную прорисовку чернилами напечатанных на банкнотах подписей чиновников Ассигнационного банка, а ограничился превращением буквы «л» в «д», после чего взялся колдовать над «испорченными» клише. Кшиштофский неотлучно находился при Павле и даже привёл к нему местного умельца, знавшего толк в гравёрном мастерстве. Пахом — так звали мастерового — оказался гравёром от Бога и ловко переправил «л» на «д» на самих гравировальных досках. За неимением чистых медных досок изготовить новые клише для печатания десятирублёвых ассигнаций оказалось невозможным. Пришлось срочно снестись с Бертье.

Памятуя о пожеланиях суверена, начальник Главного штаба Великой армии приказал незамедлительно доставить доски под клише императорской эстафетой. Покончив с исправлением выпущенных ассигнаций (разумеется, малой их толики — одному человеку выполнить подобный объём работы, пусть и за неделю, было физически невозможно; фальшивых банкнот напечатали на миллионы рублей) и сделав энное количество банкнот с помощью клише, исправленных Пахомом, Павел, Кшиштофский, его денщик и сам Пахом, которого настоял взять с собой Овчаров, под охраной взвода драгун поспешили догонять Главную квартиру. Повозка с фальшивыми деньгами и передвижная типография следовали с ними…

Глава 2.

Московской дорогой

Московский большак на протяжении нескольких вёрст от Смоленска вольно бежал вдоль Днепра, пока покрытые частым смешанным лесом холмы не зажали его, и дорога завиляла меж них по узкой песчаной теснине. Изменение ландшафта привнесло беспокойство в настроение командира драгун, седоусого, видавшего виды капитана, прошедшего не одну кампанию со своим императором. С высоты холмов маленький отряд был виден как на ладони, а густая зелень деревьев служила отличным укрытием и местом для засады. Хотя русская армия ушла далеко вперёд, а на её хвосте висела армия французская, бывалый вояка хмурился, теребил ус, часто задирал голову, буравя взглядом непроницаемую листву и напрягая слух, пытался распознать всякий подозрительный шорох. Поначалу Кшиштофский с Овчаровым посмеивались над казавшейся им излишней бдительностью капитана, однако и им по мере приближения вечера передалась его озабоченность.

— Господин капитан, вас что-то беспокоит? Нам грозит опасность? — не выдержав гнетущей тишины, нарушил молчание Кшиштофский.

— Как вам сказать, лейтенант. Русской армии здесь, положим, нет, но я опасаюсь партизан.

— Партизан?! Вы полагаете, здесь могут быть партизаны?! — едва не поперхнулся от нервического удивления пан Хенрик.

— За время нашего пребывания в Смоленске в округе объявились шайки отъявленных головорезов, нападавших на фуражиров, транспорты и отдельные небольшие отряды, как наш с вами, например.

— Но из кого состоят эти, как вы изволили выразиться, шайки? И как, чем они вооружены?! — не на шутку разволновался Кшиштофский.

— Да из всякого сброда: мужичья, крестьян местных, ну и отставших солдат и офицеров регулярной русской армии. Diable![8] Чтоб им всем пусто было, au Nom de Sacre Dieu![9] — сплюнул в сердцах он. — До Витебска и Смоленска этой сволочи и видно не было, зато теперь она нащупала наши уязвимые места и перешла к активным действиям. А вооружены эти бандиты не хуже нашего: ружья, карабины, пистолеты, сабли, пики, палаши. Ну а за неимением потребного оружия — вилы, косы, топоры. Всё идёт в ход. Diable! Впрочем, с крестьянским инвентарём они даже на фуражиров не нападают. Захудалое ружьишко и пара заряженных пистолетов у этих господ завсегда припасены! Овчаров, ехавший чуть поодаль и слышавший разговор, призадумался.

«А ведь ежели оные партизаны атакуют нас и фортуна, паче чаяния, им улыбнётся, то мне, да и Пахому, несдобровать. Кто мы есть для них? Русские в стане неприятеля. Предатели то бишь. Вздёрнут на первой же осине, вот и вся недолга! И ничего ты им не докажешь! Господин кавалергардии полковник, поди, уж далече, да и вряд ли кому дал знать обо мне. Разве что…» Он вдруг подумал об императоре Александре и, как назойливую муху, прогнал дерзкую мысль. «Кто я таков, чтоб обо мне доложили государю, особливо в сей драматический час? М-да, положеньице… Любопытно, а куда ведёт эта заброшенная тропа?» — непроизвольно кинул он взгляд на поросшую чахлой травой, ответвлявшуюся от большака и взбиравшуюся на холмы тропу. Несмотря на лёгкие сумерки, она хорошо проглядывалась в зелени деревьев, тревожно перебиравших листьями на слабом ветру.

Беспорядочная пальба с придорожных холмов прервала раздумья ротмистра. «А вот теперь держись! Капитан, чертяка, будто в воду глядел!» — пронеслось в мозгу Овчарова, и в мгновение ока он соскочил с лошади.

— Parbleu! Les Russes! Partisans![10] — во весь голос закричал капитан, осаживая и поднимая на дыбы свою лошадь. На шедших шагом драгун очертя голову, с гиканьем и свистом летели конники в далёкой от устава русской армии форме. Старый рубака не растерялся. Скомандовав драгунам спешиться и открыть огонь, первым же выстрелом он уложил вырвавшегося вперёд верхового, однако ударом палаша богатырской силы был разрублен почти надвое шедшим в основной волне всадником. Прикрываясь лошадьми, драгуны сделали по прицельному выстрелу. На пыльную, обожжённую солнцем землю упали шестеро, не считая корчившегося в конвульсиях силача, зарубившего драгунского капитана, но за ними скакали новые всадники. Вскочив на коней, сомкнутым строем драгуны пошли им навстречу. Лихо орудуя пиками, партизаны, большинство которых составляли казаки, опрокинули первую шеренгу французов, однако вторая, успев разрядить пистолеты, с великим ожесточением бросилась с палашами наголо вперёд. Узость дороги скрадывала численное превосходство партизан, коих насчитывалось не менее сотни. Под неистовым напором драгун они подались назад, но вскоре овладели положением и с отчаянными криками «ура!» ринулись в атаку, пытаясь прижать французов к холмам. Драгуны дрогнули. Нарушив строй, они сбились в кучу, продолжая наносить яростные разящие удары, но это была уже агония. Все полегли за считаные минуты.

Едва завязалась рукопашная, стрельба с холмов пошла кучнее и сосредоточилась на повозке. Шальная пуля угодила в бок денщику Кшиштофского, пробив его лёгкое навылет. Юноша даже не успел вскрикнуть. Смерть наступила мгновенно.

— En arriere! Reculez![11] Дьявол тебя дери! — яростно жестикулируя, кричал вознице вмиг оценивший обстановку Овчаров. До смерти напуганный кучер не стал спорить. Как ошалелый, ожесточённо работая хлыстом, он круто развернул повозку с чудом не выпавшим из неё Пахомом.

— Хенрик, держись моего левого плеча! — остановил Павел устремившегося было вслед за драгунами Кшиштофского и, оседлав коня, во весь опор поскакал назад, в сторону Смоленска.

Поколебавшись с секунду, поляк повиновался. Полверсты бешеным галопом — и вот она, та самая спасительная тропа. Погони не наблюдалось. Пустив взмыленных лошадей шагом, беглецы поднялись на гребень холма, где наткнулись на обширную поляну. Людям и лошадям был необходим отдых…