Нэнси Бильо - Чаша и крест Страница 71

«Ты — та, кто пойдет по следу», — стонала в тот памятный день сестра Элизабет.

Неужели Гертруда говорила правду и Элизабет Бартон притворно отреклась от всех своих пророчеств ради того только, чтобы спасти меня? Должно быть, ее жестоко пытали, раз она решилась на этот шаг, чтобы сохранить все в тайне. Смогу ли я выдержать пытки, когда настанет моя очередь?

— Сестра Джоанна! Сестра Джоанна!

Что это? Неужели я схожу с ума? Чей это голос? Уж не сама ли сестра Бартон зовет меня? Я сжалась от страха. Но нет, ведь голос мужской. Это брат Эдмунд!

— Вы меня слышите? — крикнул он.

— Да!

— Идите на мой голос! Я буду говорить, пока вы не дойдете до стены.

Я поднялась на колени и поползла на его голос. Поскольку руки мои были связаны за спиной, я не могла ощупывать пол впереди. И ползла, пока не ударилась макушкой о кирпичную стену. Голову пронзила страшная боль; казалось, еще минута, и я потеряю сознание. Я постаралась глубоко дышать: один вдох, другой, третий… боль немного утихла, и я смогла сесть. Голос брата Эдмунда звучал из отверстия в самом низу стены. Я вознесла в душе благодарность Иисусу Христу и Деве Марии. Прижавшись щекой к шершавой и холодной поверхности кирпича, я наклонилась поближе к отверстию.

— Это монастырь Святого Гроба Господня, да? — спросил он. Теперь брат Эдмунд был совсем близко, и ему не нужно было кричать.

— Да, — ответила я.

— Послушайте, сестра Джоанна! — Он старался говорить как можно более убедительно. — Я не знаю, сколько у нас осталось времени. Но главное для вас сейчас — сохранять спокойствие. Ни слова ни про какие пророчества. Мы еще можем вырваться на свободу. Помните: только не паниковать и ничего не бояться.

— Но как мы отсюда выберемся? И нас наверняка будут допрашивать, а может быть, даже и пытать. Или просто убьют, прямо здесь, еще до восхода солнца.

Брат Эдмунд секунду помолчал.

— Да, — сказал он, — это тоже возможно. В таком случае надо молиться и просить Бога о милости и прощении наших грехов.

Мне казалось, что еще несколько часов назад я полностью приготовилась к мученической смерти. А теперь умирать отчаянно не хотелось, все мое существо противилось этой мысли.

— Но не исключено, — продолжал брат Эдмунд, — что события развернутся совершенно иначе. Похоже, есть что-то такое, о чем мы с вами даже не подозреваем. Откуда Дадли узнал о нашем замысле? Ведь он со своими солдатами прискакал из самого Лондона.

— Думаю, ему рассказал Джеффри Сковилл, — произнесла я, еще крепче прижавшись щекой к холодному камню.

— Что-о? — По голосу моего друга я поняла, что он потрясен. — Быть того не может!

А по-моему, это было вполне вероятно. В то утро, когда мы покидали Дартфорд, чтобы отправиться в Кентербери, то есть на следующий день после Рождества, когда я торопливо собирала еду в дорогу, в дверь моего дома забарабанил Джеффри. Я уже успела договориться с сестрой Винифред, чтобы она на несколько дней взяла Артура к себе: мы с братом Освальдом объяснили всем, что собираемся в паломничество. Собственно, так оно на самом деле и было.

Отшвырнув перепуганную Кити, Джеффри, как буря, ворвался ко мне на кухню.

— Чем это вы тут занимаетесь? — спросил он, даже не поздоровавшись.

— Готовлю еду для друзей, которые гостили у нас на Рождество, — ровным голосом ответила я. — Они собираются в дорогу.

— Куда? — грубо продолжал допрашивать он.

— А вот это не вашего ума дело, — ответила я, решив тоже с ним не миндальничать.

— Я исполняю в Дартфорде обязанности констебля, и мне до всего есть дело, — рявкнул он. — И передайте своим друзьям мой совет: в Кентербери им лучше не ходить.

Я испугалась: откуда ему известно, ведь мы договорились обо всем лишь накануне вечером, и никто, кроме нас, об этом не знал?

— А вам разве не все равно, куда они направляются?

— Представьте себе, не все равно. В Кентербери пусть лучше не суются, если не хотят неприятностей. Небось Соммервиль идет с ними? И вы тоже?

— Нет, — быстро ответила я.

Губы его побелели. Я не хотела больше обижать Джеффри Сковилла, но получилось именно так.

— Так вот, значит, как вы теперь со мной: обманываете, лжете мне прямо в глаза! — закричал он. — Господи, ну до чего же вы глупы, Джоанна! Ведь это чистейшей воды безумие! Неужели вы не понимаете, что этим все равно решительно ничего не измените?! — Джеффри хлопнул дверью и ушел.

Теперь я пересказала брату Эдмунду всю нашу беседу с констеблем от слова до слова.

— Зря вы сразу не сообщили нам всем об этом, сестра.

— Да, — ответила я, и горло у меня сдавило судорогой. — Я опять совершила промах, я уже наделала столько ошибок! А эта, последняя, стоила жизни брату Освальду… а может, и не только ему одному. Когда Сковилл ушел, мы еще несколько часов оставались дома, но Джеффри я больше не видела. Будь он в городе, обязательно попытался бы остановить нас. Но я и представить себе не могла, что он отправится к такому человеку, как Джон Дадли. Трудно поверить, чтобы Джеффри мог сделать что-то мне во вред, даже если бы и очень сильно разозлился. Вообще-то, мы еще раньше с ним поссорились, но я никому об этом не рассказывала.

Какое-то время мы оба молчали. Я думала, что брат Эдмунд так потрясен услышанным, что не хочет со мной разговаривать. Но он снова заговорил, и в голосе его не было и следа гнева.

— Помните, на кладбище вы спросили, уж не передумал ли я?

— Да. У вас внезапно так резко изменилось выражение лица, что я даже испугалась.

— Просто в тот момент я кое-что понял, сестра Джоанна, — сказал он и вдруг замолчал.

Заинтригованная, я ждала продолжения. Он снова заговорил, и на этот раз голос его звучал еще тише:

— Я вдруг понял, что все, что сейчас делаю ради спасения святой истинной веры, — это, конечно, прекрасно, но мне этого мало. С некоторых пор, а если честно, уже довольно давно я чувствую, что мне хочется чего-то еще. Я не сразу уразумел, чего именно, а потом упорно боролся со своим чувством. Прежде я думал, что монашество — это моя судьба, которая предназначена мне свыше. Но сейчас я понимаю, чего хочу, причем хочу так сильно, что, если бы меня спросили: «Что ты предпочтешь: умереть мученической смертью за веру или жить, пусть даже такой странной и весьма непростой жизнью?» — я бы, не колеблясь, выбрал второе.

Я сползла вниз по шероховатой стене. В темноте я не видела своего собеседника, но знала, что он рядом, что лицо его всего в трех футах от моего.

— И чего же вы хотите, брат Эдмунд?

— Сейчас нужно сказать что-нибудь глубокое, мудрое… мне приходят на ум только слова из Священного Писания, — ответил брат Эдмунд, и мне показалось, что он сейчас засмеется. — Впрочем, постойте! Знаете, что сказала однажды Екатерина Сиенская?[15] Она сказала: «Сердце человеческое живо любовью».

Он снова замолчал.

— Я говорю о вас, сестра Джоанна. Я вас люблю.

Глаза мои наполнились слезами, к горлу подступил комок. Усилием воли я проглотила его, поскольку иначе просто бы не могла говорить.

— Если мы выйдем на свободу, сестра Джоанна, я хочу жениться на вас. Это мое единственное желание. Не уверен, что из меня получится хороший муж, но клянусь: всю свою оставшуюся жизнь я отдам вам одной. Вы согласны?

— Да, — отозвалась я и, вопреки всем несчастьям, которые с нами случились, радостно заулыбалась в темноте. Меня охватил неописуемый восторг.

Но как раз в этот момент дверь в мою келью (собственно, не в мою, а в келью Элизабет Бартон) распахнулась. Вошел молодой бородач с факелом, грубо поднял меня на ноги и потащил в коридор.

— До свидания, брат Эдмунд! — исступленно закричала я, когда меня выволакивали наружу.

Я, конечно, испугалась, но и страх не заглушил моей радости. Эдмунд меня любит! Надо сделать все возможное, чтобы пережить эту ночь и остаться в живых.

В конце коридора бородач толкнул меня за угол.

Я чуть не налетела на человека, который, по-видимому, поджидал меня.

И вытаращила от изумления глаза: передо мной стоял Жаккард Ролин.

Я шагнула назад и хотела было что-то сказать, но Жаккард резко развернул меня кругом и зажал ладонью рот. Он был силен и проворен, гораздо сильней, чем можно было себе представить.

— Не думаю, что брату Эдмунду слышно через эту дверь, но мало ли, — прошептал голландец мне на ухо. — Если хотите, чтобы он остался в живых, не называйте меня по имени, понятно?

Я отчаянно закивала.

— Очень хорошо.

Он убрал ладонь. Я медленно повернулась к нему лицом. Пресвятая Дева Мария, откуда здесь взялся этот молодой протестант из Нидерландов?

— Давайте отойдем отсюда подальше, нам надо поговорить. Но сначала развяжи ей руки, — приказал он бородачу.

Тот немедленно повиновался. Похоже, господин Ролин здесь не последняя спица в колеснице, если держится так уверенно.