Стивен Сейлор - Загадка Катилины Страница 72

— Неужели у тебя все так серьезно? — спросила она.

— Да. Мы собираем воду из скудных струек, и, когда сор оседает, ее можно пить, но трудно, конечно, угодить жажду всех людей и животных. Есть также небольшой источник у подножия холма, но он течет слишком медленно; если подставить урну, то она наполняется только к концу дня. Так что для крупного скота мы используем воду из колодца, хотя от нее им становится плохо. К счастью, у нас сохранилось несколько бочек, наполненных незадолго до загрязнения, я берегу их, как серебро. Есть вино, но ведь человеку иногда хочется просто воды.

— А для уборки и мытья вода годится? — предположила Клавдия.

— Арат против этого. Но мы иногда обтираемся губками. Из-за отсутствия дождя уровень воды понизился. Вифания смазывает себя благовонными маслами. Она привередлива, словно кошка, не дай ей прилизаться, и она уже сердится. Боюсь, все мы слишком грязные. Эту тунику давно не стирали.

— Увы, но мой колодец тоже пересыхает, и воды там мало, как сообщил мне управляющий. Пожалуйста, пей всю воду, что я принесла, но смотри, не напейся допьяна, — засмеялась она. — А где, кстати, Метон?

— Он, наверное, занят. Он не захотел гулять.

— Я так давно его не видела, еще со дня рождения. Ну ладно, не буду расспрашивать, — сказала она, заметив, какое выражение появилось на моем лице. — Хотя не удивлюсь, если узнаю, что ему все меньше здесь нравится. Я же тебе как-то говорила, что ты — городской человек, это относится и к Метону. Не каждый может жить в сельской местности, особенно когда в городе так людно и интересно. Ну ладно, сказала, что не буду настаивать, а сама поучаю, как римская матрона.

Мы поели в тишине. Стоял прекрасный осенний день, воздух прозрачный, небо безоблачное. Пейзаж под нами был раскрашен в цвета охры, серый и зеленый. Столбы дыма от сжигаемых листьев и от печей подымались прямо вверх, столбом. Сквозь кристально чистый воздух до нас доносились переклички рабов и мычание коров.

— Разве можно такое увидеть в городе? — спросил я.

Клавдия посмотрела на пейзаж с безмятежной улыбкой.

— Твой раб сказал мне, что ты хочешь поговорить со мной.

— Да, только закончим сначала есть.

— Я уже наелась, — сказала она, засовывая свои толстые пальцы прямо в рот, чтобы удалить остатки печенья. — А тебе нужно еще догрызть яблоко.

— У нас слишком много яблок, и все мы не съедим.

— Но ведь это такая трата!

Я улыбнулся.

— Я могу скормить их свиньям на обратном пути. Когда мы будем спускаться.

— Спускаться? Куда?

— К речке.

— Ах, Гордиан, ты собираешься показать мне водяную мельницу?

— Да.

— Ты знаешь, я ведь видела, как ты ее строишь. Я не могла не заметить ее отсюда, с холма. Здание довольно привлекательное.

Я пожал плечами.

— Его сделали из кусочков других зданий. Это не храм, но смотреть на нее не противно.

— Она просто очаровательна!

— Возможно. Но гораздо важней то, что внутри. Механизм работает по-настоящему.

— Значит, она закончена?

— Настолько, насколько это возможно без потока.

Мы поднялись с пеньков и собрали остатки еды. Я посмотрел на Кассианову дорогу, как всегда, когда уходил с холма, и заметил двух всадников, приближающихся с юга. Ничего особенного в них не было, но мне все равно стало не по себе, и, пока мы спускались, я время от времени посматривал в том направлении, насколько позволяли кусты и деревья.

Клавдию зрелище поразило, но ее чрезмерный энтузиазм казался искусственным; она к тому же совершенно не разбиралась в механизмах. Она так спрашивала о каждом колесе и вале, что было ясно — любое объяснение здесь бессильно. Когда я позвал рабов, чтобы они немного потолкали главное колесо, она встрепенулась, вздрогнула и сказала:

— Ужасно! Словно огромные зубы! Как в пасти у Титана!

Хотя на самом деле она не испугалась, и видно было, что ей даже понравилось стоять рядом с мельницей. Я отнес ее высказывание на счет консерватизма, воспитанного в ней с детства. Люди ее класса не воспринимают новшеств, как в сфере общественной, так и в механизме. Ее кузен Публий совершенно ясно высказался по этому поводу: «Ну и к чему она? У меня и так рабов достаточно — сеть кому молоть муку!» Иногда мне казалось, что Клавдия более восприимчивая, а иногда — что она во всем подобна своим родственникам.

Колеса вертелись вовсю, когда я услышал голос:

— Великолепно, папа!

Я обернулся и увидел в дверях Экона, за которым стоял Билбон — они и были теми двумя всадниками на дороге.

Я радостно засмеялся и подошел к Экону, чтобы обнять его; рабы тем временем прекратили вращать колесо, и механизм остановился. Клавдия слабо улыбнулась и внезапно подпрыгнула, когда один из валов резко скрипнул.

— Ничего особенного, — сказал я, но успокоилась она только выйдя наружу.

Я отозвал всех на берег. Экон хотел еще раз посмотреть механизм в действии, но я кивком указал ему на Клавдию, дав понять, что нужно считаться с гостьей.

— Позже, пожалуй, — сказал я. — Рабы устают да и могут серьезно пораниться.

— Но как ты справился с какой-то там проблемой? Только не говори, что прозрение пришло к тебе во сне! Как ты говорил много раз в то время, когда перед тобой возникали неразрешимые вопросы.

— Не сейчас. В общем-то, здесь было совместное решение.

— Совместное?

— Да, с одним гостем.

Я слегка выпятил челюсть, дав понять, что говорю Катилине.

— Ах! — Экон понял необходимость соблюдения тайны и кивнул. — Тот человек, из города.

— Да, тот самый. Но мы забываем о гостье.

Экон кивком поприветствовал Клавдию.

— Ах, Экон, как я рада видеть тебя, — заговорила Клавдия. За время нашей беседы она пришла в себя, — Какие новости в городе?

— Ну, в общем… — замялся Экон.

По его виду я понял, что именно из-за этих новостей он и приехал ко мне, но они не предназначались для чужих ушей. Он моргнул, соображая, что можно сказать при посторонних.

— На самом деле, потому я и здесь: в Риме неспокойно, как и все лето, — вы ведь должны знать.

— Ну да, мои кузены так и предсказывали после выборов, — сказала Клавдия.

— Тогда им только работать предсказателями, — сказал Экон достаточно шутливо, но Клавдия не улыбнулась, так уж на нее подействовала мельница.

— В городе говорят о вооруженном восстании, — продолжил Экон. — Цицерон добился от Сената чрезвычайных полномочий — то, что называют крайними мерами по защите государства.

— Да-да, тот самый декрет, что приняли наши предки шестьдесят лет тому назад, чтобы защитить граждан от подстрекателей Гая Гракха, — сказала Клавдия, немного смакуя свои слова.

Я степенно кивнул.

— Гай Гракх был убит в толпе, когда законы против убийств временно приостановили. А Катилину тоже ожидает подобная участь?

— Никто не знает, — ответил Экон. — Декрет составлен очень неопределенно. В основном в нем говорится, что консулу дается право смертного приговора, тогда как в обычное время это решает народное собрание. А также власть руководить армией и неограниченные средства по наведению порядка.

— Другими словами, оптиматы хитростью добились того, что должно решать народное собрание.

— Почему бы и нет, — сказала Клавдия. — Когда государству угрожает опасность, нужно принимать крайние меры. Только жаль, что полномочиями наделили Нового Человека, Цицерона, ведь его происхождение и воспитание едва ли подготовили его к такой ответственности.

— Как бы то ни было, — отозвался Экон, — всякому известно, что от Антония никакого толка нет. А значит, все ложится на плечи Цицерона.

— Или падает в его руки, — заметил я.

Экон кивнул.

— Чисто теоретически сейчас у Цицерона больше власти, чем у кого бы то ни было со времен Суллы.

— Тогда Цицерон наконец-то добился своего, — сказал я. — Единственный правитель Рима!

— Ну, если он может избавить нас от Катилины раз и навсегда, тогда он заслуживает такой должности, — сказала Клавдия. — А какие еще новости, Экон?

— Слухи о войне. Полководец Катилины, Манлий, открыто мобилизовал свои войска в Фезулах. Также говорят о восстаниях рабов, спровоцированных, конечно же, Катилиной. Одно в Апулии, другое в Капуе…

— В Капуе? Да там же начинал и Спартак! — проговорила Клавдия с широко открытыми глазами.

Экон кивнул.

— Всем гладиаторским школам в Италии приказано сдать оружие, а рабов распродать по окрестным селам. Это было первым приказом Цицерона после того, как он принял чрезвычайные полномочия.

— Чтобы напомнить о Спартаке, — сказал я печально.

Хороший ход запугать население и заручиться его поддержкой. У всех еще в памяти беспорядки и ужасы восстания Спартака. Кто же во время кризиса откажется от закрытия гладиаторских школ, даже если он владелец, а тем временем, привлекая к ним внимание, можно взволновать народ. Также можно обвинить Катилину, сравнив его, патриция, с каким-то фракийским рабом. Я теперь начинал понимать, что имел в виду Катилина, говоря о молниях Цицерона.