Майкл Грубер - Книга воздуха и теней Страница 8

Красные пятна вспыхнули на ее щеках, взгляд заметался. Просто картина: девушка, пойманная на лжи.

— Нет, — уверенно заявил он. — Если бы вы собирались уничтожить их, то высушили бы вакуумным насосом. Никаких хлопот. Книги чистые, сухие, и все тип-топ. Вы удивлены? Я, конечно, не похож на тех, кого вы называете «книжным человеком», но я и не идиот. Так что вы собираетесь делать с книгами?

— Продать, — ответила она, опустив взгляд на пропитавшиеся влагой тома.

— Как восстановленные?

— Нет. Все знают, что у нас имеются великолепные экземпляры. И есть частные клиенты с особыми требованиями. У них имеются «грязные» деньги, которые они хотят вложить в коллекционные вещи. Глейзер сам поступает так же. Он собирается заявить страховой компании, что книги полностью уничтожены, и предъявить счета за сохраненные вклейки и карты. Они будут стоить… ну, не знаю… наверно, двадцать пять сотен, и страховая компания выплатит ему разницу между этой суммой и тем, что он заплатил за книги. Примерно двадцать тысяч долларов.

— И ту же сумму вы рассчитываете положить в собственный карман, продав книги своему сомнительному клиенту. Или, может, для этого более подходит другое слово? Начинается на «к».

— Нет, нет, это не кража! Ничего похожего. Глейзер велел мне уничтожить книги. Для него их больше не существует. Он получит свою выгоду от страховой компании, а я заработаю на том, что умею. Это мало отличается от изготовления вещей из выброшенных досок.

— М-м-м, нет, на самом деле это далеко не одно и то же, но, думаю, во мне говорит средняя школа, где я учился у отцов иезуитов. Видите? Вы и впрямь интересный человек. Хитрость всегда интересна. Откуда вы возьмете счета за иллюстрации, если в действительности не уничтожите книги?

— Сидни никогда не интересуется уничтоженными книгами. — Она пожала плечами. — Они угнетают его. Он называет это пиршеством грифов.

— Вы не ответили на мой вопрос. Но, думаю, вы собираетесь продать их за двадцать две тысячи, пару тысяч отдать Сидни, да еще и страховая компания ему заплатит. А в бухгалтерию предъявите подложные счета. Таким образом, вы одновременно надуете страховую компанию, Глейзера, вашего сомнительного клиента и налоговую инспекцию. Вот ваш план.

— Вы хотите выдать меня!

Крозетти приходилось слышать о том, что глаза могут ярко гореть, но до сих пор он никогда такого не видел, разве что в кино: в глазах Ролли вспыхнули крошечные голубые искры.

— Нет, — с улыбкой сказал он. — Это слишком скучно. А теперь… как вы собираетесь привести в порядок обложки?

Он увидел облегчение на ее лице — от этических проблем они перешли к нейтральной технологии.

— Ну, думаю, мне удастся спасти кожаную обложку первого тома. Крышки переплета и корешок потрескались, но я могу снять кожу и заменить крышки.

С этими словами она взяла из жестяной коробки тонкий шпатель и начала отгибать бумагу с мраморным рисунком, соединявшую кожаную обложку и крышки переплета. Она работала осторожно, и Крозетти было приятно следить за ее маленькими умелыми руками, но тут зазвонил кухонный таймер — настало время сменить полотенца между страницами. Когда он покончил с этим, Кэролайн уже отделила кожаную обложку. Под обложкой, между кожей и потрескавшимся картоном, обнаружились влажные густо исписанные листы бумаги. Она отложила их в сторону, поднесла кожу к свету окна и принялась внимательно изучать ее.

— Что здесь за бумаги? — спросил Крозетти, праздно отделяя друг от друга влажные страницы.

С обеих сторон листы были исписаны порыжевшими черными чернилами.

— Набивочный материал. Чтобы сделать обложки толще и защитить кожу от внутреннего трения о крышки переплета, в них вкладывают ненужную бумагу.

— На каком языке это написано?

— На английском, скорее всего. Старая ненужная бумага.

— Не похоже на английский. Я могу читать по-английски… или, может, из-за почерка…

Ролли осторожно взяла листы и проглядела их.

— Забавно. Похоже на рукописный текст начала семнадцатого столетия.

— Простите?

— В смысле, я не палеограф, но это выглядит так, будто написано не в то время, когда вышла сама книга. Намного раньше тысяча семьсот тридцать второго года. Забавно.

— Что, кто-то спрятал старинную рукопись в переплет?

— Нет, конечно нет. Переплетчики используют для задней стороны крышек любые клочки бумаги — ну, пробные оттиски или старые рекламные листки, но не антикварные рукописи.

— Тогда почему она здесь? В смысле, антикварная рукопись имеет цену сама по себе, верно?

— Вовсе нет. Всем плевать на старые бумаги, пока не пройдет много лет. Подлинные рукописи использовали повторно, когда те становились неразборчивыми, а еще с их помощью можно было разжечь костер или очистить подгоревшую сковородку. Только очень немногие антиквары понимали, что защита артефактов прошлого очень важна. Обычные люди считали их психами. Самые ранние уцелевшие рукописные тексты нового времени — это юридические или финансовые документы. Литературный материал не имел никакой ценности.

— Но сейчас он может иметь ценность. Этот документ.

— Не знаю. Зависит от того, что там. И кто писал, конечно. — Ролли подняла листки к свету. — Ох, я поняла. Это типографская копия, на ней правка грифельным карандашом. Интересно… значит, это из какой-то книги, скорее всего, напечатанной тем же, кто печатал книги Черчилля для Джона Уолта. — Она сняла груз с первого тома и изучила выходные данные. — Питер Дин. Кстати, пора сменить полотенца.

Закончив с полотенцами, Крозетти спросил:

— Вам хотелось бы узнать, к какой книге относится рукопись? Что, если остальные листы под обложками относятся к той же книге? Вдруг у нее знаменитый автор, типа… ну, не знаю… типа Донна, или Мильтона, или Дефо? Такая рукопись стоила бы немало, а?

— Скорее всего, здесь размышления какого-нибудь безвестного священника. Толкования на Апостольские послания.

— Но мы же не знаем точно. Почему бы не вскрыть остальные обложки и не проверить?

— Потому что это большая работа. Я не смогу быстро привести их в порядок, а времени у меня немного.

— У нас есть время, пока сохнут книги, — сказал он. — Ну, сделайте мне любезность. Я же вам делаю.

Она одарила его мрачным голубым взором. Понимает, что ею манипулируют, подумал Крозетти.

— Если это вас осчастливит, — пробормотала Ролли и взяла шпатель.

Час спустя Крозетти с удовольствием разглядывал то, что напоминало белье на веревках, которые он натянул между поддерживающими крышу лофта колоннами. Влажные страницы инфолио служили прокладками во всех шести томах — по четыре под каждой обложкой, в общей сложности сорок восемь страниц. Обнаружение рукописи, не видевшей света два с половиной столетия, почему-то уменьшало неловкость Крозетти от сознания того, что он соучаствует в мошенничестве. Он удивлялся самому себе — он бесстыдно манипулировал Ролли, добиваясь, чтобы она вскрыла обложки и извлекла рукопись. И теперь он очень хотел, чтобы найденные бумаги имели историческую или литературную значимость. Он с нетерпением дожидался, когда страницы высохнут и можно будет изучить их.

Тем временем нужно было продолжать менять бумажные полотенца в книгах. Несколько раз они делали это вместе, а Ролли решила, что дальше он справится один. Главное, нельзя ускорять процесс, запихивая слишком много полотенец или кладя их чаше, чем через десять страниц. Если так сделать, объясняла Кэролайн, книга раздуется, потеряет форму и переплет лопнет. Около шести Крозетти заявил, что он голоден. Из еды, как выяснилось, имелись лишь китайская лапша быстрого приготовления и коробочки с готовыми блюдами различной степени несвежести. Теперь понятно, почему Ролли предпочитает обедать с Глейзером. Крозетти вышел, пробежался по главной улице Ред-Хука и вернулся с двумя бутылками вина и большой пиццей.

— Вы купили вино, — сказал она, когда он положил сумку на стол. — Я никогда не покупаю вина.

— Но вы его пьете.

— Ну… да. Очень мило с вашей стороны. Спасибо.

И снова эта еле заметная волчья улыбка — вторая.

Основной темой застольной беседы стал их работодатель, поскольку других точек соприкосновения не было. Крозетти так же мало интересовался книгами как физическими объектами, как она — современными фильмами. Кроме того, старик был ему интересен, а Ролли, если на нее слегка надавить, легко выдавала информацию; в особенности, когда вино стало оказывать свое действие. Крозетти нравилось, как она ест: жадно, будто у нее вот-вот отнимут еду, подобрала все до последней крошки и даже облизнула пальцы.

Выяснилось, что Глейзер поначалу был коллекционером и только потом занялся торговлей; так чаще всего и бывает. Его семья сколотила состояние два поколения назад, открыв сеть универсальных магазинов. Вырос он в фешенебельном верхнем Манхэттене. Глейзеры претендовали на звание интеллектуалов — ложи в опере, посещение концертов, модные туры по Европе и прочее в том же духе; огромная квартира около Центрального парка и большая библиотека. Но шло время, их магазины поглощались более крупными фирмами, деньги вкладывались не слишком удачно, а наследство размазывалось все более тонким слоем на все возрастающее количество родственников. В конце семидесятых Сидни Глейзер превратил свое хобби в способ заработка.