Енё Рейто - Карантин в Гранд-отеле Страница 8

В глухой тишине он высоко поднял бокал, а затем, швырнув его о пол, обвел всех взглядом и, уже отходя от стойки, сказал:

— Для того я и заказал шампанское… Чтобы уничтожить его как символ мирского греха.

Бармен с суеверным страхом прошептал:

— Это я понимаю… Но для чего нужен был лед?… Ответа не последовало, поскольку суровый миссионер уже покинул тяжелыми шагами бар.

Глава 13

Князь Сергей задумчиво проговорил Мод, сидевшей вместe с ним за одним из дальних столиков:

— Нечто фантастическое… В прошлом году в Сингапуре какой-то миссионер выбежал на сцену варьете и начал танцевать вместе с балетом… Отвратительное было зрелище…

Мод не ответила.

Тяжелое впечатление, которое неожиданное событие произвело на общество, понемногу рассеивалось.

— Совершенно неуместный поступок, — сказал советник Маркхейт миссис Вилльерс, вместе с которой он ужинал, предварительно точно установив, что у нее нет никаких признаков бубонной чумы. — Если бы он не был миссионером, его бы стоило привлечь к ответственности за распространение паники на территории, охваченной карантином…

— Кто это был? — взволнованно спросила вдова-сицилианка у господина Вангольда, с которым она успела случайно познакомиться. Коммерсант был до того расстроен отсутствием жены, что, находясь в столь убитом состоянии духа, за ужином по рассеянности сел вместо своего за столик синьоры Релли, а красавица-вдова предложила ему остаться за ее столиком и после того, как недоразумение выяснилось. После ужина они вместе пошли в бар, чтобы немного освежиться.

— Какой-то миссионер, — ответил Вангольд, — больше я о нем ничего не знаю.

— Петер! — подозвала вдова официанта.

— Слушаю, синьора.

— Кто этот миссионер?

— Не знаю, синьора. Сегодня у нас очень много новых гостей, — ответил официант и поспешил к другим столикам, откуда его уже нетерпеливо подзывали. Разбираться со всякими миссионерами — дело управляющего.

— Вас так интересуют миссионеры?

— Да. Девушкой я была влюблена в одного проповедника. Надежды на то, чтобы добиться согласия моих родителей, у нас, к сожалению, не было, и он уехал миссионером к каким-го дикарям. Мой покойный муж был добрым, умным человеком, он любил меня, но я никогда не могла забыть Крессона. Став вдовой, я стараюсь почаще бывать в местах, где можно встретить миссионеров, где… все напоминает мне о нем…

— Вы надеетесь когда-нибудь встретить его вновь? — спросил Вангольд.

— Его нет в живых. Он принес себя в жертву призванию, и я за свой счет поставила ему памятник на его родной земле.

— Его прах доставили на родину? — растроганно спросил Вангольд.

— Нет, — холодно ответила вдова и после короткой паузы добавила: — Дикари съели его…

У их столика остановился Линднер, оперный певец.

— Не нравятся мне такие миссионеры, — сказал он, и на его усталом жирном лице появилось выражение обиженного ребенка. — Теперь опять придется принимать снотворное, а я уже совсем хорошо себя чувствовал.

— Никаких снотворных! — воскликнула вдова. — Присаживайтесь к нам! Петер! Бутылку чинцано… синьор Линднер… господин Вангольд…

— Рад познакомиться, — проговорил коммерсант, приподымаясь, чтобы пожать руку Линднеру. — Когда-то я был поклонником вашего голоса. Еще в молодости, конечно. Вы чудесно пели Лоэнгрина, да и фигура у вас была великолепная! Эх, где те старые, добрые времена…

Вангольд вздохнул и, кажется, так и не понял, почему Линднер присел за столик с таким ледяным выражением на лице.

— А теперь выпьем все до дна! — воскликнула синьора Релли, поднимая бокал с рубиново-красным вермутом. Все выпили, даже Линднер, которому пить вовсе не хотелось. Вдова поднялась и, проговорив: — Прошу извинить меня, — вышла из зала.

— Исключительно симпатичная женщина, — заметил Вангольд и вновь наполнил бокалы. Чувствовал он себя просто замечательно. Сказывалась и непривычная для него обильная выпивка и… и… изумительно приятное общество синьоры Релли… — А пели вы когда-то просто феноменально, — обратился он к Линднеру, желая доставить удовольствие знаменитому артисту. — Ужасно жаль, что у вас пропал голос. Это уже насовсем? Я знавал одного церковного певчего, у которого горло через некоторое время прочистилось. Может быть, и у вас будет так же.

— Исключено, — ответил смертельно бледный Линднер. — Любые нервные переживания вредят голосу, а меня до смерти раздражает всякая глупая болтовня…

— Серьезно? Вот и я выхожу из себя, когда начинаю говорить со своим кладовщиком. Я ему говорю: «Господин Штук, принесите то-то и то-то», а он…

— Синьора Релли что-то долго не возвращается, — нетерпеливо проговорил певец.

— Верно. По-моему, она решила разыскать миссионера, только что обругавшего нас.

…Господин Вангольд был прав. Выйдя в холл, синьора Релли огляделась и увидела миссионера, сидевшего за маленьким столиком и что-то втолковывавшего официанту.

— Прошу извинить меня, но я поужинаю здесь. Я не могу и не хочу снова возвращаться в этот Содом, — говорил Феликс, бросая уничтожительный взгляд в сторону бара.

— Я с удовольствием подам и сюда, но могу предложить только кусок вареной рыбы. Повариха приготовила ее для себя, потому что лечится от ожирения.

— Что? В таком первоклассном отеле?!

— К сожалению, среди наших гостей редко бывают миссионеры. Наши жильцы — грешники, которым и в голову не приходит, что по пятницам надо соблюдать пост, так что у господина миссионера наши блюда могут вызвать только отвращение: ростбиф, цыплята-табака и все такое прочее.

У господина миссионера потекли слюнки при одном упоминании о ростбифе и цыплятах (табака!), но он угрюмо произнес:

— Что ж, принесите рыбу и воды, чтобы ее запить… Он продолжал мрачно сидеть за столиком, готовый рвать на себе волосы от досады.

— Прошу прощения, господин миссионер… Я — вдова Релли…

Перед ним стояла высокая, со стройной фигурой женщина. На грубовато очерченном, но приятном лице огнем горели глаза.

— Я не могу отделаться от впечатления, вызванного вашими словами. То, что вы только что сделали, было так жутко и так прекрасно…

— Наш долг — бороться с грехом… — он нетерпеливо огляделся, высматривая официанта. Черт с ним, пусть блюдо будет постным, лишь бы побыстрее!

— Мне нужен человек, с которым я могла бы поговорить откровенно. Если у вас найдется для меня полчаса, прошу вас: выслушайте меня и…

— Сейчас я собираюсь поужинать, — заметил он, увидев приближающегося официанта с рыбой.

— Мне так это необходимо! Мне нужен суровый, с горящими глазами проповедник, которому я могла бы раскрыть тайны сердца…

К сожалению, при этих словах она взмахнула рукой и выбила поднос у не ожидавшего подобной резвости официанта. Кусок рыбы, разбрызгивая соус, шлепнулся на ковер.

— О Мадонна! — в отчаянии воскликнула синьора Релли. — До чего я неловка… Прошу вас, разрешите пригласить вас к себе на чашку чая, чтобы хоть как-то возместить испорченный ужин… Не отказывайтесь, иначе вы меня обидите… Я живу в двадцатом номере, это совсем рядом…

— Хорошо… но мне сегодня можно есть только постное, — ответил он, сдаваясь, и посмотрел на лежащий на полу кусок рыбы так, словно это было тело только что скончавшегося, горячо любимого родственника.

Коротко кивнув официанту, миссионер с совершенно пустым желудком направился к лестнице.

В следующее мгновенье он, круто повернувшись, исчез в темном помещении ресторана.

По лестнице навстречу ему спускался инспектор Элдер.

Глава 14

Элдер видел его только одно мгновенье и немедленно поспешил к швейцару.

— Вам знаком этот миссионер?

— Да, конечно. Но сегодня прибыло столько народу, что, если господин инспектор хочет что-то о нем узнать, мне надо будет поглядеть…

— Выясните его имя и все прочие данные.

Из бара вышел официант и поспешно подошел к синьоре Релли.

— Не могли бы вы вернуться в бар, синьора. Два господина за вашим столиком ругают друг друга во весь голос.

— О Санта Мадонна! — воскликнула вдова и поспешила за официантом.

— Отец Пауло Соргетте, миссионер, — прочел швейцар. — Прибыл на автобусе вместе с экскурсией с Явы, номер в «Гранд-отеле» оплачен банковским переводом. Задержался здесь из-за известных вам событий.

— В каком номере он живет?

— Шестьдесят шестом. Третий этаж.

— Спасибо…

Инспектор подошел к двери в ресторане. Дверь была заперта! Теперь уже он без всяких колебаний подошел к лифту и вошел в кабину.

— Третий этаж… — Лифт, загудев, тронулся с места… Инспектор готов был надавать самому себе пощечин за то, что сразу не бросился вслед за этим миссионером.

Лифт остановился. Инспектор взялся за ручку двери.

— Нельзя, господин, — сказал негритенок-лифтер. — Мы как раз между этажами.

— Почему же остановился лифт?