Елена Арсеньева - Недостижимая корона (Марина Мнишек, Польша – Россия) Страница 8

– Я согласна ехать в Тушино, – выдохнула она, повернувшись к де Мелло и намеренно обходя взглядом отца. – Что мне предстоит там делать?

– Ну, вы… вы должны будете встретиться с Дмитрием на глазах большой толпы народа, – начал перечислять монах, несколько ошарашенный таким стремительным успехом. Чтобы не сбиться, он для верности загибал пальцы. – Конечно, все ждут, что это будет встреча любящих супругов, вы понимаете?

Марина только кивнула, однако де Мелло понял, что все будет сыграно так, как надо. Он продолжил:

– Далее. Поскольку, дочь моя, вам предстоит жить бок о бок с этим мужчиной, я полагаю, что накануне вашей торжественной встречи мне следует тайно обвенчать вас. Надеюсь, вы находите мое предложение разумным?

– О да, – свысока кивнула Марина, – вполне.

– Ну а затем, дочь моя, вы прибудете в Тушино и станете разделять многотрудную и величавую жизнь вашего супруга.

– Я согласна исполнить все, что вы предпишете, отец мой. Только у меня есть одно условие.

– Да? – насторожился, почуяв недоброе, де Мелло.

– Оно касается моей супружеской жизни, – холодно уточнила Марина. – Будем мы венчаны или нет, считает ли себя этот человек истинным Дмитрием или нет, мне безразлично. Главное, что я не стану вести с ним супружескую жизнь до тех пор, пока он не возьмет Москву.

– Да ты окончательно сошла с ума! – взвился Мнишек, и даже многотерпеливый де Мелло озадаченно покрутил головой:

– Хм, серьезное условие… Боюсь, будет нелегко убедить Дмитрия в необходимости его исполнения.

– А тут уж ваши трудности, патер де Мелло, – передернула плечами Марина. – Моему так называемому супругу придется либо потерпеть, либо поспешить с завоеванием столицы. А вашего возмущения, батюшка, я совершенно не понимаю, – тоном благонравной девочки обратилась она к Мнишку. – Ведь именно такое условие – прежде завоевать Москву, а потом получить меня – вы выдвигали моему первому супругу. Чем же нынешний Дмитрий лучше своего предшественника?

Мнишек отвернулся, беззвучно, но выразительно шевеля губами. Мелло проворно выскочил из кареты и схватил воеводу сендомирского под руку:

– Не станем терять времени, пан Юрий. Дмитрий ждет. Будем надеяться, он правильно поймет, какие побуждения движут Мариной Юрьевной.

Ожидания августинца, а вернее, тайного иезуита сбылись не сразу. Сначала Дмитрий шевелил губами на манер Мнишка – только гораздо дольше и отнюдь не беззвучно. Наконец поуспокоился, но вдруг ударил кулаком в ладонь:

– Хотел бы я знать, кто брякнул ей, что я не тот, не прежний? Кто настроил Марину Юрьевну против меня? Кабы не непрошеный советчик, мне было бы куда легче поладить с моей госпожой.

Де Мелло и Мнишек, имевшие на сей счет совершенно иное мнение, сочли за благо промолчать. Однако тотчас сыскались наушники, которые вспомнили, как помертвела пани Марина после разговора с Мартином Стадницким, связали концы с концами и быстренько донесли об сем тушинскому государю.

Царик в два шага одолел расстояние, отделявшее его от группы поляков, в числе которых находился пан Мартин, и резко рванул его за плечо, повернув к себе:

– Верно ли, что ты предуведомил Марину Юрьевну о том, кого она увидит в Тушине? Ты говорил ей, что здесь ждет ее не прежний Дмитрий?

Пан Мартин начал неловко оправдываться:

– Я не говорил ей, что вы не прежний, я только сказал, мол, в лагере ходят слухи, будто вы не прежний!

Договорить он не успел: Дмитрий выхватил из-за пояса заряженный пистолет и выпалил Стадницкому прямо в разверстый в последнем оправдании рот.

На другой же день после разговора с Мариною Никола де Мелло тайно обвенчал ее с Дмитрием. А еще через день Сапега тожественно, с распущенными знаменами, повез Марину в Тушино. Там, среди многочисленного войска, парочка бросилась друг другу в объятия. Супруги рыдали, восхваляли Бога за то, что снова воссоединились… Многие умилялись, взирая на столь трогательное зрелище, и восклицали:

– Ну как же после такого не верить, что он настоящий Дмитрий?!

Увы, у Марины уж точно не было на сей счет никаких сомнений. Беспрестанно – и в постели (пришлось-таки ей уступить его домогательствам, ибо муж пригрозил иначе застрелить упрямую гордячку!), и вне ее – везде она сравнивала этого Дмитрия с тем, прежним. И каждый раз убеждалась: неприятный внешне, с непривлекательным характером, неотесанный в обращении, грубого нрава, ее второй муж ни по телесным, ни по каким другим качествам не походил на первого. Марина умела быть справедливой – она не винила нового супруга, а больше винила себя. Коли продалась за дорогую цену, словно одна из тех шлюх, коих во множестве навезли в Тушино казаки и шляхтичи, то терпи. За твое терпение плачено…

Но в том-то и дело, что ей не было уплачено! Москва оставалась по-прежнему недосягаемой, власть и трон – лишь грезою, и все, чем могла Марина утешить свое безумное честолюбие, это громкий титул царицы.

Так, в напрасных ожиданиях, настал 1610 год.

Однажды среди ночи в спальню Марины ворвались Барбара и атаман Заруцкий.

Марину пробрало легким ознобом, как всегда, когда она перехватывала взгляды дончака: жадные, алчные, ненасытные и такие жаркие, что у нее начинали гореть щеки. Она смущенно оглянулась и обнаружила, что мужа в постели рядом с ней нет.

– Ну, говорила я тебе, казак, а ты не слушал, – с нескрываемой насмешкой проворчала Барбара. – Наверняка он уже далеко!

Заруцкий тяжело вздохнул, отер лоб рукавом.

– Ладно, иди, – смилостивилась Барбара.

– Да что случилось? Кого вы искали? – удивилась Марина.

Но Заруцкий не обернулся – ушел.

– Нашему храброму атаману почудилось, что Дмитрий у вас, панна Марианна, – пояснила Барбара. – Уж я ему говорила, что быть такого не может, что я верю тем людям, которые рассказывают, будто он бежал, переодевшись крестьянином и зарывшись в навоз, которым были наполнены дровни, на которых он и пустился наутек! И не я одна убеждала Заруцкого. Но он вбил себе в голову, что должен проверить вашу спальню. Конечно, надоело мужику томиться, разглядывая ваши пышные юбки, захотел поглядеть, что там под ними.

– Какие юбки? Какой навоз? – растерянно спросила Марина, с опаской поглядывая на верную подругу: ей вдруг почудилось, что Барбара сошла с ума. – Ради Христа-Спасителя, при чем тут Заруцкий? Какие дровни? Ты говоришь, Дмитрий уехал из Тушина, переодевшись крестьянином? Да ты в своем уме, Барбара?

Та уперла руки в боки и возмущенно выпалила:

– Почему это я сошла с ума? Видимо, ваш супруг сошел с ума, коли ударился в бегство, не то что с собой не взяв жену, но даже не предупредив ее!

Да, воинская удача, особа капризная, отвернулась от Дмитрия. Он поссорился с польским войском и решил бежать в Калугу, чтобы начать там все сначала.

Марина пришла в ужас. Понимала: ей одной не справиться со взбунтовавшимися соотечественниками, которые откровенно презирали ее за то, что она поддерживала обман Дмитрия. Хотя в том же можно было упрекнуть и их, но от нее поляки не желали принимать упреков.

Несколько дней от беглого государя не было в Тушине ни слуху ни духу. А в таборе царил страшнейший беспорядок. В то время один из посланников польского короля, который давно уже прибыл в Россию и вел переговоры то с Шуйским, то с Дмитрием, нашел время встретиться с Мариной. Он, как мог, уговаривал ее расстаться с честолюбивыми намерениями, если она хочет заслужить благосклонность польского короля.

Марина даже не стала тратить время на разговоры с тем человеком, а просто протянула ему загодя написанное письмо для передачи королю Сигизмунду. Это была не мольба о прощении, не признание ошибок своих, а холодная отповедь государыни, данная человеку, который пытается покуситься на ее законные права:

«Ни с кем счастье не играло так, как со мною: из шляхетского рода возвысило оно меня на престол московский и с престола ввергнуло в жестокое заключение. После этого, как бы желая потешить меня некоторой свободою, привело меня в такое состояние, которое хуже самого рабства, и я теперь нахожусь в таком положении, в каком, по моему достоинству, не могу жить спокойно.

Если счастье лишило меня всего, то осталось при мне одно право мое на престол московский, утвержденное моею коронацией, признанием меня истинной и законной наследницей – признанием, скрепленным двойной присягою всех сословий и провинций Московского государства. Марина, царица Московская».

Да, именно в своем звании черпала она силы: она царица не по мужу, кто бы он ни был, а по коронации!

Тушино между тем продолжало волноваться. Отнюдь не все хотели примкнуть в польскому королю, ибо в войске Сигизмунда нужно было подчиняться дисциплине, а в войске тушинском царила полная свобода: тут даже царика можно было порою послать по матушке, и ничего тебе не будет. Жаль им было своевольного, веселого житья в Тушине!