Нэнси Бильо - Чаша и крест Страница 80

Я тоже вышла из дома, как только зазвонил церковный колокол. Генри Стаффорд подал мне руку, и мы перешли через Хай-стрит. Народу на улице было еще больше, чем на венчании Агаты, всем хотелось посмотреть на меня. У меня возникло подозрение, что это вызвано вовсе не радостью за нас с Эдмундом, а элементарным любопытством: ну как же, чтобы присутствовать на торжестве, прибыло семейство самих Стаффордов. Но я тут же устыдилась своих недостойных мыслей.

Когда, подходя к церкви Святой Троицы, я увидела поджидающего меня в дверях Эдмунда, все мои сомнения, все страхи, все беспокойство как рукой сняло. Он ждал меня там: высокий, горделивый, в красивом сером камзоле, белокурые волосы аккуратно подстрижены и не достают до воротника.

Этот человек совсем скоро станет моим мужем. И все будет так, как тому и следует быть.

Эдмунда окружали друзья. Они оживленно беседовали: господин Гуинн кивал, Джон Чек восхищенно смеялся. Двое бывших монахов тоже были там, и бывшие дартфордские монахини тоже. Они пришли на свадьбу еще одной их сестры, уже бывшей, и я была очень благодарна им за это.

Отец Уильям Моут ввел нас всех внутрь. Он сам настоял на этом. Это простые люди венчаются у дверей церкви. Дочь же благородного человека должна венчаться внутри.

Кузен Генри подвел меня к Эдмунду, и я взяла его за руку. Он улыбнулся мне, и я сразу вспомнила все, что нас с ним связывало, — все мысли, все чувства и переживания — с того самого дня, как мы с ним познакомились, когда он сопровождал меня из лондонского Тауэра в Дартфордский монастырь.

Мы повернулись к отцу Уильяму, чтобы тот начинал церемонию венчания.

Проповедник открыл было рот и… вдруг застыл, устремив взгляд мимо нас к двери.

За нашими спинами с улицы донесся какой-то тревожный шум.

— Дорогу! Дорогу! — кричал кто-то.

Похоже, какой-то человек отчаянно пробивался к нам сквозь толпу, заполнившую церковь.

— Дорогу графу Суррею! — послышался громкий крик.

И вот, пробравшись сквозь скопление людей, теснящихся в церкви, перед нами возник сам граф. Лицо его блестело от пота: видно было, что он во весь опор скакал сюда из Лондона.

— Джоанна! — крикнул Суррей. — Вам нельзя венчаться! Парламент… В общем, начиная с сегодняшнего дня ваш брак считается незаконным!

39

— Какое коварство! — воскликнула я. — Это все происки Норфолка! Он специально составил такой законопроект, чтобы помешать мне выйти замуж!

Граф Суррей покачал головой:

— Лично вы, Джоанна, здесь ни при чем. Этот документ называется «Акт о шести статьях: закон о единообразии» и касается абсолютно всех, кто был монахом или монахиней. — Он достал из камзола бумагу. — Четвертая статья гласит: «Ни один человек, давший обет целомудрия, не имеет права жениться или выходить замуж. Свершивший такое считается нарушившим закон». Джоанна, я сам прочитал это только сегодня на рассвете. Клянусь, я ничего не знал. Мой отец представил этот законопроект на рассмотрение в обеих палатах к открытию парламента, и я сразу помчался сюда. Всем бывшим монахам и монахиням запрещается вступать в брак.

— Не может быть! — послышался женский крик. Это кричала Агата Гуинн.

— А в этом законе есть что-нибудь о восстановлении монастырей? — спросила я, чувствуя, как пересохло у меня в горле. — Король имеет хоть какое-нибудь намерение сделать это?

— Нет.

— Значит, монашкой мне быть нельзя, но и замуж выходить тоже нельзя? — потрясенная, спросила я.

Тут выступил вперед Эдмунд.

— Покажите мне бумагу, — потребовал он.

Суррей протянул ему документ, но Джон Чек первым схватил его и потом передал Эдмунду. Они вместе принялись читать его.

— Так ваш батюшка, значит, сочиняет и представляет на рассмотрение парламента законы, касающиеся религии? — сердито спросила я. — В это трудно поверить.

— «Обет целомудрия или вдовства, — прочитал вслух Джон Чек, — данный перед Богом мужчиной или женщиной осознанно, должен соблюдаться как закон Божий, и это исключает их из числа тех, кто пользуется свободами, дарованными остальным христианам».

— Гардинер, — проговорила я, задыхаясь. В формулировке этой отчетливо слышался его голос.

Суррей избегал смотреть мне в глаза. Значит, я права. «Акт о шести статьях» написал Гардинер и передал его первому пэру страны, герцогу Норфолку, чтобы тот протолкнул закон через парламент.

Джон Чек был очень расстроен, и не только тем, что обряд венчания был прерван самым безобразным образом.

— Суть этого акта — защита литургии, символа веры и таинства евхаристии, то есть основных принципов Католической церкви. Теперь посягнуть на эти принципы будет равносильно тому, что нарушить закон, а нарушивший закон в обязательном порядке подлежит наказанию. Стало быть, Реформации в Англии конец. Если законопроект пройдет, все вернется обратно.

По церкви прокатилась волна замешательства. Дворянин и лавочник, судостроитель и бывшая монахиня — все говорили одновременно о грядущих в государстве крутых переменах. Агата Гуинн в голос рыдала в объятиях мужа. Мысль о том, что их брак будет аннулирован, приводила обоих в ужас. Отец Уильям Моут в растерянности оглядывал алтарь и стены церкви, размышляя о том, что в ней теперь надо будет восстанавливать. Урсула стояла, гордо подняв голову, как и муж ее, урожденный Стаффорд. А на ступенях церкви злобно выкрикивал что-то Тимоти Брук, этот новоявленный протестантский проповедник.

Про нас с Эдмундом все просто забыли.

— А нам-то что теперь делать? — спросила я, отчетливо ощущая на голове тяжесть венка.

— Не знаю. — Не часто я видела Эдмунда таким растерянным. Но сейчас на нас обоих словно бы напал какой-то столбняк.

Бедняжка Артур ничего не понимал, но чувствовал: случилось нечто ужасное.

— Что? Что такое? — то и дело спрашивал он и плакал, а сестра Винифред безуспешно пыталась успокоить малыша.

Но что она могла ему объяснить, если мы и сами ровным счетом ничего не понимали?

Первым высказал свое мнение Джон Чек.

— Вы все равно должны пожениться, — протянул он к нам с Эдмундом обе руки. — Этот законопроект еще может и не пройти.

— Уверяю вас, он пройдет, сэр, обязательно пройдет! — крикнул Суррей, услышав его. — И вступит в силу уже в июне.

— Эдмунд, — покачал головой Чек, — умоляю тебя, женись, женись немедленно!

Про нас наконец вспомнили и обступили со всех сторон. Мои родственники Стаффорды всегда придерживались политики хотя бы внешнего повиновения властям и умоляли нас отложить венчание до тех пор, пока парламент не примет определенное решение. Брат Эдмунда Маркус поддержал их: надо подождать. Другие советовали продолжить церемонию венчания, а как только законопроект будет официально принят, подать прошение о признании брака законным в виде исключения.

— Для монахини или монаха, которые вступили в брак с человеком, не дававшим обетов, — сказал граф Суррей, — еще можно надеяться на какое-то исключение. Джоанна, вы были только послушницей, то есть не окончательно монахиней, и это может послужить в вашем случае зацепкой. Но вы, — он повернулся в Эдмунду, — вы уже много лет исполняли монашеские обеты… не думаю, что вам пойдут навстречу. Вы уже никогда не сможете жениться ни на ней… ни на какой-либо другой женщине.

— Но вы, сэр, не юрист, не правовед, — осадил его Джон Чек. — Есть здесь кто-нибудь… какой-нибудь представитель закона? Мировой судья или констебль?

— Нет, — резко ответил Эдмунд. Уж очень ему не хотелось вмешивать в это дело Джеффри Сковилла.

Но Чек обращался к толпе и не слышал друга. Мне стало совсем нехорошо… Господи, сделай так, чтобы Джеффри сейчас не отыскался. В церкви я его не видела. Возможно, он вообще не явился на церемонию. Что лично меня бы ничуть не удивило.

— Констебль Сковилл! Констебль Сковилл! — Это кричали из толпы собравшихся, а я в это время молча молилась, чтобы его здесь не оказалось.

Но вот толпа расступилась, давая дорогу Джеффри, который направлялся прямо к нам. Оказывается, он все это время был здесь, просто старался не попадаться мне на глаза. А сестры Беатрисы нигде не было видно. Джеффри шел очень медленно и явно с большой неохотой.

— Я не могу придать законной силы проекту, который еще не принят парламентом, — сказал он.

— Но вы можете нас рассудить, ведь здесь было высказано не меньше дюжины самых разных мнений, — возразил отец Уильям. — Откуда нам знать, что правильно, а что нет? Вот скажите, как по-вашему, может ли Эдмунд Соммервиль взять сегодня в жены Джоанну Стаффорд?

— Нет, — твердым голосом и с каменным выражением лица объявил Джеффри, — не может.

— Чужое мнение для меня ничего не значит, — вскинулся Эдмунд. — В особенности ваше, — подчеркнул он и, к моему ужасу, толкнул Джеффри в грудь, да так, что тот отшатнулся.