Аманда Скотт - Код Майя: 2012 Страница 9

Седрику Оуэну можно было и не слушать предостерегающий сигнал, прозвучавший у него в ушах, он и без того понял, как близко к нему подступила смерть. Волею судьбы и благодаря тому, что Мишель де Нострадамус вовремя отвел его в сторону, они оказались далеко от одетых в черное врачей. А королева, похоже, забыла об их существовании.

Оуэн почувствовал, как кто-то потянул его за рукав. Приятный голос проговорил:

— Думаю, нам лучше уйти. Я тоже не успел осмотреть юного принца и, значит, невиновен в его смерти. Я почту за честь, если вы согласитесь выпить со мной вина и пообедать у вас дома. Нам нужно поговорить о вещах, которые не стоит обсуждать при посторонних. Особенно я бы хотел взглянуть на камень, который вам принадлежит и является наследием вашей семьи.

— А этому камню нужна ваша смерть? — к концу трапезы спросил как бы между прочим Нострадамус.

Голубой камень лежал на столе, этот третий участник необычного разговора успокаивал и одновременно тревожил.

Вино было красным и не слишком кислым. Мадам де Руэн, хозяйка дома Анжу, хотя и содержала ничем не примечательный дом, но сделала из него нечто особенное, к тому же она превосходно готовила. Жареные голуби с миндалем и портвейном могли бы посоперничать с блюдами, которые подавали при дворе. Она сама принесла обед в комнату Седрика Оуэна на втором этаже, застелив белой льняной скатертью стол, а вино разливала в чаши из хорошо вываренной кожи.

Теперь, когда вина осталось лишь на дне бутылки, оно немного помутнело. Седрик Оуэн вертел свою чашу в руках и раздумывал над вопросом гостя. Он до сих пор не знал, как относиться к Нострадамусу; молодой человек не был назойливым, как раз наоборот, демонстрировал безупречные манеры. И не пытался главенствовать, как это иногда позволял себе доктор Ди. Короче говоря, он не боялся камня и не пытался им завладеть.

Оуэн решился показать свое сокровище только нескольким людям, которым мог доверить саму жизнь. Большинство из них, увидев сходство с человеческим черепом, в первый момент испытывали смущение. Некоторых охватывал страх, они старались отойти подальше и избегали разговоров о камне, но другие — и, по его мнению, они представляли самую серьезную опасность — смотрели на него, охваченные страстью, граничащей с вожделением, и их приходилось избегать.

С врачом королевы дело обстояло иначе; Нострадамус аккуратно разложил свою салфетку, чтобы Оуэн смог устроить на ней камень, потом встал, проверил, хорошо ли заперта дверь, и открыл ставни окна, выходящего на запад, чтобы впустить прохладные лучи закатного солнца.

Свет разбудил дремавший в глубине голубого камня огонь, который наполнил пустые глазницы и заострил идеальной формы скулы. В этой компании признавали мудрость и опыт древнего артефакта, и он ожил, ощущая доверие.

— Можно его потрогать? — спросил Нострадамус. Оуэн кивнул, и молодой врач положил руку на основание каменной идеи, а потом надолго замолчал. Убрав руку и подняв чашу с вином, он задал свой необычный вопрос:

— А этому камню нужна ваша смерть?

Оуэн задумался над ответом. Он не ощущал никакой опасности. Тревожный сигнал, который он услышал в комнате королевы, давно стих; какая бы возможная судьба ни ждала его тогда, сейчас все успокоилось, и перед ним лежала новая дорога.

— Я получил камень от своей бабушки, — выговорил он наконец. — Мое первое осознанное воспоминание — голубой огонь в его глубине, который звал меня и которому я ответил; так всегда обстояло с избранниками. Я должен был получить его в свой двадцать первый день рождения, но мою бабушку убили по приказу советников короля Генриха, отца нынешней королевы.

— За ересь? — осторожно спросил Нострадамус.

— За что же еще? Ее должны были повесить, но она вступила в схватку с мужчинами, пришедшими за ней, и погибла от удара меча. Мой двоюродный дедушка, который был хранителем до нее, умер точно так же, а его мать погибла от удара ножа, когда вор решил завладеть камнем. В нашей семье все знают, что хранитель голубого камня умрет из-за него, но жизнь с ним будет богатой событиями и долгой — никто из моих родных не умер раньше, чем достиг шестидесяти лет. Таким образом, получается, что камень является одновременно даром и проклятием, что он дает долгую жизнь, наполненную всевозможными радостями, — и сулит насильственную смерть.

Нострадамус сплел пальцы и посмотрел поверх них на Оуэна. Он несколько раз моргнул и так же мягко спросил:

— И, несмотря на это, вы любите свой камень?

Оуэн не ожидал такого вопроса и потому задумался. Но раньше, чем ответ созрел в мозгу, заговорило сердце.

— Он суть и свет моей жизни, моя величайшая любовь, — честно признался Седрик.

Даже самому себе он никогда этого не говорил. Обнажив свою душу, Оуэн обхватил обеими руками камень, который так любил. Он был такого же размера и формы, что человеческий череп, какие врачу доводилось держать в руках во время обучения, с высокими, выступающими скулами и глубокими глазницами; казалось, они не были пустыми и череп следил за врачом, когда тот перемещался. Нижняя челюсть свободно двигалась, но была каким-то образом надежно закреплена и неотделима от черепа, в отличие от человеческой, — только этим он отличался от своей модели.

Поверхность камня была идеально гладкой, и на ней не оставляли следов ни пыль, ни грязь, ни человеческие пальцы. Сегодня в комнате на втором этаже дома Анжу он был теплым на ощупь, как уже случалось один или два раза после перехода к новому владельцу. Он вибрировал, и его песня звучала у Оуэна в ушах.

От голубого цвета, который испускал камень, захватывало дух — бледная, пронзительная, холодная чистота рассветного неба над открытым морем. Глядя на него, можно было представить, будто смотришь в бесконечность, место, где нет ни потолка, ни стен, только вечный мир и покой.

Оуэну потребовалось лишь небольшое усилие, чтобы полностью открыть камню свое сознание. У него возникло ощущение, будто он вошел в огромное помещение или читальный зал библиотеки, где его ждет старый друг. Это переживание всегда было для него личным, глубоко запрятанным. Теперь же он погрузился в него осторожно, опасаясь обнаружить Нострадамуса впереди. Облегчение, испытанное им, когда этого не произошло, лишило его сил и наполнило глаза слезами. Он потянулся к чаше с вином и почувствовал, как кто-то вложил ее ему в руку.

— Нет ничего, постыдного в том, чтобы любить этот камень, — сказал Мишель де Нострадамус. — Он столь же великолепен, как и египетские пирамиды, такой же древний и наделен такой же мудростью. Но одновременно он намного уязвимее любого древнего памятника, потому что в нашем мире есть люди, готовые его уничтожить и лишить землю даров, которые он сулит. Хорошо, что вам удалось пройти такой длинный путь и сохранить жизнь.

Еще ни разу до сих пор суть камня не была угадана так точно. Даже Джон Ди, обладавший удивительной проницательностью, не задавал своих вопросов с таким тактом и не соглашался с готовностью с тем, что есть вещи, о которых говорить нельзя.

Ощутив свободу, какой он не знал в Кембридже, Оуэн сказал:

— Доктор Ди считает, что этот камень не одинок, что есть еще и другие, они будут собраны вместе в далеком будущем, чтобы защитить мир от страшного зла. Вы с ним согласны?

Собеседники, не отдавая себе в том отчета, перешли на греческий, язык врачей, который мало кто из окружающих знал. Это добавило значимости их разговору и углубило взаимопонимание.

Задумчиво, по-прежнему на греческом, не сводя глаз с голубого сияния камня, Нострадамус сказал:

— У меня есть еще бутылочка вина, которую я купил у милейшей мадам Руэн. Если вы нальете нам обоим, вероятно, мы сможем поговорить о том, что следует хранить в тайне.

Они выплеснули остатки старого вина в очаг и налили в чаши другое, гораздо лучшего качества, и его фруктовый аромат наполнил комнату, соединившись с голубым сиянием камня.

— Я согласен со всем, что сказал вам доктор Ди, — удовлетворенно вздохнув, проговорил Нострадамус. — И могу добавить то, что мне удалось узнать в Египте. Ваш камень — один из тринадцати таких же камней, созданных после наводнения, поглотившего великую Атлантиду. Те, кто остался в живых, хотели сохранить свою мудрость, чтобы противопоставить ее наступающему потоку невежества, грозящему натопить землю. Для этого они собрали со всего мира камни разных оттенков и мастерски вырезали из них прекрасные вещи. Девять камней имеют цвет и форму черепов человеческих рас. Четыре, прозрачные, точно стекло, изображают животных, которые ходят, ползают или летают.

Он говорил правду. Об этом замерший в неподвижности камень сказал Оуэну. Тот внимал всем своим существом, кожей и сердцем, словам француза, рассказывавшего ему историю камня по-гречески.

— Магия, с помощью которой вырезаны камни, и наполнившие их знания выше нашего понимания, но это было сделано. Через многие поколения, когда работа подошла к концу, камни-черепа разделили, как бусины с нитки. Каждый вернулся в место своего рождения на хранение до тех времен, когда возникнет нужда их объединить, чтобы предотвратить грядущую катастрофу. В каждой стране выбрали хранителей, чтобы они берегли знание о том, что следует сделать с камнями в случае необходимости.