Жорж Сименон - Смерть Беллы Страница 10

— Ты видел, Спенсер?

— Да.

Они оба старались не смотреть на освещенные окна, но знали, что он пробыл у нее около получаса. И как раз тогда принесли телеграмму из Парижа, в которой обезумевшая Лорейн сообщала, что вылетает первым же самолетом.

Шторы у Кацев еще задернуты. Эшби вывел машину из гаража и медленно двинулся по скользкой аллее; перед выездом на шоссе ему пришлось подождать, но взгляды, которыми сверлили его столпившиеся на углу люди, не произвели на него впечатления. Людей этих он знал очень мало и, как обычно, помахал им рукой в знак приветствия. Стекла машины запотевали; пришлось включить «дворники». У продавца газет в это время почти никого не было. На обычном месте Спенсер обнаружил номер «Нью-Йорк тайме», на котором была карандашом написана его фамилия, но сегодня утром он взял из двух соседних стопок еще и хартфордскую, и уотерберийскую газеты.

— Что творится, мистер Эшби! Воображаю, каково вам пришлось!

Спенсер поддакнул, чтобы доставить продавцу удовольствие. Статью в уотерберийской газете написал, по-видимому, тот толстяк журналист, бесцветный, неопределенного возраста, какой-то потертый на вид, словно поезда и стойки баров наложили на него свой отпечаток; ему довелось работать чуть ли не во всех городах Соединенных Штатов, и всюду он был как дома. С самого начала он шокировал Кристину тем, что назвал ее не то «дамочкой», не то «дорогушей» и к тому же не снял шляпу. Не дожидаясь разрешения, облазил весь дом, как будто собирался его купить: качал головой, что-то записывал, совался в шкафы и ящики в комнате Беллы, разворошил постель, которую Кристина успела прибрать. Наконец, плюхнулся на диван в гостиной и устремил на Эшби вопросительный взгляд; но, поскольку Спенсер так и не сообразил, что нужно посетителю, журналист недвусмысленным жестом дал ему понять, что хочет выпить. За час он опорожнил треть бутылки, не переставая задавать вопросы и писать, — можно подумать, он собирался занять своей статьей всю газету, — а когда в дверях показался его коллега из Уотербери, он покровительственно изрек:

— Не заставляй этих славных людей рассказывать все сначала: они устали. Я дам тебе все сведения. Подожди меня в полиции.

— А фотографии?

— Ладно. Сейчас сделаем.

На первой полосе газеты красовались вид их дома снаружи, портрет Беллы и снимок ее комнаты. Это было согласовано с Эшби. Однако на следующей полосе оказалась фотография Спенсера у него в закутке — репортер обещал ее уничтожить. Он сфотографировал хозяина исподтишка, пока тот объяснял, как работает станок; то место, где накануне вечером стояла Белла, было помечено крестиком. Продавец газет пожирал Спенсера глазами, словно со вчерашнего дня тот превратился в существо иной породы; два покупателя, на минутку заглянувшие за своими газетами, метнули на него любопытный взгляд.

На почту Спенсер не пошел, потому что не ждал никакой корреспонденции; сев в машину, он переехал мост и остановился на обочине. Когда он приедет в школу, читать станет некогда. А вчера он не видел больше никого из официальных лиц — ни Райена, ни лейтенанта Эверелла, ни мистера Холлоуэя; этот, правда, приезжал в их края, но вошел в другой дом.

В глубине души они с женой были больше встревожены этим затишьем, чем утренней суматохой. Если бы не журналисты, они просидели бы остаток дня вдвоем, даром что мимо окон до позднего вечера ходили люди и слышно было, как скрипит снег. Их сбивало с толку, что они ничего не знают. Кристине звонили подруги, но им тоже ничего не было известно, они и звонили-то, чтобы спросить, а Спенсеру с женой было неловко — они не могли толком ответить. Их словно отстранили от дела. Единственный более или менее официальный звонок был от мисс Меллер, секретарши Райена: она спросила вирджинский адрес Шерманов.

— У них никого нет дома. Как я вам уже говорил, Лорейн в Париже. Она приедет завтра.

— Я знаю. Но адрес мне тем не менее нужен.

В машине было холодно, «дворники» работали со стуком, напомнившим Спенсеру стук бельевой веревки ночью. Статья оказалась длинная. Читать ее целиком было некогда. Он хотел приехать в школу вовремя и выискивал только те места, из которых мог узнать что-то новое.

«Как всегда в делах такого рода, подозрения коснулись прежде всего лиц с уголовным прошлым. Поэтому еще днем полиция допросила двух жителей деревни, которые за последние годы оказались замешаны в преступлениях против нравственности. Было тщательнейшим образом проверено, где они были и что делали в день убийства, после чего оба остались вне подозрений».

Эшби был изумлен. Он не слыхивал, чтобы у них в краях совершались сексуальные преступления. В тех домах, где он бывал, ни разу не проскальзывало ни единого намека на это; Эшби ломал себе голову, кто же эти двое и что именно они натворили.

«Если верить доктору Уилберну, который, впрочем, ограничивается скудными и весьма темными намеками, дело еще, по-видимому, принесет нам неожиданности и повернется совершенно по-иному, так как преступником окажется, по всей вероятности, не обычный сексуальный маньяк».

Спенсер нахмурился: похоже было, что снова метят в него; перед ним ожили отвратительная улыбка доктора и его глаза, сверкающие беспощадной иронией.

«Не пожелав поделиться с нами своими мыслями или наблюдениями, доктор Уилберн тем не менее обратил наше внимание на несколько любопытных деталей: например, что нечасто бывает при подобных правонарушениях, преступник постарался замести следы; кроме того, он проник в дом без взлома. Еще более странно…»

Боясь опоздать, Эшби перескочил через несколько строчек. Ему было стыдно, что он остановился здесь, на нейтральной территории между домом и «Крествью скул», словно хотел избежать взглядов, подстерегающих его и там, и там. То, что ему не терпелось узнать, в газету, разумеется, не попало. В начале статьи были две загадочные строки:

«Установлено, что пострадавшая не подверглась насилию до того, как ее задушили: на теле нет никаких следов, кроме синяков на шее».

Эшби предпочел бы не знать всех этих подробностей.

Они даже с Кристиной об этом не говорили. Если судить по их вчерашним разговорам с женой, убийство вообще было безмотивное.

И вот теперь утверждают, что удушению не предшествовало насилие. Если в газете имеется в виду изнасилование, то разве это не противоречит другому месту статьи, где упоминаются какие-то «повторные попытки»? Но разве для него это так важно? Не дочитав колонки, он перевернул страницу и обратил внимание на подзаголовок, в котором упоминалась м-с Кац; оказывается, ее зовут Шейла.

«Показания одного из свидетелей, полученные уже днем, позволили ясно очертить поле поисков. Спрашивается, каким образом убийца проник в дом, не оставив следов взлома ни на дверях, ни на окнах. Между прочим, вернувшись из кино (?), Белла Шерман спустилась в кабинет хозяина дома. Спенсера Эшби, где пробыла не больше минуты и где ее якобы видели живой в последний раз.

Теперь мы знаем, что это не совсем так. Около половины десятого вечера м-с Шейла Кац, живущая в доме напротив, встала из-за рояля, чтобы немного передохнуть, и взгляд ее случайно упал на две фигуры, смутно видневшиеся в скудно освещенной аллее. Она узнала девушку, чей облик был ей хорошо знаком, но не обратила внимания на ее собеседника, довольно высокого мужчину. Вскоре Белла Шерман вошла в дом, отперев дверь ключом, который достала из сумочки, а мужчина, вместо того чтобы уйти, остался стоять в аллее. Через несколько минут дверь опять отворилась. Белла Шерман не вышла. Собственно говоря, м-с Кац больше ее уже не видела.

Она заметила только руку, протягивавшую молодому человеку некий предмет, после чего молодой человек сразу же удалился. Не напрашивается ли предположение, что это был ключ от дома? М-с Эшби со своей стороны заявила, что сразу по приезде девушки, то есть месяц назад, дала ей ключ. И этот ключ не был найден ни в комнате, ни в сумочке, ни в одежде Беллы. Власти целый вечер опрашивали молодых людей из поселка и окружающих деревень. К моменту печатания нашего номера ни один из них не сообщил, что видел девушку в кино или где-либо еще».

Услышав автомобильный сигнал. Спенсер вздрогнул, словно застигнутый врасплох. Сигналил Уайтейкер, отец одного из его учеников, — он спускался с холма и приветственно помахал Спенсеру рукой. Спенсеру стало приятно: жест был привычный, повседневный, словно ничего и не произошло. Но вдруг Уайтейкер примется теперь рассказывать, что видел учителя, и тот, мол, сидел один в машине на обочине? Спенсер въехал на холм; он снова помрачнел — на него ни с того ни с сего навалилась такая тоска, словно кто-то нарочно причинил ему боль. На этой дороге он знает любое дерево, а лучше всего знаком ему дом с зеленой крышей — там он жил много лет, пока принадлежал к холостому братству. С тех времен в «Крествью скул» остался только один учитель: с учителями ведь происходит то же, что и с учениками, — младшие постепенно превращаются в старших. Те, с кем он жил в холостяцком домике, все переженились, кроме одного латиниста, и большинство из них теперь преподают в колледжах. Наподобие того, как это происходит каждый год в младших классах, появились «новички», которые видят в нем «старичка» и избегают обращаться к нему просто по имени.