Майлз Бридон - Рональд Нокс Страница 100

— Может быть, вы и правы. Но вы были бы поражены, если бы я сказал вам, что в любую минуту с радостью удавил бы своего кузена, если бы был уверен, что меня за это не повесят?

— Не валяйте дурака. Не говорите того, чего вы не хотите сказать. Не забывайте, что я регулярно общаюсь с мужем и могу передать ему все ваши слова.

— О, это не важно. Я абсолютно уверен, что ваш муж считает меня способным на любое преступление — морально. Лейланд — тоже. Он бы тут же посадил меня за решетку, если бы нашел хоть какое-то объяснение тому, как я якобы это сделал. Так что совершенно не важно, какого они обо мне мнения. Но мне хотелось бы знать, что думаете обо мне вы.

— Как я уже сказала, я поражена условно. Меня бы нисколько не поразило, если бы вы просто сказали, что ни за грош разделались со своим кузеном, поскольку я бы не поверила, что вы говорите всерьез.

— Но я еще раз могу это повторить, и вполне всерьез. Я считаю, такие люди, как Дерек, не имеют права на жизнь, и не думаю, что с моей стороны было бы неправильно убрать его с дороги. Конечно, тут эгоизм; если бы я это сделал, то исключительно ради того, чтобы порадовать свою душу и карман. Но это не неправильно, потому что он не имеет права на жизнь. Существование таких людей неоправданно, с какой стороны ни посмотри. Таких не любят священники, государству от них никакой материальной пользы; с эстетической же точки зрения они просто не в счет — ни сами не испытывают возвышенных удовольствий, ни другим не дают их испытывать. Совершенно бесполезны. Так мне думается.

— О, как раз это представляется мне совершеннейшей чепухой. Уважать надо либо жизнь каждого, либо ничью. Нелепо думать, что, поскольку вы понимаете Скрябина, а Дерек нет, убийца Дерека совершил нечто пострашнее, чем если бы порешил вас.

— У вас слишком личный взгляд на вещи. Я не до конца уверен, что сам имею право на жизнь. Наделал кучу глупостей и наделаю еще больше, если в результате всей этой истории получу деньги, вот увидите.

Найджел, как и большинство людей, почитающих себя мерзавцами, предпочитал, чтобы душевные беседы с ним вели душевные женщины. Попытки наставить его на путь истинный, особенно предпринимаемые с благожелательностью, подкрепленной приятной внешностью, усиливали в нем чувство собственной важности. Но Анджела ловко обошла ловушки; ее здравый смысл оказался на диво крепким.

— Да, — согласилась она, — полагаю, вы натворите черт-те что. Могу даже представить, что причините кучу вреда. Однако, несмотря на это, я не сыпанула вам в бульон стрихнина и не собираюсь этого делать. Кстати, самое время его выпить — бульон, я имею в виду.

— Да, но руководствуясь сантиментами, не правда ли? Я хочу сказать, что вам, вероятно, претит мысль удавить мышонка. Но вы не против травли мышей. Так почему же вы против того, чтобы вытравить Дерека? Или меня, например?

— Я не говорила, что я против, — напомнила ему Анджела. — Я только сказала, что предпочла бы не знать того, кто это сделал, поскольку мне кажется, это не самое приятное знакомство.

— Тогда я и есть это самое неприятное знакомство, потому что я из тех, кто убил бы Дерека, если бы представилась такая возможность и если бы, предположим, меня никто не опередил.

— О, я вовсе не против знакомых, которые думают, что могли бы убить Дерека. Поскольку, как я уже говорила, я не верю, что вы из тех, кто в самом деле убил бы. Если, конечно, это действительно не вы убили.

— Вам это не кажется несколько непоследовательным?

— Вовсе нет. Дела говорят громче, чем слова. Скажите мне, что это сделали вы, и я вам поверю. Скажите мне, что вы могли бы это сделать, и я вам не поверю, поскольку мне кажется, вы себя не знаете. Конечно, одно дело, когда человек находится в состоянии крайнего возбуждения, но когда речь идет о хладнокровном убийстве, я думаю, все мы куда менее бесчеловечны, чем сами думаем.

— А все-таки, какой вред от убийства Дерека? Как ни крути, что посеешь, то и пожнешь. Невозможно пить и травить себя так, как он, не уничтожая себя. Что хорошего в том, что он жив? Если он жив. Просто мешает мне получить пятьдесят тысяч, вот и все.

— Которые, как вы утверждаете, превратят вас в чудовище. Нет, бессмысленно ломать голову о последствиях тех или иных поступков. Нужно просто соблюдать правила игры. А убийство их нарушает. Так нельзя. Это все равно что, раскладывая пасьянс, подтасовывать карты.

— Убийство просто ускорило бы развязку. Вы ведь не будете спорить, что Дерек достоин того, чтобы сохранить ему жизнь?

— Каждый достоин того, чтобы сохранить ему жизнь. Вернее, достойны очень немногие, но жизнь нужно сохранять всем, если это как-то можно устроить. Оглянитесь на себя: мы все думали, что вы убийца и вас ждет виселица. И тем не менее хлопотали вокруг вас с грелками и припарками, ходили за вами, что за персидским шахом. Пользы от этого никакой, и все же мы обязаны были это делать, потому что нужно соблюдать правила. Сделайте одно исключение, и мы все не выберемся из болота до конца своих дней.

— Разрази меня гром, если я буду это делать.

— И все-таки вы будете это делать. Если вы притаились в кустах, чтобы убить человека, а он вдруг упал в воду, вы побежите его спасать.

— Вы меня замучили. Если бы это был Дерек, я бы дал ему утонуть и швырнул еще кирпич вдогонку.

— Нет, не швырнули бы. И перестаньте противоречить, иначе я велю вам лечь в постель и не двигаться. А теперь я разведу вам бульон, если мне удастся раздобыть банку. Я оставила ее за дверью, а там мой муж раскладывает пасьянс, так что вполне возможно, сначала мне прострелят башку.

Она и впрямь нашла мужа не в самом благодушном настроении.

— Мне нужно расписание автобусов, — проворчал он, доставая из корзины для бумаг тройку пик.

— Почему бы не позвонить? — спросила Анджела, напустив на себя hauteur[55].

— Я только об этом и думал, но мне не дотянуться до этого чертова колокольчика так, чтобы