Рекс Стаут - Семейное дело Страница 13

— Тебе хорошо известно, что у меня нет ничего похожего. Нам нужно знать все о мистере Бассетте и его гостях в тот вечер. Между прочим, у тебя было время обо всем хорошенько подумать, поэтому я вновь спрашиваю: как, по-твоему, известно ли Филипу содержание той записки?

— И я повторяю, что ему оно не известно. Как я уже сказал, он облегчал свою совесть. Причем Филип не исключает, что в записке могло значиться имя Арчи Гуд-вина. По словам Пьера, ее содержание пробудило его любопытство… Вероятно, я не вернусь к обеду.

— Подожди. Еще небольшая деталь. Если Феликс назовет кого-нибудь из гостей — хотя бы одного — и тебе удастся встретиться с этим человеком, возможно, стоит сказать ему, что Пьер якобы видел, как один из присутствовавших на ужине передал мистеру Бассетту какую-то бумажку. Подумай-ка.

— Когда Пьер мертв, все возможно.

В прихожей я надел пальто, но отказался от шляпы. Наружный термометр показывал один градус мороза, и погода скорее напоминала зиму, чем осень. Но у меня тоже есть свои правила Никакой шляпы до Дня благодарения или до последнего четверга ноября. Снег или дождь полезны для волос.

Глава 6

С Феликсом у меня получились сплошные минусы, а о минусах писать или читать — удовольствия, прямо скажем, мало. Если отвлечься от субъективных предпочтений и мнений относительно различных блюд и порядка их сервировки, то я знал о Харви Г. Бассетте значительно больше, чем Феликс, поскольку читаю прессу дважды в день, а он, быть может, вообще газет не читает. Довольствуется случайными передачами по телевидению и радио. Кроме того, рабочий день Феликса длится не менее двенадцати часов. Что касается сведений о гостях, ужинавших с Бассеттом восемнадцатого октября, две недели тому назад, то он абсолютно ничего не мог сообщить. Никогда не встречал их прежде и не видел у себя в ресторане после той вечеринки. Очевидно, он был обо мне лучшего, чем Филип, мнения, так как предложил покормить свежей, только что пойманной рыбой, но я, поблагодарив, отказался.

Было сорок две минуты после полудня, когда я вышел через главный вход ресторана и направился выполнять другие поручения. Одна из моих бесполезных привычек — замечать время, потраченное на преодоление пешком различных дистанций, хотя лишь в одном случае из ста она может оказаться весьма кстати. Мне понадобилось девять минут, чтобы добраться до здания редакции «Газетт». Комната Лона Коэна, расположенная на двадцатом этаже, через две двери от кабинета издателя, едва вмещает письменный стол внушительных размеров с тремя телефонами, еще одно кресло, помимо того, на котором он сам восседает, полки с немногими книгами и весьма многочисленными экземплярами газет. Наступил обеденный перерыв, и я не ошибся, надеясь в это время застать его одного.

— Черт побери, — заявил он, — ты все еще разгуливаешь на свободе?

— Вовсе нет, — парировал я. — Сейчас я в бегах и пришел к тебе, чтобы передать свою самую последнюю фотографию. На той, которую вы опубликовали в воскресенье, мой нос вышел кривым. Согласен, он не особенно привлекателен, но и не глядит на сторону.

— Твой нос не может выглядеть иначе после пережитого в ночь на понедельник. Черт возьми, Арчи, я уже и так опаздываю на целый час с подачей материала. Сейчас позову Ландри, дальше по коридору есть свободная комната, и…

— Ничего не выйдет. Не скажу даже, что было у меня на завтрак. Как я уже заявил по телефону, когда я буду готов что-то сообщить, ты получишь информацию первым. В данный момент мне не помешало бы знать некоторые факты, но если ты уже отстал на целый час… — закончил я, поднимаясь и направляясь к двери.

— А ну-ка сядь. Хорошо, пусть я опоздаю на два часа, но это еще не означает, что я должен голодать.

С этими словами Лон Коэн откусил солидный кусок сандвича с рыбой и листьями салата, зажатыми между двумя ломтями белого хлеба.

— Часа мне не потребуется, — возразил я. — Возможно, всего три минуты, если ты назовешь фамилии шести мужчин, ужинавших вместе с Харви Г. Бассеттом в ресторане «Рустерман» в пятницу, восемнадцатого октября.

— Что?! — Лон перестал жевать и уставился на меня. — Бассетт? Какое он имеет отношение к бомбе, которая уложила наповал человека в доме Ниро Вулфа?

— Есть определенная связь, но это по секрету, не для печати. Пока что все исходящие от меня сведения конфиденциальны и не подлежат оглашению. Официант Пьер Дакос прислуживал за их ужином. Тебе известно, кто участники пиршества?

— Нет. И я не знал, что именно он прислуживал.

— Как скоро ты сможешь выяснить, не впутывая меня?

— Возможно, понадобится день или неделя, но можем управиться и за час, если удастся найти Дореми.

— Кто такая Дореми?

— Жена Харви Г. Бассетта. То есть теперь вдова. Конечно, уже никто не зовет ее так, по крайней мере не в глаза. Сейчас она прячется от людей. Никого не принимает, даже окружного прокурора. Ее домашний врач не отходит от нее ни на шаг, ест и спит в ее резиденции. Во всяком случае — так рассказывают. Чего ты вытаращил на меня глаза? Или теперь мой нос покривился?

— Чтоб меня черти взяли! — выругался я в сердцах, вставая. — Ну конечно же! Почему я не вспомнил о ней? Должно быть, сказалось потрясение. Увижусь с тобой завтра вечером… надеюсь. Забудь, что я был здесь.

Зная, что на первом этаже здания есть телефонные будки, я направился к лифту. Спускаясь, я старательно рылся в памяти. У Лили Роуэн мне доводилось встречаться с различными людьми — поэтами из Боливии, пианистами из Венгрии, девушками из Вайоминга и Юты, — которых Лили старалась поддержать, — но видеть Дору Миллер не приходилось. Когда она приехала в Нью-Йорк из Канзаса, театральный агент посоветовал ей взять артистический псевдоним, и она избрала «Дореми». Можно подумать, что певице с подобной сценической фамилией сделать блестящую карьеру — раз плюнуть. Однако к тому времени, когда Лили рассказала мне о ней, Дореми снималась лишь в телевизионных рекламных роликах. Возможно, газета «Таймс» вовсе не упомянула о том, что миссис Харви Г. Бассетт когда-то называла себя Дореми, но «Газетт» сделала это непременно, и я как-то пропустил этот важный факт. Бесспорно, повлияло потрясение.

На первом этаже я вошел в телефонную будку, плотно притворил дверь и набрал известный мне номер. После восьми сигналов — вполне нормальное явление для этого номера — послышалось мелодичное «алло?». У нее это всегда звучит как вопрос.

— Алло! С прекрасной погодой тебя, — сказал я.

— Она великолепна. Я пока еще ни разу не позвонила тебе. Ты должен нежно погладить меня по головке или по тому месту, где, по твоему мнению, это доставит мне наибольшее наслаждение. Ты живой и в добром здравии? Звонишь из дома?

— Я пока жив и нахожусь в десяти кварталах от твоей квартиры. Всего десять минут пешком, если ты, конечно, не против хорошей компании.

— Ты не компания; как тебе известно, мы до сих пор окончательно не решили, как называются наши отношения. Впрочем, я свободно изъясняюсь по-английски. Обед почти готов. Переходи улицу только на зеленый свет.

Мы одновременно повесили трубки. Одно из наших многих достоинств — мы оба умели своевременно давать отбой.

Даже если бы здесь проживал кто-то другой, все равно было бы приятно войти в эту фешенебельную квартиру на самом верху нью-йоркского небоскреба, находящегося на Восточной Шестьдесят третьей улице; правда, при другом жильце внутреннее убранство и выглядело бы по-другому. Из нынешней обстановки я — будь бы моя воля — удалил бы лишь картины, висящие в гостиной и принадлежащие кисти некоего де Кунинга, и электрический камин во второй спальне. Мне также по душе здешнее обхождение. Лили почти всегда открывает входную дверь сама и не стремится помочь, когда мужчина снимает пальто в прихожей. Мы обычно не приветствуем друг друга поцелуем, однако на этот раз она, положив ладони мне на руки, вытянула навстречу губы, и я не отверг приглашения. Более того, я сполна вознаградил ее за комплимент.

Отступив, Лили требовательно спросила:

— Где ты был и чем занимался в понедельник, двадцать восьмого октября, в половине второго ночи?

— Попытайся еще разок, — заметил я. — Ты ведь все перепутала, тебя на самом деле интересует вторник и двадцать девятое октября. Но сперва хочу сознаться: я вторгся к тебе обманным путем, потому что мне нужна помощь.

— Разумеется, — кивнула она. — Сразу поняла, когда ты поздравил меня с прекрасной погодой. Ты напоминаешь мне о моем ирландском происхождении только тогда, когда тебе что-то от меня нужно. Кроме того, это означает, что ты спешишь, следовательно, мы немедленно садимся за стол. Еды достаточно.

Лили провела меня через гостиную в свой рабочий кабинет, где письменный стол, шкафы, книжные полки и пишущая машинка занимали почти все пространство, едва оставляя место для маленького столика, за которым двое могли уютно пообедать. Как только мы уселись, вошла Мими с нагруженным подносом.