Райнов Богомил - Человек из прошлого Страница 14

Мими жадно затягивается. Еще раз и еще.

— Вечером Медаров действительно пришел. Налила ему мастики. Тут всегда была бутылка мастики специально для него. Я лично, должна вам сказать, не переношу мастики. Естественно, я не собиралась подливать ему никакой жидкости. Принц говорит: "Он заснет”, но откуда я знаю, сколько он времени будет спать, да и вообще — проснется ли? Я же, сами понимаете, фармацевт, с такими вещами шуток не шутят. Я не только не подлила ему эту жидкость, но еще сказала Медарову, что у меня такое чувство, что его жизнь в опасности, и в его интересах прекратить эти регулярные визиты ко мне. "Ты видела Танева?" — прорычал старик.

"Не видела я никакого Танева. Просто у меня такое чувство, а вы делайте то, что считаете нужным". Медаров, как видно, понял, что ему грозит какая-то опасность, потому что с того вечера больше здесь не появлялся.

— А Танев?

Мими снова дважды затягивается, потом гасит сигарету в пепельнице.

— А на Танева мне было наплевать. Я нашла его в "Золотой грозди" и сказала, что Медаров, наверно, пронюхал что-то, потому что даже не взглянул на рюмку и быстробыстро ушел.

— Танев поверил?

— Откуда же я знаю, поверил или нет. Во всяком случае, ничего не сказал. С тех пор я его не видела.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— А что вы сделали с пузырьком?

— Тут он где-то…

Мими нагнулась и стала шарить по полу под неуместный аккомпанемент какой-то довольно жизнерадостной "ча-ча-ча”. Через минуту хозяйка вытащила вместе с кучей мелочей маленький пузырек с прозрачной жидкостью и подала мне.

— Надеюсь, вы не подменили содержимое, — говорю я и кладу пузырек в карман.

— Ух, эти следователи! Вам все говоришь, как людям, а вы…

— Ну ладно, ладно, — останавливаю я ее. — Значит, у вас сложилось впечатление, что Медаров и Танев не очень любили друг друга?

— Еще как ненавидели! Два умалишенных, помешавшихся от злобы, плюс атеросклероз, во всяком случае у Медарова… Подкарауливали один другого и только и ждали момента, чтобы…

— Уничтожить друг друга?

— Чтобы рассчитаться друг с другом. Медаров все время повторял, что у него свои счеты с Таневым. А тот все хотел найти что-то в карманах Медарова…

— Ясно, — киваю. — А как тогда вы объясните тот факт, что Медаров столь быстро отступил?

— Почему — отступил? — смотрит на меня Мими. — Я сказала, что перестал сюда ходить, но это разные вещи. Перестал ходить он, но начал ходить другой.

— Конкретнее, пожалуйста. Я что-то не улавливаю.

— Все вы так говорите… Пока не вытянете из человека все, что вам нужно. Конкретнее вам может рассказать Вера. Вы же были у нее? Только она об этом промолчала и отфутболила вас ко мне.

— Ну что же, — говорю с привычным благодушием, — может быть, это и к лучшему. Вы же очень симпатичная и милая женщина. Так что же…

Мими чуть подается ко мне:

— Едва перестал ходить Медаров, появился другой, молодой — Андреев. Когда он пришел в первый раз, дома была я одна. "Мне нужен товарищ Танев", — говорит. "Если вам нужен товарищ Танев, звоните один раз. На табличке же написано". — "А мне сказали, что его здесь нет". — "А если вы знаете, что его нет, зачем приходите?" — "Я хочу знать, когда он вернется". — "Мне это неизвестно, — говорю. — И вообще, звоните три раза только тогда, когда вам понадоблюсь лично я". И захлопнула перед ним дверь. Но через два дня вижу, как он выходит из Вериной комнаты. "Знакомьтесь, — говорит Вера. — Товарищ Андреев, инженер-электрик…”

— Инженер-электрик?!

— Ну да, а что вы удивляетесь?! — поднимает брови Мими. — Я сказала "инженер-электрик”, а не "космонавт".

— Потом?

— Потом — ничего. Однако я уверена, что послал его Медаров. Только перестал ходить Медаров — появился Андреев. И все к Вере ходит.

— А вы что, ревнуете?

— Буду я ревновать, как же!.. — презрительно сжимает губы Мими. — Опротивели мне эти мужчины.

— Ну и гоните их, если опротивели, — советую я. — Можете начать прямо с вашего Принца.

— Я и думаю так сделать. Иногда думаю… А иногда в голову приходит совсем другое… Жизнь у нас одна, надо прожить ее как-то…

— Почему же "как-то”. Почему не "хорошо", а "как-то"?

— Ох… — Мими страдальчески смотрит на меня. — Разве знаешь, что хорошо, а что нехорошо…

— Как — не знаешь? — удивляюсь я.

— Выходит, не знаю. А вы знаете?

— Конечно. Как и вы, впрочем. Только вы забыли. Забыли, чему нас учили еще в школе.

— В школе!.. — Мими снисходительно улыбается.

— Ну да, в школе. Самые банальные истины усваиваются еще в школе… что не мешает им быть истинами.

— Может быть, вы напомните мне некоторые из них. — * Мими по-прежнему снисходительно улыбается.

— Почему бы и нет? Сколько угодно.

— И я начинаю подчеркнуто назидательным тоном?

— Хорошо, например, регулярно убирать свою комнату, а не жить в беспорядке. Беспорядок вообще нехорош ни в комнате, ни в чем бы то ни было другом. Хорошо — отдыхать, если отдых сопровождается приятным препровождением времени, но если отдых чересчур утомляет, то это уже нехорошо. Хорошо иметь друга, но настоящего, а не фальшивого… Продолжать дальше?

Мими молчит, опустив голову. Проигрыватель все так же неуместно выдает какой-то фокстрот.

— Да-а-а, — произношу я, чтобы оживить паузу. — Жизнь одна, говорите вы. Но жизнь — не пустое дело. Особенно если принять во внимание, что второй нету.

Мими продолжает молчать, упорно разглядывая элегантные туфли.

— Вы, например, глубоко убеждены в своей честности, потому что не способны всыпать отраву кому-нибудь в рюмку. Но достаточно ли честны вы по отношению к себе самой? Думали ли вы об отраве, которую себе самой всыпаете?

Мими сидит молча. Фокстрот закончился. Пластинка — тоже, хотя она и долгоиграющая. Игла скребет впустую, но мы не обращаем на это внимания.

— Впрочем, — добавляю я, — не будем выходить из рамок вопросника. До свидания!

Беру шляпу с соседнего кресла и встаю. Мими смотрит на меня усталым взглядом и машинально замечает:

— Вы же не выпили кофе…

— Берегу его для заключительного аккорда, — объясняю я. — Мой патент на питье кофе: дождаться, пока он остынет, и выпить залпом!

При этих словах я наклоняюсь, беру чашку с пола и провожу краткую демонстрацию своего патента.

— До свидания, — повторяю я и приветливо машу рукой.

— До свидания, инспектор… — слышу за спиной усталый голос.

А игла продолжает понапрасну скрести пластинку…

— Гм… Инженер-электрик…

Никакого ответа.

— Гм… — повторяю снова.

И опять никакого ответа.

Здесь следует пояснить, что ответ, в сущности, едва ли возможен: единственные существа в комнате — это я и часы. А от часов трудно ожидать чего-либо, кроме ответа на вопрос: "Который час?" Но даже и тут не исключено, что будешь обманут. Особенно если ты забыл завести своего собеседника.

Итак, я сижу в комнате в обществе старого будильника и рассуждаю о некоторых вещах. Кто-нибудь со стороны заметил бы, что только сумасшедшие разговаривают сами с собой. На что я возражу — такова моя работа. В данный момент я нахожусь не в служебной канцелярии, а в своей собственной квартире, так что имею право делать все, что мне хочется.

В сущности, увы, я не могу делать все, что мне хочется. Иначе я, вероятнее всего, направился бы в Перник — правда, на сей раз без букета. День воскресный, так что вполне подходит для загородной прогулки, но этот инженер-элекгрик спутал мне все карты. Нужно будет сходить посмотреть, что он собой представляет.

Инженеры-электрики — уважаемые люди в нашей республике. Я лично против них ничего не имею. Но когда кто-то убит неизвестно каким образом, но с помощью электрического тока, и когда в путанице допросов неожиданно выплывает некий инженер-электрик, согласитесь сами, что имеет смысл с ним встретиться, хотя бы на предмет консультации.

Не спеша одеваюсь, не переставая размышлять над проблемами использования электроэнергии, нахлобучиваю свою старую и верную шляпу, перекидываю через руку плащ, и вот — я снова в пути.

День, вопреки календарным данным, почти весенний. Люди прогуливаются. Дети — с воздушными шариками. Матери — с колясками. А преданный вам Петр Антонов — с совершенно ненужным плащом и несколькими непроверенными версиями в голове.

В сущности, давно уже пора снова взглянуть на эти версии. Не мысленно, поскольку мысленно я непрерывно прокручиваю их в уме, а в письменной форме, в соответствии с практикой авторов криминальных романов: маленький эпизод, потом герой на протяжении десяти страниц целиком излагает свою глубокомысленную версию либо самому себе, либо своему шефу; затем еще один маленький эпизод, и снова повторение той же версии, но с небольшими изменениями и дополнениями; затем третий эпизод — и третье изложение версии. И так далее, до самого конца романа. Таким образом, читатель может наглядно проследить за тем, как видоизменяются и оформляются версии, а автор имеет возможность создать толстый роман, в основе которого лежит история, которая заняла без повторения от силы страниц двадцать.