Николай Шпанов - Медвежатник Страница 14

Долго раздумывал Паршин над тем, как быть. Наконец сел в поезд и поехал.

Трудно описать эту встречу. Ни он старуху, ни она его не узнали. Когда он убедил ее в том, что он – действительно он, старуха села на сундучок и долго молча разглядывала его со всех сторон. Потом поудивлялась тому, что сын больно скоро состарился. Так и не поверила, что он уже старик. К его проекту увезти ее в Котлас старуха отнеслась равнодушно. Чуть-чуть оживилась, рассказывая, что в Москве живет теперь и ее овдовевшая дочь Пелагея, младшая сестра Паршина, а она приглядывает за внуками и в меру своих старушечьих сил помогает дочке. Расспросить сына о том, где он пропадал почти сорок пять лет, старуха забыла.

С приближением вечера стал вопрос о ночевке. Каморка у матери была крохотная, и стояло в ней две койки – на второй спала другая сторожиха. Паршин и без вопроса понял, что ночевать тут нельзя. Не будь он на нелегальном положении – другое бы дело. А так – подвести может.

Нужно было искать ночлег. Выйдя на широкий, как поле, асфальтовый простор новой Калужской улицы, Паршин остановился в растерянности. В гостиницу сунуться он не мог. "Порядочных" знакомых не было. Перебрал в памяти адреса былых "малин", перекупщиков, тайных ночлежек – и остановился на всплывшем внезапно в памяти слесаре Ивашкине. В его подвальчике можно, пожалуй, заночевать.

Ивашкина Паршин застал дома. Ему не пришлось долго объяснять, кто таков неожиданный гость. Слесарь хорошо помнил взломщика, от которого ему перепало не мало добычи. С тех пор у него не было таких хороших заказчиков. Но, сравнив стоявшего перед ним оборванного старика с былым барином в бобрах, Ивашкин повесил голову: кривая дорожка к добру не приводит!…

Появились пол-литра и коробка баклажанной икры. Распили. Ивашкин сбегал за повторением. Пошли воспоминания. Паршин лег спать с туманом в голове. В пьяной карусели вертелись "Славянский базар", Фелица, бобры, миллионы и снова Фелица…

Следующим вечером опять литровка на столе. И опять соблазн воспоминаний.

Шепотком, слюнявя ухо Паршина, Ивашкин сообщил, что есть у него на примете один человек, с которым, кажется, можно сделать "дело". Хоть он и конструктор и работник большого завода, но есть в его прошлом кое-что известное Ивашкину, чем можно его прижать. Был инженер Яркин когда-то беспризорным, безобразничал, крал, судился. Только тогда у него была другая фамилия. С тех пор он, правда, как говорится, "перековался", отошел от дурной жизни и работает, кажется, как все. Но отчего не попробовать его прижать? Многого от него не требуется, дело подводчика – сторона: выяснил, когда денежки в кассе будут, рассказал о порядке, достал пропуск – и в сторону. Остальное уже дело мастера.

– Такому мастеру, как ты, и книги в руки! – льстиво нашептывал Ивашкин.

Чем дальше шли разговоры, тем проще казалось Паршину пойти к инженеру и вовлечь его в "дело". Паршин хорохорился. Он даже не казался себе уже ни старым, ни подошедшим к концу пути, когда нужно подытожить пережитое…

К утру эта уверенность, навеянная водкой, исчезла. Паршин снова превратился в вялого, усталого старика. Но после первого же стакана, поднесенного Ивашкиным для опохмелья, в голове снова стало звонко и неспокойно.

Через день Паршин начал наводить справки об инженере Яркине.

Пока шло прощупывание Яркина, Паршин успел вместе с матерью Марьей Степановной побывать у сестры. Пелагея Петровна, в просторечии Паня, жила с двумя детьми, служила продавщицей в галантерейном магазине. Жалованье получала мизерное, едва сводила концы с концами.

Впервые с тех пор, как уехал из деревни, Паршин провел с детьми целый день. Их мир показался ему таким далеким от его собственного, словно они жили какими-то совсем разными жизнями. Даже слова, которые были у них в обиходе, были не те, к каким привык Паршин. С интересом, граничащим с недоверием, он установил, что и мальчик и девочка твердо верят в свое будущее и знают о нем так много, словно видят его. Эта уверенность больше всего поразила Паршина…

Между тем разведка Яркина двигалась вперед. При втором посещении Яркина Паршин без стеснения рассказал ему о себе все: сказал, что отбыл срок за переход границы, рассказал про прошлую жизнь и уверил, будто лучше него никто не владеет искусством взламывания несгораемых касс.

Говоря, Паршин внимательно следил за собеседником. Ему важно было знать впечатление, какое произведет рассказ. И недоумение, сквозившее во взгляде инженера, – зачем, мол, мне все это знать? – не нравилось Паршину.

Потом он перешел ко второму пункту: сказал, что знакомство их может быть выгодным для обоих, стоит только Яркину оказать Паршину небольшую услугу.

Яркин ответил, что не видит надобности в знакомстве с Паршиным. Тогда Паршин пустил в ход козырь, полученный от Ивашкина: упомянул о прошлом Яркина и о том, что знает его настоящую фамилию.

Яркин, по-видимому, не ждал удара с этой стороны, смешался, попробовал прикрикнуть на Паршина. Но того трудно было испугать. Кончилось тем, что Яркин спросил, что, собственно, нужно гостю.

– Только маленькой помощи, – сказал Паршин. – Сами видите, дошел до крайности. Как только справлюсь, брошу все, уеду в свой Котлас и заживу честно, по-тихонькому.

– При чем же здесь я? Чего вы хотите от меня? – раздраженно переспросил Яркин.

– Ведь вы в институте свой человек?

– При чем тут наш институт? – с испугом спросил Яркий.

– Там предстоит выплата стипендий. Мне нужно точно знать, когда это произойдет, в каком банке кассир получит деньги. Это мне нужно, чтобы посмотреть, сколько он получит. Спрашивать о таких вещах как-то неловко.

По мере того как Паршин говорил, его голос делался все тверже, все уверенней.

– Затем мне требуется знать: когда кончается раздача стипендий, сколько студентов успевают получить стипендии в первый день, к какому часу кассир уходит домой? Вот, собственно говоря, и все…

Стоя у двери, как будто готовый каждую минуту распахнуть ее и выкинуть шантажиста, Яркин широко открытыми глазами смотрел на Паршина. Взгляд его делался то испуганным, то злым. Инженер переминался с ноги на ногу и нет-нет притрагивался к ручке двери. Паршин видел, как росинки пота появляются на лбу у молодого человека, и ждал, что будет. Он вовсе не был уверен в успехе своего предприятия. Если Яркин отворит сейчас дверь и кликнет людей, Паршин даже не станет сопротивляться – пусть берут! Все равно рано или поздно этим должно кончиться… Как это говорится в тюрьме: "Тот, кто хлебнул тюремной баланды, вернется". Что же, для таких, как он, это, по-видимому, верно.

Но вот он услышал хриплый голос Яркина:

– Дальнейшее меня уже не будет касаться? Вы оставите меня в покое?

– Само собой, – пренебрежительно ответил Паршин. – На что вы мне?

– Хорошо, я узнаю.

– Только еще один пустяк. Вот моя фотография, – Паршин небрежно передал Яркину заранее приготовленную маленькую карточку. – Нужно выправить мне пропуск для входа в институт.

– Этого я не могу, – решительно заявил Яркий.

– Придется сделать, – мягко, но в то же время настойчиво проговорил Паршин. – Придется, Серафим Иванович.

Яркин в волнении мял папиросу. Не глядя на Паршина, он взял фотокарточку, но мрачно пробормотал:

– Я не могу достать пропуск на ваше имя.

– Не имеет значения, – успокоил Паршин и усмехнулся. – Я не гордый. Абы войти да выйти.

– Послезавтра утром… – Заложив руки за спину, чем подчеркивал нежелание подавать Паршину руку, Яркин толкнул дверь ногой.

Когда Паршин был уже в прихожей, Яркин вдруг тихо произнес ему в спину:

– Я бы на вашем месте уехал из Москвы. Теперь же.

– Это почему же? – обернулся Паршин.

– Я… решил сообщить о вас в милицию.

– Обо мне? – спокойно спросил Паршин.

– О вас.

– А о себе?

– Будь, что будет, сам пойду и все скажу.

Паршин несколько мгновений глядел в глаза Яркину, пожал плечами и вышел, аккуратно притворив за собою дверь.

Коготок увяз – всей птичке пропасть

Послезавтра наутро Паршин получил от Яркина пропуск. Страх победил инженера.

До выдачи стипендии оставался один день. Паршин прошел в институт и обследовал помещение кассы, расположение охраны, дверей.

День ушел на раздобывание инструмента в дополнение к уже изготовленному Ивашкиным. Ночью Паршин пришел к Яркину и, не заходя дальше прихожей, коротко бросил:

– Завтра к вечеру вам надо быть в вестибюле института.

Яркин в бешенстве захлопнул дверь, едва не ударив ею Паршина. Тот повернулся и молча ушел.

На следующее утро Паршин проследил в банке институтского кассира, посмотрел, сколько тот получил денег, вместе с ним приехал в институт и часа два наблюдал за выдачей стипендий. Сосчитав, сколько студентов проходит в час и сколько времени осталось до конца занятий, он прикинул, что на ночь в кассе остается сумма, из-за которой стоит производить взлом. После того уехал к Ивашкину, чтобы выспаться.