Жорж Сименон - Преступление в Голландии Страница 15

Она опустила глаза, теребя в руках сумочку.

— Вам скучно на образцовой ферме отца. Вам хочется другого. Вы начали в лицее, в семнадцать лет, с преподавателем гимнастики. Уговорить его уехать не удалось. Вы перебрали всех мужчин Делфзейла и нашли одного, который показался вам решительнее других. Попинга много плавал.

Тоже любил жизнь. Его сковывали предрассудки. И вы бросились ему на шею.

— Зачем вы говорите…

— Может быть, я и преувеличиваю. Допустим, он ухаживал за вами: вы девушка красивая, чертовски аппетитная. Но ухаживал он робко, боясь осложнений, боясь своей жены, Ани, директора, воспитанников…

— Особенно Ани.

— Мы сейчас поговорим об этом. Он целовал вас в укромных уголках. Держу пари, у него даже и смелости-то не хватало помышлять о большем. Однако вы посчитали — пора! Вы стали подстерегать его. Вы приносили ему домой фрукты, вошли в семью. Вы вынуждали его провожать вас на велосипеде и останавливались за штабелем леса. Вы писали ему письма, предлагали уехать.

— Вы читали?

— Читал.

— А вы не думаете, что начал он?

Она вспылила.

— Сначала он говорил, что несчастен, что госпожа Попинга не понимает его и беспокоится только о том, что скажут люди, что жизнь бессмысленна, и все…

— Черт возьми!

— Вы прекрасно знаете, что…

— Шестьдесят женатых мужчин из ста говорят это первой же смазливой девчонке. Только бедняга напал на девушку, которая поймала его на слове.

— Вы злой, злой!

Она чуть не плакала и топала ножкой, подчеркивая слово «злой».

— Короче, он все время откладывал ваш злополучный отъезд, и вы прекрасно понимали, что эта затея неосуществима.

— Неправда!

— Да, да. И вот доказательство: вы в некотором роде подстраховали себя от случайностей, принимая ухаживания Баренса. Правда, осторожно, потому что он человек молодой, робкий, хорошо воспитанный, почтительный, которого можно и вспугнуть.

— Ужасно!

— Обычная житейская история.

— Вы презираете меня, да?

— Я? Вовсе нет.

— Вы меня презираете! Но я так несчастна. Я любила Конрада.

Она заплакала, затопала ногами.

— Я вам запрещаю…

— Говорить, что вы их не любили? Полноте. Вы их любили, пока они давали вам надежду на новую жизнь, отъезд, мысль о котором неотступно преследовала вас.

Не слушая больше, она простонала:

— Не надо мне было приходить! Я думала…

— Что я возьму вас под защиту? Но именно это я и делаю. Только я не считаю вас ни жертвой, ни героиней. Вы маленькая лакомка, глуповатая, немного эгоистичная — вот и все. Девчонка, каких множество.

Она взглянула на него заплаканными глазами, где уже светилась надежда.

— Меня все ненавидят, — посетовала она.

— Кто это все?

— Прежде всего, госпожа Попинга, потому что я не такая, как она. Ей бы только целый день шить одежду для аборигенов Океании или вязать для бедняков. Я знаю, что она советовала девушкам-белошвейкам из монастыря не брать с меня пример. Она даже заявила, что я плохо кончу, если быстро не выйду замуж. Мне все передали.

От этих слов повеяло затхлостью провинциального городка: монастырь, разговоры, девушки из добропорядочных семей вокруг дамы-патронессы, наставления, коварные излияния.

— Но особенно Ани…

— Ненавидит вас?

— Да! Почти всегда, когда я приходила, она покидала гостиную и поднималась к себе. Могу поспорить, она уже давно догадалась. Госпожа Попинга, несмотря ни на что, славная женщина. Она хотела лишь повлиять на мои манеры, изменить фасон моих платьев, а главное, научить меня читать не только романы. Она ничего не подозревала, иначе не просила бы Конрада провожать меня.

На лице Мегрэ играла загадочная улыбка.

— Ани — совсем другое. Вы видели ее? Какая она страшная! Кривые зубы! Ни один мужчина никогда не позарится на нее. Она это хорошо знает, как и то, что останется старой девой. Именно поэтому она и училась — хотела иметь профессию. Она делает вид, что презирает мужчин, и состоит в феминистских лигах.

Бетье снова оживилась. В ней вспыхнула скрытая ненависть.

— Вот она и слонялась по дому, сторожа Конрада: раз ей на роду написано быть целомудренной, пусть и другие тоже, понимаете? Я уверена, она догадалась и, без сомнения, задумала отвадить от меня Конрада и даже Корнелиуса. Она прекрасно видела, что все мужчины, включая Винанда, поглядывают на меня. У него, правда, никогда не хватало смелости заговорить со мной — он только краснея, когда я с ним танцевала. Его жена тоже ненавидит меня. Может быть, Ани ничего не сказала сестре, а может, сказала. Возможно, и письма нашла она.

— А кто убил? — резко спросил Мегрэ.

— Клянусь, не знаю, — растерялась Бетье. — Я этого не говорила… Но Ани — язва. И если она уродка, это не моя вина.

— Вы уверены, что она никогда не любила?

Улыбка, даже короткий смешок Бетье, инстинктивно триумфальный смех желанной женщины, уничтожающей дурнушку. Ну, прямо-таки девчонки из пансионата, ссорящиеся по пустякам.

— Во всяком случае не в Делфзейле.

— Своего зятя она тоже ненавидела?

— Не знаю. Здесь совсем другое: он — член семьи, а значит, хоть немного, но принадлежал и ей. Поэтому надо было следить за ним, сберечь его…

— Но не убивать!

— А что думаете вы? Вы всегда говорите так…

— Я ничего не думаю. Скажите, Остинг знал о ваших отношениях с Попингой?

— Вам и это сообщили!

— Вы вместе ходили на отмели Воркюма. Он оставлял вас одних?

— Да. Он вел судно, на мостике.

— Предоставляя вам каюту?

— Разумеется. Снаружи было прохладно.

— Вы его не видели с… со дня смерти Конрада?

— Да! Клянусь!

— Он никогда не ухаживал за вами?

Улыбка тронула ее губы.

— Остинг?

Бетье занервничала и готова была расплакаться.

Дверь приоткрылась. Г-жа Ван Хасселт, которая в конце концов услышала голоса, просунула голову и, пробормотав извинения, вернулась за кассу. Наступила тишина.

— Вы полагаете, отец способен убить вас?

— Да! Он сделал бы это…

— Следовательно, он мог убить и вашего любовника.

Она в ужасе вытаращила глаза, резко запротестовала:

— Нет! Неправда! Это не отец!

— Однако, когда в ночь преступления вы вернулись домой, его не было на ферме.

— Откуда вы знаете?

— Он пришел позже вас, не так ли?

— Сразу же за мной, но…

— В своих последних письмах вы проявляли нетерпение. Вы почувствовали, что Конрад уходит от вас, что приключение начинает его тяготить и он никогда не покинет дом ради отъезда за границу с вами.

— Что вы хотите сказать?

— Ничего. Уточняю некоторые детали. Кстати, ваш отец не заставит себя долго ждать.

Она испугалась и посмотрела вокруг, ища глазами выход.

— Не бойтесь. Вы мне нужны сегодня вечером.

— Сегодня вечером?

— Да. Мы восстановим факты и поступки каждого в ночь преступления.

— Он убьет меня!

— Кто?

— Отец!

— Я буду там. Ничего не бойтесь.

— Но…

Открылась дверь, и в зал вошел Жан Дюкло. Он быстро закрыл за собой дверь на ключ. Вид у него был растерянный.

— Осторожно! Здесь фермер. Он…

— Проводите девушку в свою комнату.

— В мою?

— Ну в мою, если хотите.

В коридоре послышались шаги. Через дверь около сцены Бетье и Дюкло вышли на черную лестницу. Мегрэ повернул ключ и оказался нос к носу с фермером. Ливенс заглянул в зал через плечо комиссара.

— Бетье?

Снова встал вопрос языка — они не могли понять друг друга.

Пользуясь своей массой, Мегрэ заслонял вход, чтобы выиграть несколько мгновений, и в то же время стараясь не рассердить фермера.

Жан Дюкло, с непринужденным видом, не замедлил спуститься.

— Скажите ему, что он получит свою дочь сегодня вечером и что он тоже потребуется для восстановления картины преступления.

— Надо…

— Да переводите, черт возьми, то, что я сказал.

Дюкло перевел слащавым голосом. Фермер молча смотрел на них.

— Скажите еще, что сегодня вечером убийца будет арестован.

Мегрэ едва успел прыгнуть и повалить Ливенса, который, выхватив револьвер, приставил дуло к его виску.

Схватка была короткой. Всем своим весом Мегрэ навалился на противника и обезоружил его. Гора стульев, задетая в борьбе, рухнула, слегка поранив комиссару лоб.

— Дверь на ключ! — крикнул Мегрэ Жану Дюкло. — Никого не впускать!

И, отдуваясь, выпрямился.

Глава 9

Следственный эксперимент

Первыми, ровно в половине восьмого, пришли Винанды. В этот час в зале для торжеств гостиницы «Ван Хасселт» находилось лишь трое мужчин, которые поджидали остальных, не вступая в разговоры друг с другом: нервничающий Жан Дюкло ходил из угла в угол, хмурый Ливенс сидел как изваяние, а Мегрэ с трубкой в зубах стоял, прислонясь к роялю.

Никто не догадался зажечь полный свет — высоко под потолком тускло горела одна большая лампа. Все так же громоздились стулья, кроме первого ряда, выставленного по распоряжению Мегрэ.