Артур Дойл - Долина страха. Все повести и романы о Шерлоке Холмсе Страница 16

Уже говорилось о том, что на широкой равнине нет никаких признаков жизни, хотя это не совсем так. С высоты Сьерра Бланка видна дорога, извивающаяся по пустыне и убегающая вдаль, теряясь за горизонтом. Эта дорога изборождена колесами и вытоптана ногами множества искателей приключений. Повсюду разбросаны какие-то белые предметы, сверкающие на солнце так, будто их совсем не коснулись отложения щелочи. Подойдите поближе и рассмотрите их. Это кости: одни большие и грубые, другие поменьше и более аккуратные. Крупные кости – рогатого скота, а другие – человеческие. Полторы тысячи миль тянется этот ужасный, устланный смертью путь. Путь, по которому разбросаны останки тех, кто погиб в пустыне.

Такую безрадостную картину увидел перед собой одинокий путник четвертого мая 1847 года. Только по виду этот человек скорее походил на демона или духа этих мест. На первый взгляд ему можно было дать и сорок, и шестьдесят лет. Лицо путника было худым и изможденным, а желтая, словно пергамент, кожа туго обтягивала выпирающие кости. Его длинные, темные волосы и борода были сплошь усеяны белыми пятнами седины, а ввалившиеся глаза горели неестественным блеском. Рукой, похожей на кисть скелета, он сжимал винтовку. Путник был высок и широкоплеч. Чтобы не упасть, он опирался на винтовку. Но даже сгорбленная поза не могла скрыть его высокого роста и могучего телосложения. Однако, его изможденное лицо и одежда, висевшая мешком на исхудалых, как плети, руках, говорили о том, отчего путник столь ужасающе выглядел. Он умирал – умирал от голода и жажды.

Он с трудом, напрягая последние силы, спустился в лощину, а затем с трудом забрался на небольшое плато в тщетной надежде увидеть здесь, на равнине, хоть какие-нибудь признаки воды. Но перед ним расстилалась великая соляная пустыня, а дальше за ней – полоса диких гор, и нигде ни травинки, ни деревца. Значит, нет и воды. Он смотрел и на юг, и на восток, и на запад – нигде ни проблеска надежды. И тогда человек понял, что его скитания подошли к концу, и вот здесь, на этом унылом утесе, он и приготовился умереть. «Не все ли равно, здесь или на пуховой постели лет через двадцать?» – бормотал он, садясь в окружение валунов.

Прежде, чем сесть, человек положил на землю свою бесполезную винтовку и большую шаль, завязанную узлом, которую он нес на правом плече. Казалось, все это потребовало от путника невероятных усилий. Он почти без сил опустился на землю. Тотчас же из серого свертка раздался жалобный возглас, а вслед за тем высунулась маленькое, испуганное личико с блестящими темными глазенками. Потом показались и два крошечных, в ямочках, кулачка.

– Ты ушиб меня! – укоризненно произнес детский голосок.

– Прости меня, – ответил путник извиняющим тоном. – Я не хотел.

Говоря, он развязал серую шаль и вытащил симпатичную маленькую девочку примерно лет пяти. На ней были изящные ботиночки и нарядное розовое платьице с повязанным поверх льняным фартучком – видимо, ее одевала заботливая мать. Девочка была очень бледненькая и усталая, в то же время было видно, что на ее долю выпало гораздо меньше страданий, чем на ее путника.

– Тебе больно? – с тревогой спросил он, тогда как девочка теребила прядку золотистых волос, копной покрывавших ее голову.

– Поцелуй – и все пройдет, – произнесла она совершенно серьезно, показывая на ушибленное место. – Мама всегда так делала. А где мама?

– Мама ушла. Думаю, ты ее долго не увидишь.

– Как ушла! – воскликнула девочка. – Странно, и даже не сказала «До свиданья»? Она говорила это даже тогда, когда уходила к тетушке пить чай, а сейчас ее нет уже целых три дня. Скажи, почему тут так сухо? У нас нет воды и нечего поесть?

– Ничего нет, миленькая. Потерпи чуть-чуть, и все будет в порядке. Смотри веселее, и тогда тебе легче будет переносить невзгоды. Не так-то легко говорить, когда губы как подметки, но, полагаю, будет лучше, если ты узнаешь, как обстоят у нас дела. А это что у тебя?

– Посмотри, какие хорошенькие! И какие забавные! – восторженно воскликнула девочка, держа в ручонках два блестящих кусочка слюды. – Когда мы вернемся домой, то я подарю их брату Бобу.

– Скоро ты увидишь кое-что получше, – самоуверенно произнес мужчина. – Только подожди немного. Я вот что хотел тебе сказать. Помнишь, когда мы покинули реку?

– Ах, да.

– Так вот, мы рассчитывали, что скоро будем у другой реки. Но почему-то мы ошиблись. То ли карта подвела, то ли компас, или еще что-нибудь. Сейчас это уже не важно. У нас кончилась вода. Остался лишь маленький глоток воды для тебя, а потом…

– И ты не сможешь умыться, – серьезно перебила его девочка, глядя на его испачканное лицо.

– И попить тоже. Мистер Бендер, он был первым, кто умер, за ним индеец Пит, потом миссис Макгрегор, Джонни Хоунс, а потом, дорогая, и твоя мама.

– И мама тоже умерла!? – воскликнула девочка, и, уронив личико в фартучек, горько зарыдала.

– Да, все умерли, кроме нас. А потом я подумал, что, возможно, в этой стороне нам удастся отыскать воду. Я взвалил тебя на плечи и пошел – так началось наше утомительное путешествие. И, кажется, здесь стало еще хуже. А теперь у нас и вовсе нет никаких шансов!

– Ты считаешь, что мы тоже умрем? – спросила девочка, перестав всхлипывать и поднимая заплаканное личико.

– Полагаю, что дело к этому и идет.

– Почему же ты раньше мне этого не сказал? – произнесла она, радостно улыбаясь. – Ты так меня напугал. Но ведь, когда мы умрем, мы снова будем с мамой?

– Ты, дорогая, конечно.

– И ты тоже. Я ей расскажу, какой ты ужасно добрый. Я уверена, что она встретит нас у дверей рая с большим кувшинов воды и горкой гречишных оладьев, горячих, поджаренных с двух сторон – такие, какие любим мы с Бобом. А сколько нам еще ждать?

– Я думаю, не очень долго, – глаза мужчины были устремлены на север. На голубом небосводе показались три крошечных пятнышка. Они росли с каждой минутой и вскоре превратились в трех огромных птиц, которые сначала принялись кружить над головами путников, а потом уселись на одну из окружавших мужчину и девочку скал. Это были канюки, грифы с запада, чье появление считается предвестием смерти.

– Петушки и курочки! – радостно воскликнула девочка, показывая на их уродливые тела. Она похлопала в ладоши, заставляя птиц взлететь. – Скажи, а эту страну тоже создал Бог?

– Получается, что так, – произнес ее попутчик, слегка удивившись такому внезапному вопросу.

– Он создал все в Иллинойсе. Он создал и Миссури тоже, – продолжала малышка. – Я думаю, что это место тоже кто-нибудь создал. Но создал не очень хорошо, забыл сделать воду и посадить деревья.

– Ты не хотела бы помолиться? – робко спросил мужчина.

– Но ведь ночь еще не наступила.

– Это не важно. Богу все равно, когда ты молишься, лишь бы ты это делала. А молитву мы прочтем ту же, что ты читала перед сном в своем фургоне, когда мы ехали по равнинам.

– Почему ты сам не прочтешь какую-нибудь молитву?

– Я забыл их, – ответил он. – Я не произнес ни одной молитвы с тех пор, когда ростом был вдвое меньше этого ружья. Не помню, чтобы после этого я когда-либо молился. Ты говори, а я стану рядом с тобой, и буду повторять.

– Тогда ты встань на колени, и я тоже, – сказала она, расстилая на земле шаль. – Подними вот так руки, и тебе станет легче.

Лишь канюки были свидетелями этого странного зрелища. На узкой шали друг против друга стояли два путника – лепечущий ребенок и отчаянный, закаленный невзгодами искатель приключений. Кругленькое личико девочки и его изможденное, угловатое лицо были подняты к небу, на котором не виднелось ни облачка. Они словно видели Сущего, к которому обращались. Обращались, слившись воедино, два голоса – один высокий и чистый, другой – низкий и грубый. Они взывали к его милосердию и молили о прощении. Закончив молитву, они положили шаль, служившую им подстилкой, в тени камней, и девочка задремала, положив голову на грудь своего защитника. Он некоторое время смотрел на нее, борясь со сном, но усталость взяла свое. Три дня и три ночи он провел без сна и отдыха. Вскоре веки его опустились, закрыв на утомленные глаза, голова все ниже и ниже опускалась на грудь все ниже и ниже. Поседевшая борода мужчины смешалась с золотистыми косами его маленькой спутницы, путники крепко уснули.

Если бы мужчина не задремал, то в течении получаса наблюдал бы довольно странное зрелище. Далеко, у самого горизонта, там, где берет начало щелочная равнина, поднималось небольшое облачко пыли. Вначале маленькое, едва различимое, сливающееся с дымкой, постепенно оно приобретало ясные очертания, росло ввысь и вширь, пока, наконец, не превратилось в плотную, ясно различимую тучу. Она продолжала увеличиваться в размерах, пока, наконец, не стало ясно, что это – громадное облако пыли, поднятое движущимся по равнине огромным стадом животных. В местах плодородных человек наблюдательный пришел бы к выводу, что к нему приближаются бизоны, огромными стадами пасущиеся в прериях. Но здесь, в этих иссушенных, безжизненных землях такое было попросту невозможно! Вихрь пыли коснулся одинокой скалы, под которой нашли приют двое несчастных скитальцев, и из дымки стали вырисовываться парусиновые навесы повозок и фигурки вооруженных всадников. Показался огромный караван, идущий на Запад. Но что это был за караван! Когда его голова достигла подножья гор, его хвост был еще далеко за горизонтом. Через громадную равнину растянулись, смешавшись в беспорядке, телеги и повозки, конные и пешие, толпы женщин, спотыкающиеся под своими ношами, дети, часть из которых семенила рядом с повозками, а те, что поменьше, выглядывали из-под белых навесов. Очевидно, это были не обычные иммигранты, а странники, вынужденные под давлением сложившихся обстоятельств отправиться на поиски новой родины. Поднимающийся вверх шум и гам толпы людей смешивался со скрипом колес и ржанием лошадей. Но даже подобная жуткая какофония не была способна разбудить двух смертельно уставших путников.