Буало-Нарсежак - В тисках Страница 16

— Не волнуйся, папа. Она рядом. Думает о тебе. Пошли.

Она отвела его в столовую, усадила за стол, повязала салфетку — во время еды он пачкал одежду. Иногда он пытался заговорить — она сразу же подносила ко рту вилку. Почему он вспомнил о племяннице? Что творится в его больной голове? Следует ли рассчитать Марию, которая уже и так слишком много знает, нанять новую служанку и сказать ей, чтобы она не обращала внимания на слова старика? В Марилене зрел гнев против Филиппа, и это создавало еще одну проблему. Надо ли ему сказать, что Симона вышла замуж? Какое он предложит решение? Оно ей известно заранее: он будет держаться своего плана, поскольку не любит терять лицо. Это новый повод для ссор, а спорить ей больше не хочется. И потом, этот Жервен… почему она заранее считает его врагом? Если она встретится с ним, расскажет ему все, не станет ли он ее союзником? Она не могла не признаваться себе, что он ее интересует. Ведь Симона влюбилась в него за несколько дней… она не отлучалась из дома больше чем на месяц… Всего за месяц она выскочила замуж. Настоящая любовная история. Как в романах! Марилена считала глупостью завидовать Симоне, но во всем этом таилось что-то неистовое, страстное, что ее смущало и что она безуспешно пыталась понять.

На следующий день вечером, когда раздался телефонный звонок, она еще не приняла никакого решения. Звонил Филипп. Она была в этом уверена. А вдруг не он?.. Не чувствуя под собой ног, села у телефона и почти расстроилась, услышав голос мужа.

— Как дела? — спросил он. — Больше на меня не злишься?.. Как в Париже погода?.. Здесь прекрасная… Удалось часик полетать с приятелем. Только здесь и можно жить…

Он говорил слишком возбужденным голосом. Неподходящий момент говорить ему… о Симоне. Такой момент никогда не наступит.

— Дома ничего нового?

— Ничего… Дядя начинает вспоминать… обо мне, но все пока неопределенно.

— Ну и что! Пока он тебя не узнает, бояться нечего… Вернусь послезавтра.

— Раньше не можешь?

— Трудно будет. Здесь столько знакомых… Поставь себя на мое место.

Сказано прекрасно. Марилена пожала плечами.

— Ладно. Как хочешь…

— Не забудь о фотографиях для удостоверения личности.

— Это подождет.

— Нет, не подождет. Ты ничего не сможешь сделать без удостоверения личности.

Марилена вспомнила о почте до востребования. У нее спросят удостоверение. Филипп прав.

— Завтра этим займусь.

— Пока. Целую тебя.

Вот так. Целую тебя. Разговаривает как будто со знакомой. А как Жервен говорил с Симоной?.. Она задумчиво положила трубку. До этого звонка Марилена еще никогда не ощущала себя покинутой женщиной. Она приняла сильную дозу снотворного, чтобы забыть о своем одиночестве.

Все последующие дни Марилена жила как в тумане. Филипп вернулся со свежим загаром на лице и на руках. Чувствовалось, что он очень доволен своей поездкой, и Марилена никак не могла решиться показать ему свидетельство о рождении, разрушившее все их планы. Она опасалась, что он придет в ярость, поскольку знала, что он свалит всю вину на нее, но в то же время заранее испытала горькую радость от его разочарования. Он считает себя очень хитрым! Посмотрим. Когда на них обрушится небо, когда они будут вынуждены признать, что погрязли во лжи, когда им придется давать объяснения властям, у Филиппа поубавится спеси. Никогда они уже не смогут вернуться на Реюньон. И тогда… Марилена даже не пыталась представить себе будущее. Оно казалось мрачным, безрадостным. В конце концов они, вероятно, расстанутся. Он вернется к друзьям, планерам, к своему существованию, лишенному внутреннего стержня, а она, ну что ж, она станет потихоньку влачить свои дни, если, конечно, ей, несмотря ни на что, достанется какая-то доля дядиного наследства, может, тоже заведет кошек… Но она обретет наконец покой.

Это событие произошло во время завтрака. Марилена резала на кусочки филе морского языка для больного, когда раздался телефонный звонок.

— Не отвлекайся, — сказал Филипп. — Я подойду.

Дверь осталась открытой, и она услышала, как он снимает трубку. Сразу же догадалась, что это Ролан.

— Что?.. Откуда?.. Вы наверняка ошиблись… Ничего страшного… Пожалуйста, мсье.

Он вернулся на место.

— Кто-то звонил из Сан-Ремо… Представляешь!

— Что он сказал?

— Да ничего… Он назвал наш номер, но ведь он просто ошибся! Он сразу же извинился.

— Почисти ему рыбу, — сказала Марилена. — Я сейчас вернусь.

Она вышла, чтобы привести себя в порядок. Итак, то, чего она боялась, свершилось. Жервен сделал попытку связаться с женой. До этого он не давал о себе знать просто-напросто потому, что находился в отъезде. А теперь принял твердое решение увидеться с ней. Вероятно, он занимается бизнесом? Какой-нибудь современный директор фирмы, постоянно летающий из одного места в другое, уставший от многочисленных деловых встреч. Как только он вернется в Париж, то позвонит снова. Если немного повезет, ей удастся получить несколько дней передышки, а потом последует неизбежное объяснение. Он, конечно, же примется преследовать ее, захочет узнать причины ее молчания. Долго она скрываться от него не сможет. Теперь она уже сожалела, что не ответила на звонок сама. Она бы ему сказала… Что бы она сказала?.. «Я не Симона. Нам с вами надо встретиться как можно скорей!» Он начал бы задавать вопросы. Разговор затянулся бы. Филипп бы подошел и, быть может, взял бы, по своему обыкновению, параллельную трубку. И все же ей хотелось быстрей положить конец этой идиотской истории.

Но Жервен больше не звонил, и прошло еще несколько дней, невыносимых из-за своей монотонности. Филипп появлялся только за обедом и ужином. Когда он входил, то сразу же заявлял: «Ни о чем меня не спрашивай. Я работаю над планом, который принесет нам много денег. Ты удивишься, когда я тебе все расскажу. Хорошо бы только, чтобы старик не зажился на этом свете». Он ходил вокруг Леу, со злобой его рассматривал, расспрашивал медсестру, приходившую делать уколы:

— Как вы его находите?.. Мне кажется, сдает.

— Да нет, все так же.

— Да что вы! Он же все больше несет несусветный вздор.

— Нет. Его что-то угнетает, но он не может этого высказать… Естественно, усилие утомляет его. Он теряет ход мысли. Но я чувствую, что он пытается что-то понять… как будто ему хочется что-то узнать.

Филипп с яростью сжимал кулаки в карманах, оставаясь наедине с женой, призывал ее в свидетели.

— Эта девица просто глупа! С чего это ей пришло в голову, что он хочет что-то узнать?

— Но она права. Мне кажется, что время от времени у него бывают проблески и он не может понять, кто я такая.

— Плевать на это, лишь бы он не раскрывал рот.

Он хлопал дверью. И когда возвращался вечером, от него часто пахло спиртным.

Марилена наконец получила удостоверение личности и зашла в банк взять немного денег. Потом, чтобы оттянуть время, прошлась по магазинам. У нее уже пропала решимость идти на почту, и она долго просидела в кафе перед стаканом фруктового сока. Имеет ли она право вскрывать письма, адресованные Симоне, жульнически вторгаться в тайны супружеских отношений, которые Симона тщательно оберегала? Но это единственный способ узнать хоть что-нибудь о Жервене, по тону его писем понять, можно ли сказать ему правду, довериться ему. Марилена наконец решилась, перешла улицу Ваграм и вошла в почтовое отделение. Может, никаких писем вообще нет в природе. Может, Жервен принадлежит к числу тех людей, как и Филипп, которые не любят писать и предпочитают звонить по телефону. У окошка стояла небольшая очередь. Марилена протянула служащему удостоверение личности, сгорая от стыда, как жена-прелюбодейка. Тот порылся в стопке писем, вытащил из нее одно… второе… третье… Марилена угадала правильно.

С ворованными письмами она выбежала на улицу, укрылась в каком-то кафе. Она боялась даже встретиться взглядом с официантом, подавшим ей лимонад. Жервен писал четким, разборчивым почерком, слегка растягивая прописные буквы, в которых чувствовалась некая снисходительность. На двух письмах стоял штамп Рима, на третьем — Милана. Жервен итальянец? Наверно, Симона встретила его в Италии, ведь она часто отдыхала в Греции, Италии и на юге Франции. Пилочкой для ногтей Марилена аккуратно вскрыла конверты.

Она закрыла глаза. Ее как будто вдруг одурманил слишком сильный запах. Но потом решительно, словно хирург, склонившийся над обнаженным телом, пробежала текст первого письма.

«Поверишь ли, если я тебе скажу, что я только что пережил жуткие часы? Во всех газетах писали о катастрофе, происшедшей в Джибути, и не сообщали никаких сведений о том, кто погиб, а кто остался жив. Я пытался выяснить, но все напрасно. И только сегодня утром увидел список погибших. Какая радость, что вы втроем живы и невредимы. Но вы потеряли бедняжку Марилену, которую ты называла “дурехой”, но очень любила. Я знаю ее только по фотографиям, но тоже очень переживаю. Думаю, что от этого потрясения вы еще не оправились, и я до сих пор волнуюсь, хотя и испытываю облегчение от сознания того, что вы живы. В Париж вы приедете раньше, меня задерживают дела. Но очень хочется быстрее вернуться. Нам надо принять решение. Наша жизнь не может больше так продолжаться. Получив твое последнее письмо, я много думал. Я уже тебе объяснял, почему мне трудно измениться. Но теперь я готов на все, чтобы не потерять тебя. Безумный страх помог мне осознать, насколько я люблю тебя. Возможно, ты думала, что я легкомысленный, пустой парень. И для этого, наверно, были основания — ведь я не сдержал своих обещаний. Но можно ли отказаться от сулящих выгоды обязательств, отказаться от борьбы за место, которое я занимал еще пять лет тому назад?.. Прошу тебя, пойми меня. Ты вбила себе в голову, что я суечусь из тщеславия, мелких интересов, хвастовства. Ты никогда не хотела принимать во внимание, что я заложник безжалостной системы. Надо либо идти вперед, либо отказаться. Третьего пути нет. Ладно. Я откажусь. Ты получишь мужа только для себя. Но мужа, у которого пока нет положения. Вот это нужно будет объяснить твоему отцу. Баш на баш. Каждый чем-то жертвует.