Джон Карр - Под покровом ночи Страница 16

— Послушайте, вам не надо бояться. Никто не собирается причинить вам вред…

Девушка изучала меня, склонив голову.

— Пожалуйста, — наконец произнесла она, не могли бы вы уйти? Потом вы сможете снова допросить меня. Сейчас мне трудно говорить… Я вернусь сюда. Мое имя Шэрон Грей. Я живу в Версале, вы меня там найдете… Если вы меня отпустите, я могу уйти черным ходом. Меня никто не увидит и не узнает, что я была… такой.

Казалось совершенно естественным, что мы вот так разговариваем с ней. Совершенно ничего странного… в этом была какая-то откровенность и надежность, и все казалось в порядке вещей. Я боялся, что с дневным светом придет прежнее понятие об условностях. Это было похоже на то, как разбить фарфор, чтобы смешать его осколки с остатками романтичности. Я невольно сказал:

— Да, вы можете идти. Если здесь есть черный ход, постарайтесь, чтобы никто не видел, как вы уходите. — Странная боль пронзила меня, почти злость. — Но это не последний раз, помните! Полиция пожелает допросить вас.

— Конечно, — задумчиво кивнула она, — полиция. — Затем вдруг удивленно заявила: — Я так и не знаю, как вас зовут.

Вот так. В последнюю минуту в наш разговор вмешались светские любезности! Я воспринял это с раздражением, хотя такой поворот должен был показаться мне смешным. Когда я назвал свое имя, девушка заметила:

— О, значит, вы не француз!

— Нет! — резко ответил я и пошел к двери.

Я не хотел допустить, чтобы эта короткая необычная встреча закончилась обменом банальностями. Звездный свет и лампа-орхидея, золотистые волосы и янтарные глаза, замершие в хрупкой красоте, остались в ночи за захлопнутой дверью. Я кисло подумал, что никогда не стану детективом.

Когда я спускался по лестнице, мой удрученный смех раздавался эхом, как мне показалось. Я остановился и с удивлением уставился на прислонившегося к стене и насмешливо усмехающегося Банколена. Ему никогда не изменяла привычка появляться внезапно. Он выглядел как насмешливый гоблин — с черной бородой, стоящий на четвереньках над могилой истории.

— Мой дорогой Джефф, — произнес он противным увещевательным тоном, — в возбуждении от твоего tete-a-tete[7] ты, кажется, забыл, зачем я посылал тебя наверх. — Он поскреб бороду. — Однако, — со вздохом продолжал этот ничему не удивляющийся человек, — не важно. За время твоего идиллического путешествия мы, внизу, потрудились на славу. Боюсь, что комната попросту разорена. Но во всяком случае, мы установили, что там нет никаких потайных дверей, никакого скрытого способа уйти из нее ни в полу, ни в потолке. Voila![8]

Мы продолжали спускаться, и он взял меня под руку.

— Карточную комнату только что опечатали, работа закончена. Теперь можем выйти на улицу и поразмышлять, если не возражаешь… Кстати, я взял на себя смелость подслушать твой разговор с английской леди, который оказался очень полезным. Должен сказать, что ты держался сдержанно и достойно похвалы. Никаких…

С досады я выругался.

— Тогда вам известно, что я ее отпустил. Признаю, я поступил глупо. Я…

Банколен удивленно поднял брови:

— Говоришь, глупо? Но только так и следовало поступить. Я считаю, что ты добыл у нее больше сведений, чем когда-либо удавалось мне. Леди без одежды — это леди без сдержанности. Конечно, за ней проследят, как и за остальными клиентами. Но могу подтвердить, что она правильно назвала тебе свое имя и адрес. Я не очень хорошо знаком с ней, но знаю, кто она.

— Вот как! Случайно, это не какая-нибудь известная особа, которую я должен бы знать?

— Не совсем так. У нее есть деньги и, думаю, какой-то титул, но она не очень известна. Это любовница нашего приятеля Вотреля.

Глава 8

БЕСЕДУЕМ О ПО

Мы с радостью вышли из здания на улицу, где было тепло, а в воздухе пахло дождем и распускающейся зеленью. Мы уселись в машину втроем и поехали вдоль реки вокруг площади Альма в сверкании огней. Мигающие желтые огоньки вывески у „Франсиз“, уютные столики на тротуаре так и манили зайти выпить. Что мы и сделали. В кафе было полно публики, собравшейся здесь после спектакля, в том числе знаменитые актеры и журналисты. При появлении Банколена все замолчали. Разумеется, известие об убийстве уже широко распространилось, но, хотя мы поздоровались с несколькими репортерами, я обрадовался, что они и не подумали нападать на нас со своими вопросами. Они только вежливо улыбнулись и вернулись к своему вермуту и игре в кости. Вопросы к полиции служители пера оставили для рабочего времени. Мы уселись в закутке на кожаном полукруглом диване и часов до трех обсуждали ход расследования. Скорее этим занимались мы с Графенштайном, потому что Банколен хранил молчание, крутя в руках потухшую сигару и время от времени подзывая официанта, чтобы он наполнил его бокал.

Наконец мы закурили. Завеса табачного дыма повисла в неподвижном ночном воздухе. Стоя среди опустевших столиков, Графенштайн разглагольствовал о пиве, а я вспоминал Суинберна, но почему мы с такой страстью обсуждали именно эти темы, понятия не имею.

Доставив Банколена домой на авеню Георга Пятого, буквально за углом, а Графенштайна в его отель на Елисейских Полях, я поехал к себе. В каком-то рассеянном опьянении я обогнул Ронпуан и свернул на авеню Монтеня к своей квартире.

Я был не в состоянии размышлять. Долго стоял в гостиной у высокого окна, выкурив в темноте несколько трубок. Но таинственные обрывки видений, то и дело тревожившие мое сознание, заставляли чувствовать себя необъяснимо несчастным.

Когда я проснулся, комнату заливал веселый солнечный свет — это было такое утро, которое заполняет тебя безотчетной радостью, когда хочется петь и прыгать козликом. Высокие окна сияли в лучах ослепительного солнца, на небе искрились белоснежные облака. Подобные ангелам, они плыли вереницей над серыми крышами Парижа. За одну ночь деревья оделись прозрачной зеленой листвой. В комнату проникал тихий шелест молодых листочков… Короче, это был чудный весенний день. И хотелось смеяться над циничным отрывком из прочитанной накануне книги. Я вскочил и сладко потянулся, услышав, как в ванной уже льется вода, улавливая запах кофе, готовящегося в кофеварке. Томас — я говорил о своем неоценимом слуге? — оживленно хлопотал в комнате, выбирая мне одежду на сегодняшний день, и улыбался в глубине своей уравновешенной, английской души, посматривая за окно.

Я сидел за завтраком у окна, когда Томас доложил о визитере. Это был Банколен. Он появился в сияющем цилиндре и в визитке — на вид слишком француз. Бородка его была, судя по всему, аккуратно подстрижена только что.

Шеф полиции, как наступивший день, искрился весельем и насмешливостью. Но тени под глазами словно подсказывали, что ночью он почти не спал. Усевшись напротив меня за столом, Банколен сложил руки на набалдашнике трости с задумчивым видом.

— Кофе? — предложил я.

— Бренди, — рассеянно отозвался он.

Он выбрал абрикотин, и не одобряющий прием спиртного с утра Томас принес графин. Золотистый цвет напитка сиял на солнце. Банколен поднял маленькую рюмку и рассматривал ее. Его взгляд казался ушедшим в себя, как будто он заглядывал в глубину магического кристалла. Я подумал, что мой друг, вероятно, и ночью пил. Он осушил рюмку и задумчиво отодвинул ее в сторону.

— Мне не нравится тон утренних газет, — наконец сказал он. — Думаю, придется мне закончить расследование уже завтра… Я обещал твоему отцу, — помолчав, продолжил детектив, — позаботиться о тебе, когда ты приедешь в Париж, что обязательно должно было произойти. Думаю, теперь это включает твое участие в теперешних событиях. И все же ты слишком похож на него, чтобы быть полезным, — в вас обоих слишком много ирландского. С другой стороны, именно поэтому ты и можешь оказаться полезным.

Он внимательно изучал меня, как режиссер, выбирающий актера на определенную роль. А может, как генерал, рассуждающий о предстоящем бое в цифрах и планах, не задумываясь о своих подчиненных, то есть всего лишь солдатах. Тонкая улыбка Борджиа пряталась у него в усах.

— Сегодня днем будут получены результаты вскрытия тела и отчет о проверке некоторых людей. До этого у нас будет работа. Заканчивай завтрак. Мы идем поговорить с месье Киларом.

— Отлично! А где доктор?

— Заедем за ним по дороге. Я приехал на машине, но хочу, чтобы ты взял и свою… Присутствие доктора будет очень важно. Мне интересно послушать, как он объяснит ход размышлений убийцы, когда мы его возьмем.

— Банколен, — медленно произнес я, — вы, видимо, считаете, что, кроме вас, никто ничего не замечает.

— А, наконец-то мы к этому пришли! Давай послушаем, что ты думаешь об этом деле.

— Я не претендую на то, что во всем разобрался. Но не надо недооценивать Графенштайна. Он далеко не глупец. Вчера вечером он заметил нечто… и это настолько его потрясло, что он старается не думать о своем открытии. Оно казалось слишком тупым, чтобы быть правдой.