Иван Менджерицкий - По методу профессора Лозанова Страница 18

— Ну, хватит, — с раздражением проговорил Антон Михайлович. — Тебе этого не понять. А товарища следователя могу поздравить с успешным окончанием дела. Ура! И так как ваши нотации выслушивать мне не очень-то хочется и некогда, то подпишите, — он сунул Крымову пропуск. — И я пойду.

— Тебе придется ответить за все это, — говорил слабым голосом Федин.

— Ответить? — усмехнулся Звягинцев. — Кому? Ты же сам мне рассказывал, как в этом кабинете тебе объяснили, что дело по клевете может быть возбуждено только по заявлению потерпевшего. Тебе Володечка заявление с того света прислал?

— Замолчи! — закричал из последних сил Федин.

— Успокойтесь, Алексей Алексеевич, — сказал Крымов, — хотя возмущение ваше мне понятно. Вам же, гражданин Звягинцев, придется задержаться.

— Надолго?

— Ну, это суд решит. Думаю, лет на семь-восемь, не меньше.

— Что такое?

— Судить вас будут, в том числе и за клевету. Но за вами числятся и другие дела. Причина вашей ссоры с Мельниковым не пустяк, как вы говорите. Это называется по-другому — хищением государственного имущества в особо крупных размерах. Ваш скромный домик в огородном товариществе — полтора этажа над землей и два этажа вниз — не стоил вам ни копейки. Но это все мелочи по сравнению с теми делами, которыми вы занимались, возглавляя строительно-механизированную колонну номер шесть.

— Но это все надо доказать!

— Уже доказано, Антон Михайлович! Думаю, правда, не все. Но теперь вас часто будут привозить в этот кабинет, будем с вами часто встречаться, и белые пятна на вашей преступной деятельности постепенно исчезнут. Обещаю. В общем, будем работать.

— Вы хотите сказать, что я больше не выйду отсюда? Не вернусь сегодня домой?

— Да, — твердо сказал Крымов. — У меня и постановление на ваш арест есть. И прокурором оно уже подписано…

В то утро Крымов непривычно долго спал. Потом вяло делал зарядку, думая о том, что если бы встал часиков в семь, то можно было бы поехать на стадион в Черкизово, сесть там на скамью для зрителей, а увидев Агеева, радостно прокричать ему: «Поддай еще немного, сынок, и все рекорды будут наши!» И можно было бы погонять мяч с мальчишками, и пройтись по лесу, разговаривая с Кузьмичом о житье-бытье.

Спать надо меньше, Крымов. Спортом больше заниматься. А что касается Агеева, то у него своя компания, у тебя — своя. Он ведь тебе почти в сыновья годится. Но вот беда, Крымов, компании у тебя никакой нет. Разве что сослуживцы, среди которых попадаются и славные ребята и не очень. Впрочем, как у каждого, вне зависимости от того, где ты служишь.

А где же все твои друзья, Крымов? Ау! Нет ответа. Вроде и были, но как-то жизнь развела. Разве что Митька Шурыгин.

И в полдень Александр Иванович набрал его номер, но телефон молчал.

А спустя полчаса, ну, как после этого не верить в телепатию, Митька позвонил сам. Оказался он по каким-то делам в соседнем доме и может зайти, на новую квартиру Крымова полюбоваться, если, конечно, жизнь радует, и алмазы в небе над головой проглядывают довольно отчетливо.

Крымов сообщил, что и с жизнью, и с алмазами дела обстоят нормально, и Митька почти тут же объявился. Квартиру осмотрел. Много на это времени не ушло — не хоромы — тридцать полезных метров.

А потом они решили прогуляться. Когда-то здесь были роскошные вишневые сады и настоящий лес. Сады давно вырубили, а клочок леса остался.

И они долго гуляли. Уже чувствовалось приближение осени — и в пробивающейся через зелень желтизне, и в чуть сладковатом сыром запахе, поднимавшемся от земли.

И так должно было случиться, что в конце концов заговорили они о Мельникове, Звягинцеве, о всех перипетиях этого дела.

Митька Шурыгин почти ничего не знал. Его родственник — Алексей Алексеевич Федин — на все его расспросы только руками махал и за сердце хватался. Крымов вспомнил, что его и на суде не было, и Митька, пустившись в несложные подсчеты, сообщил, что Федин в то время в больнице лежал в прединфаркте. Слава богу, обошлось. И поинтересовался: какой вынесли Звягинцеву приговор?

— Восемь лет.

— За хищения?

— Да, но судили его и за клевету.

— По второй части?

— Да. Три года.

— Редкий случай, — задумчиво проговорил Митька. — Анонимщикам пока удается уйти от ответа.

— Пока, — кивнул Крымов. — Но ты чувствуешь, Шурыга, что все потихонечку приходит в движение. И устоявшиеся позиции, и взгляды, и привычки. Мне бы три года назад сказали, что я доведу дело о клевете до суда, и анонимщик будет осужден, не поверил бы. Ей богу. Вот это радостно, но само дело… Звягинцев… что ж это за человек?!

— Человек, — сказал Митька. — Знаешь, я ведь не верю, что шел человек по прямой, а потом вдруг ухнул в пропасть.

— Расхожая точка зрения.

— Расхожая? Он жил ведь среди нас. Видел, как один солгал, а другой сделал вид, что не заметил, а третий уже равнодушно называл правду ложью. А был еще четвертый и пятнадцатый. А почему бы и мне не спуститься на ступеньку ниже, — и не построить за казенный счет себе дачу? А почему бы еще не спуститься на ступеньку — и не начать продавать строительные материалы налево? А почему не спуститься еще ниже и еще — и не написать поклеп на своего друга, который решил вывести меня на чистую воду?

— Ты меня не агитируй! — сказал Крымов. — Ты лучше ответь, как ты и твои коллеги по профессии могут истово защищать отпетых мерзавцев.

— Каждый человек имеет право на защиту. А профессии здесь ни при чем. И некоторым твоим коллегам я могу предъявить солидный перечень претензий. А скажи, жена Мельникова на суде была?

— Нет.

— Ну, хотя бы позвонила тебе?

— А почему она должна мне звонить?

— Ну, сказать слова благодарности?

— Слова благодарности, — медленно произнес Крымов. — Муж умер, человек, который так успешно вырыл ему могилу, оказался его старым другом, а остальные не заступились при жизни, а отступились. Вот беда. А ведь мы должны лучше думать друг о друге. Мы этому разучились. И должны стараться друг друга защитить, почувствовать беду другого, как свою.

— Да я только этим и занимаюсь, — сказал Митька.

— Славно. Буду во всяком случае знать, к кому обращаться, когда на меня придет анонимка. — И Крымов засмеялся.

Смеялся и Шурыгин. Но смех был не очень веселым.

Шел 1983 год и до постановления, ставящего анонимки вне закона, было не так-то близко.