Найо Марш - Выпить и умереть Страница 2

Таким образом, представлялось совершенно естественным, что тихое местечко Оттеркомб славилось именно своей многовековой историей самогоноварения и пиратства. Существует целая легенда о том, как в средние века солдаты таможенной службы приняли в тоннеле неравный бой с комбскими бойцами и были отброшены под натиском озаренных самопальным виски местных джентльменов. До сих пор еще можно разглядеть остатки древних ворот, в какой-то период прикрывавших тоннель от проникновения излишне любопытных королевских чиновников…

А в наше время своеобразие Оттеркомба сохраняется только благодаря тому, что владеет им старомодный — хотя и несколько эксцентричный — человек, который содержит дома в пристойном порядке и начинает плеваться лисьим ядом при одном слове «туризм» или «популярность». Так что, ежели случайному проезжему со стальными нервами придет в голову остановиться в Оттеркомбе, он не сможет сделать это никак иначе, как сговорившись с Эйбом Помроем, управляющим постоялым двором «Перышки», и его экономкой и кухаркой миссис Ивз. А если приезжий придется по сердцу местным людям, то они, возможно, возьмут его с собой на лодке и покажут разные укромные местечки. А вечером — верх любезности — поиграют с ним в дартс: дротики, которые надо швырять в особую мишень, укрепленную рядом со стойкой бара, после того как выпьешь достаточно, чтобы не слишком отчетливо видеть эту самую мишень. Кроме того, полюбившийся местным людям приезжий сможет разгуливать по скалам почти без риска быть спихнутым вниз, а также удить рыбу в тех местах, где хотя бы иногда клюет. И наконец, такому достославному человеку позволяется даже без спросу съездить за семь миль в Иллингтон и поиграть в гольф на площадке при трехзвездном отеле. На этом благости Оттеркомба заканчиваются.

Постоялый двор «Перышки» представляет собой квадратное здание, очень напоминающее по своим очертаниям средневековую пыточную башню. Нельзя сказать, что дом этот расположен на пригорке, но тем не менее он как бы подавляет собой весь поселок. Неподалеку от постоялого двора собственно проезжая дорога заканчивается и превращается в узенькую тропку, по которой можно дойти до входа или спуститься дальше, к так называемой верфи, а точнее к лодочному причалу. На углу здания установлена скамейка, где вечерами сиживает со своими приятелями сам Эйб Помрой и выжидает прибытия новых постояльцев. Время от времени старик Эйб встает и выходит на середину дороги, пристально вглядываясь в черную пасть тоннеля, не почему-либо, а просто затем, что так же точно делали его отец, дед и прадед. Собственно говоря, в Оттеркомбе нечего больше соблюдать, кроме традиций.

Уочмен издалека завидел старика Эйба, стоящего на дороге, и посигналил ему фарами. Эйб Помрой в ответ приветственно помахал рукой. Уочмен подъехал поближе, и тогда с крыльца сошел высокий человек в мятых брюках и шерстяном свитере кричащих тонов.

Это был двоюродный брат Уочмена, Себастьян Периш. Значит, друзья все-таки прибыли на место раньше Уочмена…

Люк тормознул и приоткрыл дверцу.

— Здорово, Помрой, — сказал он в щель.

— Здрасьте, мистер Уочмен, рад вас снова видеть. Добро пожаловать.

— Я тоже рад, — улыбнулся Уочмен, пожимая старику руку и глядя на подходящего Себастьяна. — А вы когда приехали, Себ?

— Да сегодня утром, старина. Мы останавливались на полдороге в Эксетере вместе с сестрой Нормана, — отвечал Себастьян, светясь улыбкой.

— А я добрался через Йовиль, — сказал Люк Уочмен. — А где же Норман?

— Он пытался мазюкать до самого захода солнца. Но теперь уже сумерки, так что он скоро заявится. Он начал писать мой портрет на фоне скалы. Я в кроваво-красном свитере, а за мной — фиолетовое море. Выгляжу необыкновенно мужественно.

— Дай тебе бог так выглядеть и в жизни, — вежливо заметил Люк.

— Погодите, мы сейчас затащим в отель ваши вещи, сэр, — вмешался старый Эйб Помрой. — Эй, Билл!

Высокий, тощий, отчаянно рыжий молодой человек вышел на крылечко. Он протер глаза кулаком и приветствовал Люка Уочмена без особого энтузиазма.

— Помоги же с вещами, сынок! — гаркнул старик Эйб.

Рыжий Билл лениво подошел к багажнику и стал выгружать оттуда сумки Уочмена.

— Ну как там поживает Левое Движение, Билл? — осведомился Люк, пряча улыбку. — Оно по-прежнему слева?

— Да, — вяло отвечал Билл. — Непохоже, чтобы оно заметно поправело. Это все ваши вещи, мистер Уочмен?

— Да, спасибо. Я сейчас загоню машину в гараж, Себ, и приду к тебе в бар. Посидим. Как там, Эйб, найдется что-нибудь положить на зуб и горло промочить?

— Ну что вы, сэр! Еще бы не нашлось — для вас-то! Насчет горла вы и сами все знаете, а в смысле пожрать — так миссис Ивз изготовила такого лобстера, что после него и в рай не захочется.

— Да, я вижу, Эйб, вы всем хозяевам хозяин. И кухарке вашей, досточтимой миссис Ивз, тоже спасибо…

Уочмен закатил машину в гараж, который не только хранил явственные архитектурные черты своего происхождения из обычной конюшни, но и насквозь пропах чем-то напоминающим добротный конский навоз. В гараже уже стояло четыре автомобиля. Это были «остин» Нормана Кьюбитта, другой «остин», поменьше, затем «морриц» и, наконец, маленький двухместный автомобильчик, приткнутый в уголок.

— Ха! — воскликнул Уочмен, пялясь на двухместную машину. — Будь я проклят, если это не тот же самый торпедоносец!

Он скорым шагом направился в бар. Еще на лестнице Люк заслышал разноголосый пьяноватый галдеж и звук втыкающихся в мишень дротиков.

— Итак, дважды по двадцатке, — промямлил квелый голос Билла Помроя, а мелодичный женский голос добавил:

— Ну так ведь это прекрасно, милый! Мы с тобой победили!

Значит, она все еще здесь, подумал Уочмен, наскоро обмывая руки под струей ледяной воды из-под крана. Вот только почему она сказала Биллу Помрою «милый»?.. И почему это «мы победили»?

Уочмен, уютно расположившись в отдельном кабинете при баре в компании своего кузена Себастьяна, поедал лобстера. В «Перышках» есть два бара — общий зал и отдельный кабинет, причем о наличии последнего догадываются далеко не все посетители. Эти два зала соотносятся друг с другом как две латинские буквы «L», вложенные одна в другую. Однако бармен без труда проходит от одной стойки к другой. Зимой и летом дружки хозяина гостиницы Помроя играют тут на пиво. Для рядовых дружков имеется доска для дартса в общем зале. Для завсегдатаев — другая, получше, в отдельном кабинете. Иногда завсегдатаи приглашают туда поиграть новичка — и новичок сразу перестает быть новичком.

Апрельский вечерок выдался прохладный, и огонь в камине жарко гудел. Уочмен закончил ужинать, положил ноги на спинку кушетки и потянулся за трубкой. Закурив, он наконец переключил внимание на Себастьяна Периша, который стоял, облокотившись о каминную доску в весьма картинной позе, довольно характерной для любого заурядного лондонского актера.

— Здорово, да? — сказал Уочмен. — По-моему, чертовски приятно возвращаться туда, где уже все знакомо…

Периш картинно взмахнул рукой.

— Восхитительно! — пророкотал он густым баритоном. — Как приятно оторваться от всего суетного! От этого проклятого городского шума! От постоянных домогательств! От фальши! От манерности! Господи, знал бы кто, как меня тошнит от моей профессии!

— Об этом лучше не надо, Себ! — засмеялся Люк Уочмен. — Ты ведь родился на сцене!

— Все равно, старина, этот добрый чистый воздух для меня значит чертовски много. Не говоря уже о компании!

— Ну да, ну да. — Уочмену всегда казалось, что в устах Себастьяна любое слово звучало словно выдержка из его же интервью с самим собой — довольно выспренно и манерно. Впрочем, Уочмена это не очень раздражало. Это было частью сценического образа Себастьяна, а профессия обычно накладывает на человека какую-то ретушь. Приходится с этим считаться.

Люку всегда нравилось, как Себастьян стоял на ветру с непокрытой головой в крайне эффектной позе, словно готовясь надменно бросить ассистенту режиссера: «Можно снимать!» Видимо, именно в этой позе его и рисовал на сей раз Норман. Но похоже, сейчас слова Себастьяна о манерности и фальши были сказаны не просто так. Видимо, он собирался пооткровенничать с Люком. Но как бы то ни было, разговора по душам не получилось, поскольку дверь отчаянно скрипнула и в комнату сунулся худой встрепанный человек.

— Привет! — воскликнул Уочмен. — Добро пожаловать славнейшему художнику всех времен и народов!

Кьюбитт ухмыльнулся, брякнул об пол мольбертом и вошел внутрь.

— Ну как ты, Люк? Хорошо добрался?

— Отлично. А ты уже рисуешь? Творческий зуд?

— Я тут попробовал взяться за портрет Себа, — сказал Кьюбитт. — Наверное, он уже тебе доложил. Пока сделал только эскиз. Вот. Этим я был занят с утра. А к вечеру пошли в ход краски.