Эрл Гарднер - Дело смеющейся гориллы Страница 2

Делла Стрит прикрыла ладонью трубку.

— Это из редакции «Инквайера», — сказала она. — Они хотят прислать сюда фотографа и репортера, чтобы подготовить небольшой материал для завтрашнего номера.

— О чем?

— Об истории с покупкой дневников Кэдмас. Похоже, судебный исполнитель сболтнул об этом кому-то из репортеров, и в редакции решили, что смогут сделать броскую статью. Они хотят подать это в виде захватывающей истории на подлинном документальном материале.

— Передай им: пусть приходят, — сказал Мейсон. — Я охотно снабжу их первоклассным материалом. Это же отличная возможность оправдаться перед налоговым управлением. Ты сможешь с чистой совестью заявить, что пять долларов были вложены в рекламу.

— В газете, по всей видимости, считают, что ты купил дневники, преследуя вполне определенную цель. Речь шла о каком-то судебном процессе, начатом миссис Кемптон против Эддикса. Тебе что-нибудь известно об этом?

— Первый раз слышу, — признался Мейсон. — Но пусть они об этом даже и не подозревают. Нужно казаться таинственным и загадочным. Если подогреть интерес публики, то может получиться неплохой материал.

Делла кивнула и сказала в трубку:

— Мистер Мейсон сейчас на совещании, после этого у него деловая встреча, но он сможет уделить вам немного времени ровно через пять минут, если вы успеете сюда подъехать. — Она положила трубку. — А я-то надеялась, что мы сегодня сможем хоть немного расчистить эти почтовые завалы.

Мейсон улыбнулся:

— Ну кто же мог знать? Если бы не история с дневниками, мы вполне могли бы этим заняться. Вот что, Делла: пусть Джексон сходит в секретариат суда, просмотрит картотеку намеченных процессов и выяснит, что за иск, черт побери, возбудила Кемптон против Эддикса. И пусть сразу же позвонит мне. В общем-то, честно говоря, не больно нужно мне это интервью, ну да уж ладно — пускай они подготовят материальчик для своей газеты. Они имеют на это полное право, к тому же нипочем заранее не угадаешь, когда вдруг понадобятся дружеские связи с газетчиками.

Делла кивнула и, подойдя к бюсту Блэкстоуна, произнесла:

— Доброе утро, мистер Блэкстоун. Если вы не имеете ничего против, я позволю себе снять с вас эту шляпу, которую вы носите со столь неподражаемой лихостью. Мы ожидаем прибытия фотографа из газеты, и нам хочется, чтобы кабинет выглядел подобающим образом.

2

Во вторник утром Мейсон открыл дверь своего кабинета, снял шляпу и застыл на какое-то время с ней в руке, задумчиво уставившись на бюст Блэкстоуна.

— Ты уже читал сегодняшние газеты? — спросила Делла Стрит.

— Нет, только на заголовки взглянул, а что? — Мейсон медленно опустил шляпу.

— В иллюстрированном разделе «Инквайера» ты сможешь полюбоваться на собственные фотографии. А еще советую обратить внимание на торчащий у тебя в приемной оловянный доллар, который каждые пятнадцать секунд пялится на свои часы и с нетерпением ждет твоего прихода, чтобы побеседовать о «пакете с личным имуществом Элен Кэдмас».

— Вот как? — спросил Мейсон, подходя к стенному шкафу и устраивая свою шляпу в более подходящее место. — А при чем тут оловянный доллар?

— Я хочу сказать, что он такой же насквозь фальшивый, как оловянный доллар, — ответила Делла Стрит.

— А в чем это выражается?

— Зовут его Натан Фэллон. По его словам, он, я цитирую, является «в некотором роде компаньоном» мистера Бенджамина Эддикса, а также, как он уверяет, дальним родственником Элен Кэдмас. Он был просто шокирован, видите ли, когда узнал, что ее мемуары были проданы с торгов. Он такой весь елейный, сладкоречивый, утонченный, самодовольно ухмыляющийся, и у него якобы даже в голове не укладывается, как можно было поступить подобным образом. Ну, он-то, конечно, привык, что ему достаточно дать руководящие указания: «Эй, там, — сделать то и то».

— Ну, хорошо, — проговорил Мейсон. — А что выяснил Джексон о тяжбе Кемптон с Эддиксом?

— Он ведь вчера уже рассказал тебе в самых общих чертах об этом деле — предъявлено обвинение в клевете. Вот, можешь взглянуть на копию искового заявления.

Она вручила Мейсону копию жалобы, зарегистрированной в секретариате суда, и Мейсон бегло просмотрел ее, кивая головой и улыбаясь.

— Сюжет усложняется, — заметил он. — Насколько я понял, миссис Джозефина Кемптон была уволена при обстоятельствах, которые сочла совершенно неприемлемыми для себя. Она не смогла добиться от своего работодателя каких бы то ни было объяснений, а позже, когда она пыталась устроиться в другое место, оказалось, что если обращались за отзывом к мистеру Эддиксу, он письменно обвинял ее в воровстве.

— А как это можно квалифицировать с точки зрения закона? — спросила Делла Стрит. — Можно это представить как добросовестное заблуждение?

— Ты имеешь в виду письма Эддикса?

— Да.

Мейсон улыбнулся:

— Дорогая моя Делла. Ты позволяешь себе посягнуть на прерогативы защиты в процессе «Кемптон против Эддикса». Что касается того, как этот случай можно квалифицировать с точки зрения закона, то пусть уж они сами доведут тяжбу до конца; а вот что касается некоторых подробностей дела, то они меня весьма заинтересовали. И мне очень хотелось бы знать, почему мистеру Фэллону так нужны дневники Элен Кэдмас.

— Ну, он, конечно, не признается, — сказала Делла Стрит, — что его в первую очередь интересуют дневники. Ему просто хотелось бы получить личные вещи, оставшиеся после — я опять цитирую — «бедной, несчастной девочки».

— Ах ты Боже мой! — сказал Мейсон.

— Так что? — спросила она. — Ты примешь мистера Фэллона, или будешь дожидаться, пока он протрет дыру в ковре у нас в приемной, расхаживая взад-вперед?

— Я приму его, — ответил Мейсон, — но мистер Фэллон, который, очевидно, является не только напыщенным ничтожеством, но и скверным актером, должен увидеть нас во всей красе, Делла. Он, вероятно, привык иметь дело с самодовольными юристами, улаживающими делишки мистера Эддикса и дающими ему советы, как превратить доход в капитал, уплатив как можно меньше налогов. Я думаю, что как раз сейчас мистер Фэллон начинает постепенно осознавать, что столкнулся с совершенно другой породой кошек, — с этими словами Мейсон достал из шкафа свою шляпу, подошел к бюсту Блэкстоуна и, лихо заломив ее, водрузил ему на голову. — А теперь, Делла, ты можешь пригласить ко мне мистера Натана Фэллона.

Делла Стрит улыбнулась эксцентричному поступку Мейсона и поспешила в приемную. Вернулась она оттуда вместе с человеком, которого назвала оловянным долларом.

У Натана Фэллона был огромный выпуклый лоб, маленький курносый нос, на котором сидели очки с толстыми стеклами без оправы, и большой улыбающийся рот, придававший лицу дружелюбное, хотя и несколько заискивающее выражение. На макушке у него была лысина, да и надо лбом волосы заметно поредели, зато оставшиеся он отрастил насколько это только было возможно и зачесывал снизу вверх, закрепляя лаком, чтобы лысина блестела не так ярко.

— Мистер Мейсон! — воскликнул он. — Мистер Перри Мейсон! Я просто не в состоянии выразить все мое удовольствие от личного знакомства с вами. Я ваш искренний и давний поклонник. Я следил за отчетами в прессе о ваших судебных триумфах. Я уже давно решил, что если вдруг окажусь в каком-нибудь затруднительном положении, то обращусь за помощью именно к вам.

— Отлично, — сказал Мейсон, пожимая ему руку и незаметно подмигивая Делле Стрит. — Стало быть, насколько я понял, вы попали в затруднительное положение?

— Нет, нет, нет, отнюдь! Ну что вы, дорогой мой мистер Мейсон! Я боюсь, вы меня не так поняли. Со мной все в полном порядке.

— О, прошу прощения, — сказал Мейсон, — значит, я просто неверно вас понял. Садитесь!

Мейсон уселся за большим столом. Делла Стрит, с блокнотом наготове, заняла свое место.

— О, дорогой мой мистер Мейсон, я просто не могу выразить мои чувства от встречи с вами и с вашей прелестной секретаршей — мисс Стрит! Это подлинное удовольствие — видеть ее очаровательную фигуру.

— От ваших слов может создаться впечатление, что она раздета догола, — произнес Мейсон.

— О, нет, нет! Ну что вы, дорогой мой мистер Мейсон! Ну что вы, ради Бога!

Делла Стрит, оторвавшись от своего блокнота, бросила на него озорной взгляд.

Фэллон поспешил оправдаться:

— Я всего лишь имел в виду, что раньше только читал о ней и она была для меня чем-то неосязаемым, неопределенным. А теперь она стала для меня вполне определенной и очень даже осязаемой.

— И к тому же, — добавил Мейсон, — готовой застенографировать ваше обращение, чтобы зарегистрировать его по всей форме, как это полагается в нашем офисе.

— Да, да, конечно! Извините меня, мистер Мейсон! Разумеется, я понимаю, насколько ценно ваше время. Я и сам отношусь к тем, кто привык брать быка за рога.

— Вот и давайте.