Реймонд Чандлер - Золотой дублон Брашера Страница 2

— Сядьте, мистер Марлоу. И пожалуйста, не курите. У меня астма.

Я сел в плетеную качалку и сунул все еще незажженную сигарету за платок в нагрудном кармане.

— Я еще не имела дел с частными детективами, мистер Марлоу. Я ничего о них не знаю. Ваши рекомендации звучат удовлетворительно. Сколько вы берете?

— За что, миссис Мердок?

— За исключительно конфиденциальное дело, естественно. Не для полиции. Если бы здесь годилась полиция, я бы вызвала полицейских.

— Я беру 25 долларов в день, миссис Мердок. Плюс расходы, конечно.

— Видимо, это немало. Вы зарабатываете большие деньги. — Она отхлебнула портвейна. Я не люблю портвейн в жару, но приятно, когда можешь отказаться от предложенного.

— Нет, — сказал я, — немного. Разумеется, можно нанять детектива за любые деньги. Как адвоката. Или дантиста. У меня нет организации. Я работаю один и веду не более одного дела за раз. Я рискую, иногда очень рискую, но я не работаю круглые сутки. Нет, я не думаю, что 25 долларов в день — это слишком много.

— Понимаю. А что за расходы?

— Никогда не заешь, что и где. По мелочам.

— Я бы все же хотела знать, — едко сказала она.

— Вы и будете знать. Получите полный отчет. Если у вас будут возражения, можете оспаривать.

— Какой суммой вы собираетесь ограничиться?

— Мне хватит ста долларов, — ответил я.

— Надеюсь, что так, — пробормотала она и отхлебнула.

— От людей в вашем положении я не всегда беру гонорар.

— Мистер Марлоу, я серьезная женщина. Не позволяйте себе пугаться меня. Если я могу вас испугать, пользы мне от вас будет немного.

Я кивнул и решил дать ей выговориться.

Она вдруг рассмеялась, потом рыгнула. Миленько так рыгнула, ненавязчиво, и исполнено это было с полной непосредственностью.

— Все моя астма, — сказала она. — Пью это вино как лекарство. Поэтому вам не предлагаю.

Я положил ногу на ногу; надеюсь, это сказалось на ее астме.

— Собственно, — сказала она, — не в деньгах дело. Люди в моем положении вечно переплачивают и привыкают к этому. Надеюсь, вы будете стоить этих денег. Суть вот в чем. У меня украли нечто ценное. Я хочу получить эту вещь обратно, но мне нужно больше. Я не хочу никого сажать за решетку: так случилось, что вор — член моей семьи. По браку.

Она повертела стакан толстыми пальцами и рассеянно улыбнулась в полумрак комнаты.

— Моя невестка, — сказала она. — Очаровательная девушка — и твердая, как дубовая доска.

Она взглянула на меня вдруг засветившимися глазами.

— У меня есть сын — дубина стоеросовая. Но я его очень люблю. Около года назад он по-идиотски женился, без моего согласия. Это было очень глупо с его стороны, потому что он неспособен заработать на жизнь, и все деньги, которые у него есть, даю ему я. А я не очень щедра… Дама, которую он избрал или которая избрала его, пела в ночном клубе. Ее зовут Линда Конкест. Жили они в этом доме. Мы не ругались, потому что я не позволяю ругаться с собой в моем доме, но доброго чувства между нами не было. Я оплачивала их счета, дала каждому по машине, выделила ей достаточно денег, чтобы достойно, но не броско одеваться, и так далее. Конечно, эта жизнь ей наскучила. Конечно, ей стало скучно с моим сыном. Мне самой с ним скучно. Во всяком случае, неделю назад или около того она внезапно уехала, не оставив адреса и не простившись.

Она закашлялась, отыскала носовой платок и высморкалась.

— С ней пропала монета, — продолжала она. — Редкая золотая монета, прозванная Дублон Брашера. Она была гордостью коллекции моего покойного мужа. Он всерьез относился к таким вещам, я нет. Держу коллекцию нетронутой со дня его смерти — он умер 4 года назад. Она наверху, заперта в сейфе. Монета застрахована, но я пока не сообщала о пропаже. И не стану сообщать, если можно обойтись без этого. Я совершенно уверена, что ее взяла Линда. Говорят, монета стоит больше десяти тысяч. Она была отлита как пробный экземпляр.

— Ее будет чертовски трудно продать, — сказал я.

— Может быть. Я не знаю. Я ее не хватилась до вчерашнего дня. Могла бы вообще не заметить, потому что близко не подхожу к коллекции. И вчера бы не хватилась, если бы из Лос-Анджелеса не позвонил человек по фамилии Моргенштерн, который назвался ювелиром и спросил, не продается ли Дублон Мердока, как он его назвал. Говорил с ним мой сын. Он ответил, что вряд ли монету можно купить, ее никогда не предлагали на продажу, но, мол, если мистер Моргенштерн позвонит в другой раз, он сможет поговорить со мной. Тогда звонок был некстати, я отдыхала. Этот человек обещал перезвонить. Мой сын передал разговор мисс Дэвис, она доложила мне. Я решила позвонить ему, мне стало любопытно.

Она выпила еще портвейна, помахала платком перед носом и крякнула.

— Почему вам стало любопытно, миссис Мердок? — спросил я, чтобы что-нибудь спросить.

— Если этот человек хоть что-нибудь понимает в своем деле, он должен знать, что монета не продается. Мой муж, Джаспер Мердок, указал в завещании, что ни одна монета из коллекции не может быть продана, заложена или передана кому-либо до моей смерти. Монеты нельзя выносить из дома, кроме того случая, если сам дом будет поврежден настолько, что это станет необходимо, да и то с разрешения душеприказчиков. Мой муж, — она криво усмехнулась, — видимо, чувствовал, что эти металлические кружки интересовали меня еще при его жизни.

За окнами был чудесный день, сияло солнце, переливались цветы, пели птицы. По улице с приятным отдаленным шумом проезжали машины. Но в этой затененной комнате, рядом с этой твердолицей женщиной, в запахе спиртного весь прочий мир казался нереальным. Я почесал ногу и стал ждать продолжения.

— Я поговорила с мистером Моргенштерном. Полное его имя Элизия Моргенштерн, он держит контору где-то на Девятой улице Лос-Анджелеса. Я ему сказала, что коллекция Мердока не продается, не продавалась и, пока это дело в моих руках, продаваться не будет и что я удивлена тем, что он этого не знает. Он помялся так и эдак, а потом спросил, можно ли осмотреть монету. Я ответила, конечно, нет. Он довольно сухо простился и повесил трубку. Голос был стариковский. Ну, я поднялась наверх, чтобы самой посмотреть на дублон, я его уже год не видела. На обычном месте в сейфе его не было.

Я промолчал. Она подлила в стакан, побарабанила пальцами по подлокотнику:

— Можете представить, что я подумала.

Я сказал:

— Об этом мистере Моргенштерне. Кто-то предложил ему монету, и он понял или заподозрил, откуда она взялась. Видимо, монета очень редкая.

— То, что называют пробной отливкой, — вещь действительно очень редкая. Да, я так и думала.

— Как ее могли украсть? — спросил я.

— Украсть мог любой из тех, кто живет в доме, и очень просто. Ключи я держу в сумке, а сумка валяется по всему дому. Можно успеть взять ключи, открыть комнату и сейф и вернуть ключи на место. Постороннему это непросто, но любой из домашних мог получить ключи в любую минуту.

— Понятно. Как вы установили, что дублон взяла ваша невестка, миссис Мердок?

— Да я и не устанавливала — это совершенно очевидно. Я уверена. Прислуга — три старухи, они живут в доме много лет, пришли еще до того, как я вышла за Мердока, а мы поженились всего семь лет назад. Садовник в дом не входит. Шофера у меня нет, меня возит либо сын, либо секретарша. Сын ее не брал, во-первых, потому, что он не из тех ослов, которые крадут у своей матери, а во-вторых, он легко мог не говорить мне об этом скупщике, Моргенштерне. Мисс Дэвис — это смешно. Неподходящий тип. Слишком забита. Нет, мистер Марлоу, Линда как раз дама того сорта, что могла сделать это просто назло, если не по другим резонам. Вы же знаете, что за народ вертится в варьете.

— Разный народ, как и везде, — сказал я. — Никаких признаков взлома, видимо? Нужно быть большим докой, чтобы взять только одну ценную монету. Нет, это не подходит. Однако не мешает мне, наверное, взглянуть на эту комнату.

Она выпятила челюсть, на шее вздулись мышцы.

— Я же сказала вам, мистер Марлоу, что Дублон Брашера взяла жена моего сына, моя невестка.

Я смотрел на нее, она на меня. Взгляд у нее был тяжелый, как кирпич из ограды. Я пожал плечами и сказал:

— Ну, пусть так. Чего же вы хотите?

— В первую очередь — вернуть монету. Во-вторых, мне нужен неоспоримый повод для развода моему сыну. Я не намерена покупать этот развод. Полагаю, вы знаете, как это делается.

Она допила портвейн из стакана и грубо хохотнула.

— Может быть, слышал, — сказал я. — Вы сказали, что она не оставила нового адреса. Надо понимать, что вы не знаете, куда она делась?

— Именно так.

— Значит, исчезла. Ваш сын мог знать что-то и не сказать вам. Мне нужно с ним встретиться.

Ее большое серое лицо застыло бугристой маской.

— Мой сын ничего не знает. Он не знает о пропаже дублона. Я не хочу, чтобы он знал об этой истории. Когда придет время, я с ним разберусь. До этого я хочу, чтобы его не трогали. Он сделает только то, что я захочу.