Саймон Толкиен - Последний свидетель Страница 2

Когда затем мы с офицером полиции поднялись на второй этаж, дверца книжного шкафа была приоткрыта.

Подтверждаю, что согласен выступить в суде и дать свидетельские показания со стороны обвинения против моей мачехи, Греты Робинсон.

Подпись: Томас Робинсон.

Дата: 6 июля 2000 г.

ГЛАВА 2

Леди Грета Робинсон одевалась, и происходило это в высоком особняке девятнадцатого века, на одной из самых фешенебельных улиц Челси. Она стояла неподвижно, слегка склонив голову набок, перед огромным викторианским зеркалом в раме красного дерева, что находилось в центре спальни. На ней было маленькое черное платье от Шанель без рукавов и с юбкой, едва прикрывающей колени, на шее жемчужное ожерелье, на левом запястье — изящные золотые часики на тонком браслете. Росту в ней было без туфель пять футов семь дюймов.

Короткие черные волосы Греты как нельзя лучше гармонировали с этим нарядом. Они были зачесаны назад и открывали маленькие аккуратные ушки и широкие скулы. Было в ее лице нечто азиатское, а холодные зеленовато-серые глаза придавали взгляду таинственную отстраненность. И все это находилось в контрасте с пухлыми алыми губами, чуть тронутыми помадой и всегда полуоткрытыми, точно она собиралась сказать вам нечто такое, что могло перевернуть всю вашу жизнь. Контраст и противоречие во всем — вот в чем состоял секрет ее привлекательности. Мальчишеская открытость лица и округлые женственные формы. Вот легким движеньем она выскользнула из платья и с минуту созерцала в зеркале свое обнаженное тело. Полные груди не нуждались в бюстгальтере, на талии и бедрах ни капли лишнего жира. Детей, которые могли бы испортить фигуру, она не рожала.

Вот она отвернулась от зеркала и взяла платье от Кристиана Диора, что было перекинуто через спинку старинного кресла чиппендейл. Надела его. Тоже черное, но с рукавами, юбка значительно ниже колен, вырез на груди глубже. Немигающим сосредоточенным взором смотрела Грета на свое отражение в зеркале. Полюбоваться было чем, но сегодня этой женщиной двигал вовсе не нарциссизм. Иметь соответствующий внешний вид — это было продиктовано жизненной необходимостью. Ее барристер, старый хитрый лис по имени Майлз Ламберт, недвусмысленно дал ей это понять. Ей предстояло выступить на публике. Перед мужчинами и женщинами, которые будут смотреть на нее на протяжении нескольких дней со скамей для жюри присяжных, пока сама она будет давать показания. И ее задача — сделать все, чтоб влюбить их в себя. Отныне судьба ее целиком и полностью зависит от них.

Их жизни сложились не столь удачно. У них не было ни титулов, ни платьев от ведущих кутюрье мира, ни роскошного особняка, куда она будет возвращаться каждый день после судебного заседания. Того, что происходит с ними, никто не замечал. И она не должна вызывать у них отторжения. Ведь совсем недавно она ничем от них не отличалась.

Она сняла жемчужное ожерелье, затем заменила золотые часики на более простые, на черном кожаном ремешке, они куда как лучше гармонировали с этим платьем. Потом сощурила глаза, и на губах ее заиграла довольная улыбка. Ей нравилось то, что она видела в зеркале.

— Время шоу, — еле слышно прошептала Грета себе под нос. Затем бесшумно подошла к постели, где спал ее муж. Секунду-другую она разглядывала его, и было в ее взоре и позе нечто кошачье. Стройная, прекрасно ухоженная кошка с блестящими зеленоватыми глазами.

А он очень даже неплохо выглядит для своего возраста, думала Грета. Волосы густые, черные, седины совсем мало, тело сильное, жилистое; очертания его вырисовывались под простыней, прошлая ночь выдалась жаркой. Последнее время он плохо спал, и часто, просыпаясь часа в три-четыре, она видела, как он стоит у открытого окна и смотрит в ночь, точно надеется найти там какой-то ответ на мучившие его вопросы.

Впрочем, этот мужчина никогда не отличался стойкостью, даже еще до того, как произошло несчастье. Создавалось впечатление, что внешне он сохраняет спокойствие лишь сверхъестественным усилием воли. Это было заметно по напряженному подбородку, плотно сомкнутым губам, по тому, как он неподвижно держит голову. За последний год морщины у него на лбу стали глубже, рельефней. И недавно у него появилась привычка потирать эти морщины большим и указательным пальцами, словно то был единственный способ смягчить напряженность взора пронзительных синих глаз, которые, казалось, никогда не закрываются. Кроме как во сне, разумеется, как сейчас, когда оставалось всего три часа до открытия судебного процесса, на котором его вторая жена должна давать показания по делу об убийстве первой.

Грета присела на краешек постели и нежно погладила мужа по щеке кончиками пальцев. По коротенькой колючей щетине, что успела отрасти за ночь.

— Не знаешь, как сражаться, да, милый? — прошептала она. — Ты привык побеждать, но в борьбе не так уж хорош. В этом вся проблема. Не можешь отступать и обороняться, когда того требуют обстоятельства; продолжаешь наступать до упора, невзирая на потери. До тех пор, пока у тебя не останется ничего. Совсем ничего.

— Что останется? — спросил сэр Питер Робинсон и рассеянно взглянул на жену заспанными глазами. — Что, Грета?

— Ничего. Все это ерунда, дорогой. За исключением того, что уже половина восьмого и пора подниматься и ехать в суд.

— О боже. Господи Иисусе… Господи, помоги.

— Согласна, с его помощью мы справимся, но, возможно, ты просишь слишком многого. Давай же, Питер, вставай. Ты нужен мне сегодня. И знаешь это.

Сэр Питер с видимым усилием разжал кулаки и поднялся с постели. Грета тоже встала и отошла на середину комнаты. Остановилась там, подбоченилась.

— Ну, как я выгляжу?

— Сногсшибательно. Как, как…

— Я жду.

— Как Одри Хепберн в том фильме, как он называется?..

— «Завтрак у Тиффани». Что ж, остается надеяться, что судья Стрэнджер любит старые фильмы.

— Грэнджер Грета. Грэнджер.

— Да какая разница?

Два часа спустя шофер по имени Джон вез сэра Питера и леди Грету по набережной Темзы в черном «Даймлере» с затемненными стеклами, столь успешно защищавшими министра обороны от народа, переизбравшего его партию три года тому назад. Всего два года тому назад сэр Питер ехал бы этим путем с высоко поднятой головой. В деревне у него была красавица жена, в городе — личная секретарша по имени Грета Грэхем, умная и деятельная, предмет зависти всех его коллег из Вестминстерского дворца. Но сегодня «Даймлер» не стал останавливаться ни у палаты общин, ни у офиса сэра Питера в Уайтхолле, но неспешно катил себе дальше непривычным путем. Проехал в тени собора Святого Павла, затем — к Олд-Бейли, зданию Центрального уголовного суда, что было выстроено на месте старой тюрьмы под названием «Ньюгейт». Менее пятидесяти лет тому назад судьи ее величества королевы приговаривали здесь женщин и мужчин к смертной казни через повешение. Их обвиняли примерно в тех же преступлениях, за которое собирались судить теперь леди Грету.

У входа в здание суда прибытия сэра Питера с супругой поджидали целые толпы фотографов и журналистов с длиннофокусными объективами камер и микрофонами.

Несмотря на все эти неприятности, поддержка премьер-министра позволила сэру Питеру остаться на своем посту куда дольше, чем предполагали его враги и друзья. Однако Питер прекрасно понимал, что не в силах будет и дальше противостоять политическому давлению, если процесс пойдет не так, как рассчитывала Грета. Все то, чего он достиг, держалось буквально на волоске, грозило исчезнуть, разрушиться бесповоротно и навеки. И кого следует благодарить за нынешнее печальное положение дел? Собственного сына Томаса. Его плоть и кровь.

Томас, который имел все, что только ни пожелает, отплатил ему черной неблагодарностью. Томас, этот жалкий сопляк, намеревался разрушить всю его жизнь только из-за того, что произошло с его матерью. Господь свидетель, он не единственный, кто скорбит о ее смерти.

Сэр Питер ощутил прилив гнева при мысли о сыне, он пронзил все его существо, точно электрическим током, и чисто инстинктивно он схватил жену за руку и сильно, до боли, сжал.

— Боже, Грета, извини, пожалуйста.

— Ничего. Ты ведь не нарочно, — ответила она, прекрасно понимая, чем продиктован этот его жест. На нежном белом запястье осталась красная отметина.

— Мерзкий маленький крысеныш, вот он кто. Крыса поганая.

Грета не ответила. Отвернулась и посмотрела в окно. Еще не пришло время показывать истинные свои чувства. Машина свернула к зданию суда, и ее тут же со всех сторон обступили репортеры, последние полтораста ярдов пришлось преодолевать с трудом. Грета подумала, что все эти люди выглядят сейчас, словно застигнутые наводнением, поднимают камеры высоко над головами, словно самый драгоценный предмет, который хотят спасти от бурлящих потоков воды.