Доминик Сильвен - Когда людоед очнется Страница 20

— Я связался со Стивом Хатчинсоном. Он владелец фирмы в Панаме, занимающейся инвестициями в недвижимость. Сначала я вел переговоры с ним, но вскоре его сменила жена. Сейчас Хатч в Париже. Мы партнеры по проекту «Толбьяк-Престиж».

— Хатч?

— Она просит так ее называть.

Николе взглянул на шефа. Тот казался непринужденным: ноги вытянуты, руки закинуты за голову, вид совершенно невозмутимый. Словно приятель рассказывает ему забавную байку. Придраться было не к чему.

17

Лола Жост приложила ухо к дверям салона Ингрид и услышала музыку. Она позвонила. Американка открыла ей с отстраненной улыбкой, вовсе ей не свойственной. Впрочем, улыбка тут же испарилась.

— Что за музыка?

— «Братья Невилл». Любимая группа Брэда. Мы часто слушали ее, когда работали в саду. Музыка придавала нам сил.

Лола предпочла сменить тему разговора, пока Ингрид окончательно не потерялась на улице Ностальгии.

— Я сегодня выпивала с молодым человеком.

Ингрид опустилась на оранжевый диван, ожидая продолжения.

— С Юпитером Тоби.

— С бывшим дружком Лу Неккер?

— С ним самым. Слово за слово, мы с ним уговорили здоровую бутылку шампанского.

— У тебя желудок не опрокинулся?

— Я бы с удовольствием выпила настой ромашки. А вообще желудок — как песочные часы: не столько опрокидывается, сколько переворачивается. Зато человек вполне способен опрокинуть сложившееся о себе представление.

Ингрид пожала плечами.

— Смерть Лу тронула его куда больше, чем он готов признать. А еще он спит с компаньонкой Марке. Марке и есть тот самый любезный спонсор, который предоставил ему мастерскую.

— Нора права! Этот Юпитер Тоби — смазливый подонок!

— Смазливый, только не подонок. Он мне прямо сказал, что за крысами, шприцами и громилами стоит Марке.

— Но он принял от него помощь! Fucking bastard!

— Не берусь судить. Во Франции экономический кризис. Каждый выживает как умеет.

— Я бы выживала еще лучше, если бы спала с клиентами из «Калипсо» и делала тот свинячий массаж, на который намекает майор Дюген! Но по утрам мне было бы fuckingly смотреться в зеркало!

— Свинский, а не свинячий. И потом не строй из себя пуританку, Юпитер спит с мадам Хатчинсон, она же Хатч, потому что она ему нравится, а не потому, что она ему помогает.

— Не велика разница!

— Короче. Я сегодня чудесно провела время, хотя и без особого толка. Зато дома, бинго! На автоответчике меня ждало сообщение от Освальдо.

— Кто такой Освальдо? Еще один переворачивающий представления тип?

— Отнюдь. Но он первоклассный осведомитель. Он узнал, кто подделал документы Брэда! Разве при этой мысли у тебя не открылось второе дыхание, Ингрид?

— Да уж скорее, чем от твоих рассказов о скульпторе-алкоголике — сексуально озабоченном перевертыше.

— А где мой настой ромашки?

Едва сев в «твинго», Ингрид подскочила, подавившись ругательством.

— Поаккуратней! Ты чуть не раздавила господина.

— What?[13]

— «Господин пряностей», он же Луи-Гийом Жибле де Монфори. Роман Болодино. Раз уж так получилось, я не могу удержаться, чтобы не прочитать тебе отрывок. Я от него в восторге. От этой книги так и веет природой, морем, пассатами. Так вот:

Душенька моя Эглантина, я покинул вас лишь для того, чтобы быть к вам ближе, о чем, едва я вернусь, поведают вам мысли, запечатленные в моих дневниках. Сегодня ночью вы приходили ко мне во сне. Я лежал на палубе «Будёза» под сияющими звездами, ибо надеялся, что ропот волн изгонит из моей души всякое иное волнение. Мне вас так не хватает, душа моя, что порой меня пронизывает дрожь и сон бежит от меня, несмотря на тяжкую усталость после долгого дня, проведенного с господином Коммерсоном за сбором растений. Я чувствую себя измученным и в то же время упоенным дивной животворящей силой, которую дарует нам Природа, словно каждый миг — это возможность голыми руками разобрать первозданный хаос.

Вы посетили меня вопреки расстоянию, разделяющему нас, и попросили подарить вам частицу рая. Когда на рассвете меня пробудили крики бакланов, мой разум все еще был во власти сна. И тогда я принял великое решение. Вернувшись, я сотворю для вас прекраснейший из садов. Он соединит в себе плодородие земного мира и возвышенность небесных таинств. Он станет для нас прибежищем, где я буду любить лишь вас одну…

— Я понимала с пятого на десятое. Какой-то чудной французский.

— Французский века Просвещения, любезная моя Ингрид. По моему разумению, в твоей далекой Луизиане еще сохранились те, кто выражается подобным образом.

— Я, во всяком случае, таких не встречала. And now, let's get the fuck out of here![14] — воскликнула американка, заводя машину.

Ингрид нашла место для парковки на улице Манен, откуда подруги направились к улице Кавендиш. Она вдохнула воздух, полный весенних ароматов. Лола успокоилась: горе, подтачивающее силы американки, пока не убило в ней вкуса к жизни. Чтобы остановить Ингрид, Лола схватила ее за руку. Она указала на дверь гаража с криво прибитой табличкой «Типография Ноде».

— Говорить буду я, — прошептала Лола.

— С моим акцентом вышло бы менее формально.

— Ну-ну, брось. Я всегда питала слабость к облавам. Это напоминает мне о моих похождениях с Бартельми.

Ингрид возвела очи к небу, пока приободрившаяся Лола колотила по облупленной двери.

— Кто там?

— Месье Ноде? Я от одного из ваших лучших клиентов, — отвечала Лола, подражая интонациям Марлен Дитрих.

Из открывшейся двери пахнуло сложным запахом химикатов. Коротышка поставил ногу на тротуар, потом электрическим фонариком посветил экс-комиссару в лицо.

— Сюрприз! — воскликнула она радостно.

Коротышка выругался. Лола ринулась в дверь. Карлик дал стрекача. Ингрид вовремя его перехватила. В добрый час, подумала Лола, рассматривая его лицо. Теперь она его узнала. Его не всегда звали Ноде. В прошлой жизни он откликался на ласковое имя Петр Умелые Руки. Он прошел обучение у покойного Рири Леду, художника в своем роде, способного сделать вам документы лучше настоящих. По словам Освальдо, Петр Умелые Руки был одним из самых талантливых его преемников.

— Я узнала тебя и твои руки, Петр. Полагаю, ты тоже меня припоминаешь.

— А я-то думал, вы в приюте для престарелых, комиссар.

— По роже захотел? Может, я и престарелая, но пока еще не в приюте. Будь паинькой, и все обойдется. Я здесь не затем, чтобы отправить тебя за решетку.

— Все так говорят.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты рассказал мне об одном своем клиенте.

— Пусть сперва ваша валькирия отпустит мой воротник!

Ингрид выпустила его и оправила воротник. Бросив на нее змеиный взгляд, он рухнул в подвернувшееся кресло и принялся растирать себе шейные позвонки.

— Как его звать?

— Брэд Арсено. А теперь, с твоей помощью, он Бернар Морен.

— Что-то запамятовал.

Ингрид пустилась в описания.

— А, мастодонт.

— Вот и славно.

— Ему нужен был французский паспорт, да поскорее. С ним вышла одна загвоздка.

— Подробнее, старина Петр.

— Обычно я сам выбираю им новые кликухи. А этот хотел зваться Мореном, и никак иначе.

— Вот так новость. Он сказал почему?

— Нет. Я попробовал его отговорить, не люблю, когда клиенты достают меня своими капризами. Но он ничего не хотел знать. Вот подстава.

— Почему подстава?

— Вы ведь мне не поверите и не отвяжетесь до утра.

— Ошибаешься. Твое присутствие даже второе дыхание перебивает.

И Лола вышла не обернувшись.

— Не понял! — возмутился мошенник. — Какое еще второе дыхание?

— Это уже старая песня, — откликнулась Ингрид с порога.

18

Ингрид догнала Лолу на перекрестке улиц Манен и Кавендиш. Экс-комиссар размышляла, присев на антипарковочную тумбу.

— Он хотел зваться Мореном. Настаивал на этом.

— Yes. А тогда в саду Ромен говорил нам, что ему нужны были магнолии для матери, которая живет где-то неподалеку. Причем мать у него — француженка.

— Ну наконец-то, Ингрид, ты стала прежней. Признаться, твои приступы апатии меня напугали. Знаешь, что я собираюсь сделать?

— Позвонить в телефонную справочную.

— В точку.

— И если у них ничего нет, ты позвонишь своему бывшему помощнику, чтобы он отыскал нам госпожу Морен, проживающую в интересующем нас квартале.

Лола достала мобильник из кармана своего серого платья. Диспетчер сообщил ей, что на территории Иль-де-Франс проживает не меньше двух тысяч восьмисот шестидесяти четырех абонентов по фамилии Морен. В Тринадцатом округе их насчитывается сорок семь, а в Четырнадцатом — пятьдесят три. Без имени легче найти иголку в здоровенном стоге сена.