Адива Гефен - Алмазная пыль Страница 20

— Молодец! — похвалила я, протягивая ему руку. — Пересядь, пожалуйста, на этот стул. Отдохни немного. Они готовят для тебя медали.

Дедушка опустился на освободившуюся кровать. Медсестра с конским хвостом и густой челкой вошла в палату и начала подключать к нему аппарат ЭКГ.

— Нет! Нет! — завопил Газета, перепуганный, как птица, угодившая кошке в зубы. — Не трогать Макса!

— Тише, Якоб, — прошептал дедушка. Но Якоб не собирался бросать его в беде и стал отрывать присоски от тела своего дорогого друга. Полицейский встал и направился к нему решительным шагом, держа руку на дубинке, висящей у него на боку.

— Если ты не прекратишшшь бушевать, они заберут нас в психушку! Хочешшшь, чтобы они это зьделали? — этот свистящий немецкий акцент — верный признак того, что дедушка сильно волнуется.

Якоб моментально отступил и съежился на стуле, прижимая к груди выключенный транзистор и глядя на чернильных паучков, которые выползали из аппарата ЭКГ и разбегались по рулону бумаги.

— Кажется, всё в порядке, — сказала медсестра. — А сейчас допейте чай и полежите спокойно — не разговаривать, не читать и громко не смеяться! Скоро придет социальная работница. А я пойду, спрошу врача, нужно ли вас госпитализировать.

— Никаких зоциальных работниц! Я ухожу йецт[24]!

Не обращая на него внимания, медсестра вышла, задернув за собой занавеску.

— Ну, дедушка, ты расскажешь мне, что случилось?

Он устало кивнул. У него не осталось сил на серьезные битвы.

— Утром, вот так, вдруг — машины с синими огнями. Хоп, и они внутри! Театр. Как будто поймали международного убийцу. Они без конца задавали вопросы. Про всё. И про тебя тоже. Я сказал, чтобы тебя позвали, но они хотели говорить только со мной… — он откинулся на взбитую подушку. — Был этот зануда. Шамир. Никак не отставал. Всё спрашивал и спрашивал, а у меня вдруг — не стало воздуха. Комната закружилась. Я вдруг почувствовал удар. Как током. В горле вода. И полный рот воды. В груди заболело, и я упал. Тут Якоб начал бушевать и плакать, что они меня убили… — дедушка расплылся в улыбке. — Полицейские испугались… — он беззвучно засмеялся. Я бросила взгляд на тень полицейского, приставленного охранять дедушку. Он сидел за занавеской, не двигаясь.

— Тебе смешно? — вспылила я. — У тебя был сердечный приступ, а ты смеешься!

— Шшш… Да. Мне смешно… — прошептал дедушка и многозначительно подмигнул. — Ты же меня понимаешь?

Естественно. У дедушки был геморрой, простата, он страдал от выпадения волос и низкого давления, но сердце у него (тьфу, тьфу) работало прекрасно. У меня не осталось сомнений — дедушка Макс имитировал сердечный приступ!

Я обняла его:

— Я люблю тебя, деда, — прошептала я ему в ухо.

— Ну, хватит! Я устал. Подай мне одежду. Я ухожу домой, цум хаузе. Якоб, поднимайся шнель, битте[25].

Якоб издал протяжный скорбный вой и положил голову дедушке на грудь.

— Не плачь, битте, — сказал дедушка тоном Флоранс Найтингейл. — Я тебя не брошу, спроси Габриэлу — тебя никто не тронет, мы сейчас отсюда уйдем. Хочешь послушать радио? В вечерних новостях сообщили, что война закончилась, и мы вернемся домой. Вместе, — Газета, закрыв глаза от удовольствия, позволил дедушке его гладить.

Мягко отодвинув Газету, дедушка встал с кровати, снял пижамную куртку и надел свою белую рубашку.

Зеленая занавеска резко отдернулась.

— Что вы делаете, господин Райхенштейн?! — сестра с густой челкой приблизилась к дедушке, и посмотрела на него убийственным взглядом. Он сел на кровать. — Я велела вам ждать социальную работницу! — она исчезла и тут же вернулась с двумя рослыми санитарами. — Вы никуда не пойдете. Вас привезли сюда в связи с сердечным приступом, и вы останетесь здесь еще на пару часов. Вам ясно? Я перевожу вас в отделение. — Действуя быстро и слаженно, санитары собрали дедушкину одежду и обувь, бросили медицинскую карту на кровать и повезли кровать в сторону лифта.

— Стойте, я не поеду без Якоба! — закричал дедушка с катящейся кровати.

Я побежала за ним.

— Тише, дедушка. Успокойся. А то еще с тобой и вправду что-нибудь случится…

— Габи, забери его к себе, сделай мне одолжение…

— Хорошо, — заверила я, продолжая бежать за кроватью. — Не волнуйся.

— Ну, так иди к нему. Иди. Он там один. Я прошу, забери его отсюда, а со мной всё в порядке…

Якоб как вкопанный стоял на том самом месте, где была дедушкина кровать.

— Пошли, Якоб, — я обняла его за талию. — Идем. — Мы направились к выходу, и тут, как ангел-спаситель, перед нами возник Душка.

— Где твой дедушка? — спросил он. — Извини, я долго не мог найти место для машины…

— Дедушка останется здесь. А я получила Якоба под свою опеку… Даже не знаю, что делать… Кому-то нужно остаться с дедушкой…

Душка протянул мне ключи от машины:

— Я останусь с ним. Правда, мне не трудно… Забирай Якоба и ни о чем не беспокойся…

— Бог тебя наградит… — пробормотала я, обнимая его. — Я сожалею о том, что так вела себя утром…

— Гулять? — засмеялся Якоб, когда я завела «форд».

— Погуляем завтра, а сейчас шнель цум хаузе.

Он включил радио и начал крутить ручку настройки.

— Куда вы дели Веру-Лею Курт? — спросил он.

Я не ответила, но он опять повторил свой вопрос. Его голос был чист и ясен, как никогда:

— Где Вера-Леа Курт?

— Кто такая эта Вера-Леа Курт?

— Это очень плохой человек. Он пришла забрать моих девочек… — он опять заговорил туманно, как ненормальный.

— О чем ты говоришь, Якоб? Какие девочки? Что она тебе сделала?

Но он, утонув в сидении машины, молчал, как мобильный телефон, у которого разрядилась батарейка.

11

Я уложила Якоба в папином кабинете. Бой беспокойно кружила вокруг него, и Газета благословил ее, президента Соединенных Штатов и Черчилля. Потом лег на кушетку со своим старым транзистором в обнимку и закрыл глаза. Я опустила жалюзи, хотя снаружи и так уже было темно. Дождя еще не было, но он назревал в воздухе со всей очевидностью.

Я сложила в кабинете газеты, собранные по всей квартире, поставила на письменный стол коробку с печеньем, бутылку сока и стакан. Хотела погасить свет — мне показалось, что Якоб заснул.

— Ты не должна беспокоиться о Максе, — сказал он вдруг, не открывая глаз.

Я смотрела на него, потрясенная. Он открыл глаза — это был спокойный синий взгляд. Еще одно из редких мгновений ясности. Глубоко вздохнув, я спросила:

— Кто такая Вера Курт?

— Кто?

— Вера-Леа Курт. Помнишь, ты о ней говорил. Ты сказал, что она плохая. Что она ищет твоих девочек… — он сразу как-то потух. Закрыл глаза и напрягся, как будто я покусилась на что-то запретное.

Ночью мне снилось, что царица Эстер принесла к нашему дому афганский молитвенный коврик. Она сидела в гамаке, который папа повесил во дворе для той, что была когда-то моей матерью, и ела арбуз, жадно терзая зубами его мякоть. Красный сок стекал по ее подбородку на живот и по ногам, и под гамаком собралась красноватая лужа. Вдруг зубы царицы Эстер стали быстро расти. Они торчали у нее изо рта, длинные и острые, вгрызались в кресла, диваны, обои, картины. Ее зубы кусали кухонные шкафчики, ковры и неуклонно приближались ко мне. Я проснулась в холодном поту. Господи! Интересно, что сказала бы по этому поводу скромница-психоаналитик Меира Гурвич, к которой папа по совету школьного психолога отправил меня, когда та, что была моей матерью, уехала, и я сделалась неуправляемой.

«Ты переживаешь душевный кризис, тебя бросили и нужно помочь тебе побороть гнев, — с пугающим сочувствием объясняла мне госпожа Гурвич, когда меня поймали на воровстве из школьных портфелей. — Ты должна извлечь на свет лучшее, что в тебе есть, и сделать гнев помощником, а не разрушителем…» Это не помогло. В тридцать лет гнев всё еще продолжает бушевать во мне. Факт! Даже ночью нет мне покоя — царица из свитка[26] пришла ко мне во сне и безжалостно сожрала мой дом.

За окном начиналось осеннее серое утро. Стоя у запертой двери, Бой пыталась меня гипнотизировать.

— Ладно, пошли, — сказала я, открывая входную дверь. За ней, будто всю ночь там ждал, стоял мой приятель Шамир.

— Какая неожиданность!

— Вы проснулись?

— А как вы думаете?

— Вы не отвечаете на телефонные звонки.

— Как вы узнали, что я здесь?

— Ваш друг — тот, что вчера держал за руку вашего дедушку — сказал, что вы либо на Ахад а-Ам, либо здесь. Джейми поехал на Ахад а-Ам, а я сюда. Мне повезло больше.

— Хорошо. Но сейчас я иду гулять с собакой.

— Нет, Габи. Собака подождет. Это не займет много времени. Четверть часа, не больше.