Жорж Сименон - Исчезновение Одиль Страница 21

– Дай-ка я еще на тебя посмотрю. Ты совсем не изменилась, только вот в глазах появился огонек.

– Не говори никому, но на этот раз я, кажется, влюбилась.

– Ив кого же, позволь тебя спросить?

– Ты ведь уже догадался, правда?

– У тебя все как-то быстро получается. Это из-за него ты хочешь остаться в Париже?

– Нет. Но мне было бы уже не вынести атмосферу нашего дома. Кстати! Пока я буду приводить в порядок лицо и волосы, прочти это письмо. Тогда мне незачем будет повторяться. Хотя больше того, что я уже написала, мне не сказать. Я купила бритвенные лезвия. Да! Тебе могут пригодиться те, что остались... Я напустила воды в ванну и уже разделась, но тут села писать. Я переносила на бумагу все, что приходило мне в голову. Наверное, это глупо.

Еще совсем недавно она сидела голая на этом стуле и писала шариковой ручкой с обгрызенным концом.

– Тебе не понять, как мне сейчас хорошо.

– Мне нужно позвонить.

– Кому?

– Сейчас узнаешь.

Он попросил соединить его с главным комиссаром бюро розысков пропавших родственников.

– Вы хотите говорить с главным комиссаром Лобо?

– Да.

– Я сейчас посмотрю, свободен ли он.

Спустя несколько мгновений низкий голос в трубке спросил:

– Кто говорит?

– Не знаю, помните ли вы меня. Я – Боб Пуэнте, я приходил к вам, чтобы заявить об исчезновении своей сестры. Я ее нашел.

– С ней все в порядке?

– Да.

– Где она сегодня была?

– В Латинском квартале.

– Как вы вышли на ее след?

– Она мне позвонила.

– Я рад за вас и за нее. Значит, дело я закрываю. До свидания, мсье Пуэнте.

– Ты поняла?

– Догадалась.

– В Париже тысячи гостиниц, на одном Левом берегу, куда, как я поначалу думал, ты направишься, их сотни. Поскольку все их обойти я не мог, то обратился в службу розыска пропавших родственников.

– Может, пойдем на улицу? Мне кажется, немного свежего воздуха нам бы не помешало. Затем поужинаем вдвоем в том, небольшом ресторанчике, где я ела в полдень. Я была уверена, что это моя последняя трапеза, и все же аппетит у меня от этого был не меньше. Наоборот! Прочти скорее письмо. Я сейчас вернусь.

Она накрасилась более тщательно, чем обычно, причесала волосы, удовлетворенно взглянула на себя в зеркало.

Почему она всегда считала, что она некрасивая? Сегодня она находила себя красивой и с удовольствием изучала свое лицо.

Когда она вернулась в комнату, брат засовывал письмо себе в карман и выглядел взволнованным.

– Ну вот. Ты прочел. Ты понял. Все, больше об этом не говорим.

– Хорошо, Одиль.

Голос у него был немного хриплым.

– Знаешь, ты странная девушка. Я желаю тебе повстречать такого человека, который бы понимал тебя. Это нелегко.

– Пойдем.

Она взяла сумочку, собрала приготовленные на столе банкноты.

Малыш уже вновь вернулся на свое место на полу в офисе и играл в кубики.

– Добрый вечер, мадам. Познакомьтесь, пожалуйста, это мой брат Боб.

– К сожалению, у меня больше нет свободных номеров.

– Он уже несколько дней снимает номер на улице Гей-Люссака. Надеюсь, что вернусь не слишком поздно.

– Знаете, я привыкла. Впрочем, вечером меня сменяет муж.

На залитом солнцем тротуаре она взяла брата под руку.

– Это великолепно. Боб!

Все было великолепно – трепещущий воздух, витрины, прохожие.

– Сейчас я покажу тебе свой ресторанчик. И сразу же закажу себе джина. Вообще-то я не люблю коньяк, но у Альбера в номере не нашлось ничего другого.

Она взяла джин с водой, а ее брат заказал виски.

– Ты знал про это место?

– Нет. Здесь симпатично.

– Вот увидишь, готовят тут отлично. Тебе ведь кажется странным слышать, что я в такой день говорю о кухне?

– Да, немного.

– За обедом я съела вдвое больше того, что обычно съедаю дома.

Они оба улыбались и поглядывали друг на друга как заговорщики.

– Как приятно тебя видеть. Боб. Знаешь, что мне нравится в Альбере? То, что у него есть что-то общее с тобой.

– А не поужинать ли нам? Теперь уже я проголодался.

Она прочла в меню слово, которого не знала.

– Официант! "Поркетта... ". Что это такое?

– Молочный поросенок, фаршированный и запеченный в духовке.

– Хочешь, Боб?

– Съем с удовольствием.

– Две «поркетты». Не хотите ли взять к ним легкое кьянти?

Оба оставались в приподнятом настроении.

– Когда у тебя завтра поезд?

– В час пятнадцать.

– Я провожу тебя на вокзал.

– Терпеть не могу прощаний на перроне. Лучше я зайду попрощаться к тебе в гостиницу.

Они долго сидели за столом, а у себя в городе они оставались за столом лишь столько времени, сколько требовались, чтобы все съесть. Как только обед заканчивался, все тут же разбегались.

– Возьмем что-нибудь выпить после кофе?

– Сделаем это чуть позже.

Они двинулись по бульвару Сен-Мишель; кишащие людьми террасы были ярко освещены. Одиль с жадностью и наслаждением смотрела на это зрелище, как будто была незнакома с ним. Время от времени, когда она делала какое-нибудь резкое движение, то ощущала дергающую боль в запястье, но она не была по-настоящему сильной.

Нельзя сказать, чтобы они говорили без умолку. Это даже не было разговором в чистом виде. Один из них произносил фразу, а другой отзывался на нее. Затем большую часть времени они шагали молча.

– Я всегда знал, что ты не останешься дома.

– Даже когда я была маленькой?

– Я это понял, когда тебе исполнилось лет десятьдвенадцать. Ты очень рано повзрослела.

– Это недостаток?

– Нет. Тебе не кажется, что сейчас уже довольно поздно и тебе пора спать?

– Ты забываешь, что я ужасная девица.

Дойдя до угла улицы Гей-Люссака, они повернули назад. Они держались за руки, а Боб напевал.

– Боб, ты ведь любишь меня?

– Да.

– За что?

– Мне было бы трудно тебе ответить.

– Я невыносимая, да?

– Когда тебя знаешь, нет.

Он вспомнил о студенте-медике. Ему не хотелось причинять боль сестре, а также отнимать у нее надежду. Вот почему он добавил:

– И когда тебя совсем не знаешь – тоже.

– Если я правильно поняла, то опасна середина.

– Одиль, ты восхитительная девушка. У тебя лишь один враг.

– Кто?

– Ты сама.

Он вел ее к свободному столику на террасе.

– Мы сейчас выпьем по последнему стаканчику и спокойно отправимся спать.

– Уже?

– А что тебе сказал твой студент?

– Да, мне лучше отдохнуть.

– Ну а если серьезно, когда ты думаешь приехать в Лозанну?

– Примерно через неделю, если с рукой все будет хорошо.

– Ты пробудешь с нами какое-то время?

– Не думаю. Может, денька два? Пока не соберу вещи.

– Мне по-прежнему следует отдать твою гитару?

Этот вопрос ее немного смутил.

– Нет. Я, наверное, возьму ее с собой. Гитара-это как раз то, что у меня неплохо получается. И потом, ведь я играю только для себя.

– Мама придет в ярость.

– Знаю. Но папа поймет. Он тоже, наверное, давно догадался, что однажды я уеду. А знаешь, ведь Альбер прочел многие из его книг.

– Меня это не удивляет.

Они сидели так еще с четверть часа, расслабленные, не испытывая потребности говорить только ради того, чтобы не молчать.

– Меня поражает число людей, сидящих в одиночестве за своими столиками.

Он не стал ей говорить, что через одну-две недели ее ждет такая же участь.

– В путь.

Он отвел ее назад в гостиницу.

– Спокойной ночи. Боб.

– Спокойной ночи, Одиль.

Она смотрела, как он шел, широко ставя ноги. Ей было тяжело терять его. Правда, в Лозанне они с ним виделись только за столом.

Под дверью соседнего номера не было видно света. Все же она на мгновение остановилась и прислушалась, но ничего не услышала.

Она надела пижаму, затем тщательно смыла с лица краску, нанесла легкий слой ночного крема и слегка помассировала кожу. Потом приняла две таблетки снотворного. После короткого раздумья проглотила еще и третью.

Она почти тут же заснула, и если ей что-то и приснилось, то утром она уже ничего не помнила.

Она проснулась от стука в дверь.

– Входи! – сказала она, думая, что это Боб.

Она не взглянула на часы.

– Дверь заперта на ключ.

Это был голос Альбера Галабара.

– Я вам не помешаю?

– Минутку. Я наброшу халат.

Заодно она и причесалась.

Когда Одиль открыла дверь, то увидела его вконец смущенным.

– Я вас разбудил, да? Я не подумал о том, чтобы предупредить вас вчера вечером. Сегодня как раз такой день, когда я приступаю к дежурству в больнице в одиннадцать. А заканчиваю лишь в шесть вечера. Прежде чем уйти, я бы хотел сделать вам перевязку.

Его робость как-то плохо вязалась с его ростом и широкими плечами.

– У вас не очень болела рука? Вам удалось поспать?

– Я сразу же уснула.

– В котором часу?

– В одиннадцать. И вот только-только проснулась.

Она закурила.

– Садитесь. Посмотрим, как тут ваша рана...