Буало-Нарсежак - Очертя сердце Страница 23

И вдруг ему захотелось увидеть свет солнца, услышать шум жизни других людей. Он вбежал в спальню Евы, еще пропитанную влагой вожделения и сна, умыл лицо, причесался, прошел через гостиную. Черная сверкающая пластинка была похожа на свернувшуюся кольцами змею. Лепра бесшумно вышел в прихожую и запер дверь на ключ. Один поворот. Второй. Но опасность вышла из дому вместе с ним, отныне она будет следовать за ним повсюду. На террасах кафе все места были заняты. Мужчины разглядывали женщин, женщины — мужчин. Каждый человек — добыча. Лепра выбрал солнечную сторону тротуара. Ему совершенно не хотелось встречаться с Евой. Он завидовал бездомному бродяге, спавшему в здании вокзала. Бездумно, бесцельно, почти не страдая, шел он вдоль магазинов, и его отражение скользило рядом с ним по поверхности витрин. Увидев афишу, он почти не удивился. На ней крупными буквами выделялось его имя. Жан Лепра. Дальше шел перечень исполняемых авторов: Бетховен, Шопен, Лист… Блеш не пожалел труда. Лепра долго стоял у афиши. Сольный концерт никогда не состоится. Газеты никогда не будут о нем писать. Или, вернее, будут… Но только на первой странице. Он разом лишился всего. Пока еще это не причиняло сильной боли. Судороги придут позднее. В полдень Лепра вошел в «Мариньян». Ева его ждала. Она издали помахала рукой в знак приветствия. Он сел против нее.

— Ты плохо выглядишь, — заметила она с затаенным задором в голосе. — Ты переутомился!

Лепра пытался читать меню, но буквы дрожали, слова казались бессмысленными: говяжье филе… фирменное рагу… сердце по-шаролезски.

— Цыпленка, — сказал он машинально. Ева отобрала у него меню.

— Жан… что с тобой?

— Ничего… Со мной ничего… Будем считать, что я немного устал.

Ева смотрела на него, и никогда еще ее глаза не были такими ясными, не лучились такой влюбленностью.

— Странный ты мальчик, — продолжала она обиженным, чуть надтреснутым голосом, который так проникновенно пел о неудачах и о разочарованиях. — Все у тебя недомолвки, все тайна… Неужели ты не можешь хоть однажды высказаться до конца?

— Но что ты, наконец, хочешь, чтобы я сказал?

— Ты уверен, что тебе нечего мне сказать?

Он схватил графин, наполнил стакан водой и осушил его, не утолив жажды. Потом жестко взглянул на Еву, рассчитывая силу удара.

— Ты права, — пробормотал он. — Мне надо тебе кое-что сказать.

Ему показалось, что лицо Евы сжалось, застыло, стало похожим на гипсовую маску.

— Только что пришла последняя пластинка. Метрдотель почтительно склонился над их столиком.

— Вы уже выбрали?

Ева отослала его движением руки.

— Бедный мой малыш! — сказала она.

9

Пластинка остановилась. Опершись подбородком на руки, Ева молчала. Лепра расхаживал от рояля к двери и обратно. «Я уже приобрел походку арестанта, — думал он. — Еще одно усилие, и я освою арестантские мысли». В изнеможении остановившись позади Евы, он на секунду оперся о спинку ее кресла.

— Ну… что скажешь?

— Удивительный это был человек, — сказала она.

— Псих! — закричал Лепра. — Псих! Надо быть совершенным психом, чтобы придумать такие каверзы!… Ева…

Ева запрокинула голову, чтобы посмотреть на Лепра.

— Ева… ты думаешь, этот… этот фокус будет разыгран до конца?

— Мелио мертв, — сказала Ева, — однако пластинка пришла. Не вижу, почему бы письму не прийти к прокурору.

Этот маленький рот, двигавшийся выше глаз, это перевернутое лицо, ставшее вдруг чудовищным, непонятным… Лепра отошел в сторону…

— Я сам, — вздохнул он, — сам чувствую, что свихнулся… А ты как будто смирилась… Я тебя не пойму.

— А что я, по-твоему, должна делать? Кататься по полу? Рвать на себе волосы? Он победил. Что ж. Это свершившийся факт. Теперь уже ничего поделать нельзя.

— Он победил! — захохотал Лепра. — Это он-то! Он! Да ведь он мертв — разве не так? А ты говоришь о нем, как будто он жив.

Ева повела плечами, указала на проигрыватель.

— Он вот где… Ты слышал его так же, как я!

— Значит, ты складываешь оружие?

— Я жду, — ответила Ева. — Ты сам говорил то же… Надо ждать.

— Ну так вот, я ждать не стану. Сложу чемодан и завтра буду в безопасности.

— А я? — спросила Ева.

— Ты поедешь со мной.

— Он рассуждал бы в точности как ты, — с горечью заметила Ева. — Кстати, именно с этого все и началось. Ну хорошо, я поеду с тобой. А что потом?

— Прошу тебя, — сказал Лепра. — Теперь, едва я открою рот, ты начинаешь злиться.

— Я не злюсь. Я спрашиваю: что потом? Что будет, когда мы окажемся в Швейцарии, или в Германии, или в каком-нибудь другом месте? Мы назовемся чужими именами. Хорошо. Допустим, что нас не узнают. А дальше?.. Ты думаешь, что сможешь давать концерты?.. Нет, ты будешь простым безработным. А мне останется одно — стать домашней хозяйкой. Нет, если ты уедешь, ты уедешь один.

Лицом к лицу они смотрели друг на друга в упор. Они уже не думали о Фожере. Каждый внезапно увидел другого во всей его наготе.

— Ты предпочитаешь, чтобы нас арестовали? — прошептал Лепра. — Ты понимаешь, что меня ждет?

— Что ждет нас, — поправила Ева. — Так или иначе я поплачусь дороже, чем ты. Твое имя в письме даже не упомянуто.

Раздавленный, Лепра рухнул в кресло напротив Евы.

— Лучше уж сразу покончить с собой, — сказал он.

— А ты и впрямь на это способен?

Лепра ударил сжатыми кулаками по подлокотникам.

— Послушай, Ева, с меня хватит. Тебе доставляет удовольствие мне противоречить, ей-Богу. Что предлагаешь ты сама?

— Ничего, дело ясное, нам конец.

Лепра спрятал голову в скрещенных на коленях руках, чтобы не видеть ее, чтобы ничего не видеть.

— Если бы только знать, откуда приходят эти пластинки, — произнес он сдавленным голосом.

И она отозвалась как эхо:

— Если бы знать, кто убил Мелио.

Настало молчание, такое беззвучное, что стало слышно отдаленное громыхание лифта. Когда Лепра поднял голову, он увидел, что Ева плачет с застывшим лицом, закрыв глаза.

— Ева!

Одним прыжком он оказался на коленях перед ней, обнял ее за талию.

— Ева, любимая… Ты плачешь из-за меня?.. Прошу тебя, моя маленькая… Ты, такая храбрая, надежная, непокоримая!… Во-первых, может быть, это еще не конец.

Словно терзаясь невыносимой мукой, Ева повела справа налево головой, откинутой на спинку кресла.

— Эта пластинка еще не доказательство, — упорствовал Лепра.

— Жан, ты вправе быть слабым, но не глупым. Когда Борелю вручат письмо, он устроит мне очную ставку с шофером такси и получит его, это пресловутое доказательство.

На этот довод возразить было нечего. Капкан захлопнулся. Она прижала голову Лепра к своему животу и крепко ее сжала.

— Я хочу, чтобы отныне ты стал мужчиной, — продолжала она. — Чтобы от всего этого кошмара был хоть какой-то толк.

Она ждала. Лепра, укрывшийся в тепле ее тела, молчал.

— Ты слышишь меня? — настаивала она. Лепра медленно отстранился от нее, встал.

— Прожить целую жизнь за одну неделю… — сказал он. — Это трудно. Но ведь ты этого хочешь?

— Это зависит от тебя.

— Ты согласна быть эту неделю моей женой? Она принудила себя улыбнуться.

— Если, по-твоему, это единственный выход.

— Ты видишь другой?

— Предлагать не мне.

— Ты считаешь, что виноват я один?

— Прошу тебя, не увиливай.

Лепра прошелся по комнате, подумал. Потом поцеловал Еву.

— Попробуем! — сказал он.

Начался первый день. Лепра повел Еву в «Каскад». Он заказал изысканный обед, был оживлен, но чувствовал, как нелегко это дается, когда возбраняешь себе говорить о будущем. В течение месяцев, может быть, лет его природная жизнерадостность питалась планами, а теперь с планами было покончено. Он пил, пока Ева не отняла у него бутылку.

— Это не слишком достойно, — заметила она. Он подавил вспышку ненависти.

— Извини, я еще не привык жить сегодняшним днем.

— Знаю. Это может лишь тот, кто был очень несчастлив.

Они стали прогуливаться под деревьями, верхушки которых уже порозовели. Лепра, чтобы не дать воцариться молчанию, стал рассказывать о своем детстве. На него нахлынули воспоминания, которые он так долго вытеснял. Консерватория, упорная работа, навязчивое стремление когда-нибудь стать прославленным музыкантом, одним из тех властителей фортепиано, которых видишь издали, на сцене, в призрачном освещении, как бы на грани иного мира.

— Я всегда откладывал настоящую жизнь на потом, — признался он.

— Ты никогда не говорил со мной так, — сказала Ева. — Говори же, малыш.

— Ты уверена, что тебе это интересно?

— Ты даже не можешь представить себе, насколько. Он осмелел и решился намекнуть на свою бедность: вспомнить, как он годами играл в кафе, как иногда возникали, а потом неизменно рушились надежды пробиться, как он проводил безысходные вечера, как губил свой талант, как заводил случайные интрижки — и как наконец появился Фожер! Фожер однажды вдруг оторвался от бокала, щелкнув пальцами, подозвал официанта и попросил привести к нему этого неизвестного пианиста. «Садись… Как тебя зовут?.. Лепра?.. У тебя неплохо получается… Можешь сыграть для меня какую-нибудь простую вещичку… для меня одного… что хочешь, по твоему выбору, лишь бы это забирало. Понимаешь, что я имею в виду?»