Колин Декстер - Убийство на канале Страница 24

Морс мысленно вернулся к главному вопросу, который пытался втолковать своим воображаемым судебным заседателям. Ни один суд не принял бы настолько одностороннюю идентификацию без доказательства, которое подкрепляло бы ее, но было кое-что (Морс снова нашел точный пассаж): утверждение, основанное на туфлях, впоследствии найденных в каюте «Барбары Брей», которые до миллиметра совпадали с очертаниями ног мертвой женщины. И так дело ясное: во-первых, туфли в каюте принадлежали Джоанне Франкс, во-вторых, их носила утонувшая женщина, следовательно, в-третьих, утонувшей женщиной была Джоанна Франкс – ЧТД (что и требовалось доказать.) Даже Аристотель остался бы доволен таким силлогизмом. Неопровержимо! Все три утверждения – правдивы как вечные истины. В таком случае обувь должна принадлежать женщине, которая утонула. Но… но если первое утверждение неверно! Если это туфли не Джоанны? Тогда неумолимым должно быть умозаключение, что то, что было найдено плавающим лицом вниз в «Канале Герцога» в 1859 году, не было телом Джоанны Франкс.

Момент, Морс! (Голос обвинения прогремел оглушительно ему в ухо.) Хорошо! Идентификация трупа, как она была представлена, каковой и была в сущности, может быть выглядит немного неубедительно. Но есть ли у вас какая-нибудь причина, ставящая под сомнение такую идентификацию? И голос, который мысленно отвечал за Морса – его голос, – был тверд и полностью убедителен. И если позволят мои многоуважаемые коллеги, теперь я приступлю к точному описанию событий, случившихся между тремя и пятью часами утра в среду, 21 июня 1859 года.

Джентльмены! Мы, те кто занимается воспроизведением как самого процесса, так и установлением причин преступления, часто мучаемся из-за одной и той же навязанной нам мысли: нечто случилось, и при том определенным образом. Стройная гипотеза, рассматривающая вероятности, ничто в сравнении с простой физической правдой действительно случившегося в то время. Только если… только если, скажем, мы могли бы увидеть все, увидеть все так, как в действительности и случилось! Господа, я намерен рассказать вам…

Продолжайте! – сказал судья.

Глава двадцать седьмая

Воображенье, чей порыв могучийПодчас таков, что, кто им увлечен,Не слышит рядом сотни труб гремучей

Стоя слева от двери в каюту в передней части баржи, она видела обоих. Любой репортер наверняка описал бы, как у них изо рта текут слюни, или как их тошнит, самое меньшее, что спят, издавая сильные звуки храпа. Но в тот момент Джоанна отметила самый простой факт, одно совсем не драматичное обстоятельство: оба заснули – Олдфилд и Массен – и только легкое движение застиранного коричневого одеяла, которым они были укрыты, выдавало их прерывистое дыхание. Пьяные? Да, очень пьяные, но сама Джоанна позаботилась об этом. Не то чтобы их нужно было долго убеждать, важно было сделать это в походящий момент… Она мрачно усмехнулась и посмотрела на маленькие серебряные часы, которые старательно берегла и носила – подарок отца на 22-ой день рождения, когда он ожидал получения нескольких гонораров от Лондонской службы выдачи патентов. И сейчас она стискивала в ладони драгоценные часы, как будто они были талисманом, от которого зависел успех предстоящего начинания.

Время от времени она тихо разговаривала с ним – очень тихо – с работящим, глупым, прыщавым подростком, который стоял рядом с ней у входа в каюту. Его левая рука лежала на румпеле, выкрашенном в красные, желтые и зеленые полосы, его правая рука (и она сама поместила ее туда) ласкала ее грудь в вырезе платья. В двадцати пяти метрах перед баржей конь (достаточно хороший) сейчас ступал тяжело и медленно; деревянные оглобли сильно стягивали его бока, когда он двигался вперед по дороге. Время от времени слышался плеск воды, бьющейся о борта «Барбары Брей», которая устремлялась в ночи все дальше на юг.

Джоанна быстро глянула назад на плетеную ограду, отделяющую корму узкой лодки от берега.

– Подведи ее еще немного поближе, Том! – прошептала она, когда лодка вошла в поворот при Трене, за деревней Хентен. – И не забывай о нашей маленькой сделке, – добавила она, поднимаясь на ограждение лодки, в то время как Вутон плавно маневрировал, чтобы подвести ее поближе к правому берегу.

Вутону должно было исполниться 15 лет в феврале 1860 года, но он уже здорово перерос свой возраст во многих отношениях. Не во всех, однако. Ни одна другая женщина не сводила его с ума так, как Джоанна. Он знал, что тоже самое случилось и с другими из их экипажа. Было нечто сексуально возбуждающее и непреодолимо влекущее в Джоанне Франкс. Нечто в блеске ее глаз, когда она говорила; нечто в том как она языком слегка облизывала кончики губ, когда съедала порцию жаркого в каком-нибудь занюханом трактире у канала; нечто порочное и расчетливое, когда пила наравне с ними. О, эти счастливые, ожидаемые, стирающие заботы застолья, которым все лодочники (включая и Вутона) регулярно предавались в поездках.

А Олдфилд ее уже поимел – Вутон был полностью убежден в этом! Это случилось, когда они проходили один из транзитных туннелей, в котором было темно хоть глаз выколи, а он – Вутон, с радостью взял шесть шиллингов у Олдфилда и затопал по дороге, «проводя» медленно «Барбару Брей» к точке света, которая становилась все больше и больше. Тогда он мрачно слушал странно возбуждающие звуки занимавшихся любовью на койке в каюте, немного ниже уровня, на котором находился он сам. Таунс тоже получил шесть шиллингов от Олдфилда за один туннель южнее. И Таунс, и Массен – долговязый с похотливым взглядом Массен! – очень хорошо знали, о том, что происходит, и уже претендовали на свою долю. Так что не было ничего удивительного в том неприятном случае, когда Таунс набросился на Массена – причем с ножом!

По договоренности Томас Вутон снабдил ее фонарем. Ночь была сухой и спокойной, хотя и темной, и пламя только слегка колебалось время от времени, когда она, взяв его, легко спрыгнула с «Барбары Брей» – шляпка и туфли, они на своем месте – на бечевник, тянущийся вдоль берега. Очень скоро Джоанна исчезла из вида, и подросток теперь смотрел только вперед, а на его широких похотливых губах трепетала улыбка.

Разумеется, было обычным делом, когда пассажирки сходили на берег с тесных лодок через достаточно равные интервалы: дамский туалет требовал приличий в большей степени, чем мужской. Но Джоанна могла задержаться дольше обычного этим вечером… – так она сказала.

Она отодвинулась за кустарник и наблюдала, как очертания лодки все больше и больше тают в ночи. После, оценив, что экипаж уже не может ее услышать, прокричала имя мужчины, но не получила ответа в первый раз; после снова; после в третий раз – пока не услышала шелест и движение в кустах возле нее, у края каменной стены большого дома – и приглушенное, напряженное «Ш-шт!»

Ночь была очень тихой, и ее голос слишком ясно пролетел вниз по каналу, и парень у румпеля, как и мужчина на лошади одновременно обернулись, всматриваясь в темноту. Но не увидели ничего, как и не услышали ничего, и больше никто из них уже не задумывался над этим вопросом.

Но один из мужчин, который как предполагалось, спит, тоже его услышал!

Между тем, Джоанна и ее соучастник, скрываясь в тени, быстро и крадучись прошли мимо ряда одинаковых маленьких каменных домов, построенных со стороны канала, незаметно проскользнули под темными, притихшими окнами постоялого двора «Боут» и уже более свободно двинулись по короткой, огражденной живой изгородью, дороге, ведущей к шоссе Банбери-Оксфорд.

На следующих трех милях Оксфордского канала «Барбаре Брей» предстояло пройти ряд шлюзов – последний севернее водоема, известного как «Канал Герцога». Преодоление этих шлюзов (так внимательно просчитанное!) должно было предоставить дополнительное время и подходящую возможность. Так что, по существу, не было никакой проблемы. Гораздо труднее оказалось встретиться им. И действительно, Олдфилд не раз бросал подозрительные взгляды на Джоанну в последние двадцать четыре часа, пока она совершала (по необходимости!) свои дневные и ночные прогулки. Однако она знала как справиться с Олдфилдом, капитаном «Барбары Брей».

– Все ли готово?

Он резко кивнул.

– Не разговаривай сейчас!

Они подошли к крытой грузовой повозке; запряженный в нее пятнистый конь был привязан к березе на полосе травы у дороги. Луна появилась ненадолго и снова скралась за медленно плывущими облаками; вокруг не было ни одной живой души.

– Нож? – спросил он.

– Я его наточила.

Он кивнул со свирепым удовольствием.

Она сбросила пелерину и подала ему, взяв у него другую – подобную, но из более дешевой ткани, более простого покроя и немного более длинную.