Филипп Думенк - Расследование смерти мадам Бовари Страница 24

— Вы найдете меня в пристройке позади дома, — шепнула девушка. — Там моя комнатка. Пройдите через двор. Ключ будет в двери, и там я вам докажу, как люблю вас.

— А твои родители?

— О, мои родители!.. Говорят, их отправят в тюрьму.

— Послушай, беги домой, закройся на два оборота и не открывай мне ни под каким предлогом. И чтобы я тебя больше до своего отъезда не видел!

Естественно, через четверть часа он оказался во дворе дома Омэ и с осторожностью поднялся по ступенькам пристройки.

7

Она стояла перед крошечным камином, на котором в подсвечнике горела свеча, и внимательно рассматривала свое отражение в зеркале.

— Я красивая? — спросила она.

— Конечно. Только замолчи, пожалуйста!.. Откуда у тебя этот золотой крест на шее?

— Это крест невесты. Матери я сказала, что нашла его на земле. Но она мне никогда не верит.

— И правильно делает. Это тебе Жюстен подарил?

— Нет, Жюстен бедный! Говорю же вам, что нашла его.

— Иди ко мне.

Он не помнил, как обнял ее, как бросил на кровать, раздел донага и лег сверху. У него это было в первый раз. Какой-то порыв бросил его к ней, заставил войти в нее. Он слышал, как она издавала какой-то мышиный писк, и чувствовал под собой ее верткое тело. Когда все закончилось, она легонько поцеловала его в губы.

— Вы очень приятный господин, — сказала она. — Помогите мне одеться, а потом мы опять начнем.

— Где твои туфли и чулки?

— Под кроватью.

Под кроватью стояла пара грязных ботинок Он потянулся за ними, чтобы передать ей.

— Нет-нет, не эти. Их я не ношу. Они грязные — забыла их почистить.

— Это твои ботинки? Как у богатой женщины.

— Они принадлежали Эмме. Она мне их отдала.

— Но ведь такие же ботинки были тогда у нее на ногах…

— Ну да, а это другие. Сапожник из Руана сшил ей две пары.

Он снова вспомнил следы на снегу, и его словно пронзила молния. А что, если найденные им на снегу отпечатки принадлежали не Эмме, а были оставлены этой девушкой?

— И часто ты носишь ее ботинки? Ты их надевала в последнее время?

— Ну да, несколько раз.

— В таких ботинках не ходят по снегу.

— Но если хочешь быть красивой…

— Не приходила ли ты недавно в Юшет в этих ботинках?

В ее глазах читалась мольба. Она не сразу решилась ответить.

— Да.

Вдруг он вспомнил, что видел обнаженную фигуру в окне замка.

— Зачем ты туда ходишь?

Из глаз девушки брызнули слезы. Это были слезы не раскаяния, а скорее слезы бешенства, ярости, сожаления, что она так глупо попалась.

— Меня заставлял приходить господин Родольф!

Может быть, он все-таки испытывал к этой девчонке нечто вроде любви, поскольку с удивлением понял, что ощущает отчаяние и злость. По его лицу вдруг потекли слезы.

— Да знаешь ли ты, кто этот господин Родольф? Кутила, эгоист и развратник! Ты навсегда останешься запачканной!

— Он любезный, он мне деньги дает. А вот запачкаться — это значит остаться здесь с моими родителями и без денег.

— Сумасшедшая!

— Иногда он привозит других девушек из Руана. У него бывают его друзья тоже оттуда. Один из них пообещал, что скоро устроит меня там. Он хорошо знал Эмму, виделся с ней, давал ей деньги. Наверное, скоро он меня увезет. Но я больше хочу с вами в Париж!

— Эмма знала, что ты наведываешься в Юшет?

— Конечно, именно для этого она и дала мне свои ботинки.

— И она сама туда ходила?

— В последнее время нет, но она там бывала раньше.

— Неужели у тебя нет иного способа вырваться из Ионвиля, как только ходить к Родольфу? Например, дождаться, когда кто-нибудь тебя полюбит?

— Я ждала, но никто так и не появился.

Реми задумался, не станет ли ей от его появления еще хуже? Хочет ли он что-нибудь еще, кроме как сделать ее своей любовницей, а потом, возможно, если она будет настаивать, увезти ее в Париж, чтобы еще некоторое время позабавиться? К сожалению, молодого человека не особенно заботило, что с девушкой будет дальше и какой ценой она заплатит за свое бегство. Юность и эгоизм идут рука об руку.

Реми не был виноват в том, что нравился ей. Она бросилась в его объятия добровольно. Но будет ли он ответственен за тот распутный образ жизни, который ей придется вести? Ее развратили «богатые господа», а не он. Однако не поступал ли он еще хуже, чем они? Те, по крайней мере, давали ей деньги.

Реми взял свои пожитки в одну руку, а ботинки, которые достались Мари от Эммы, — в другую. Через миг он уже оказался на улице и направился к «Золотому льву».

8

Реми швырнул ботинки на пол в своей комнате.

«Значит, в Юшет ходила не Эмма Бовари, а Мари Омэ! — с яростью думал он. — Она отправлялась к Родольфу, чтобы встречаться там с любезными мужчинами, которые обещали поселить ее у себя!»

«И что же? — словно нашептывал ему другой голос. — А как же, по-твоему, живут десять тысяч проституток в Париже, кокотки и потаскухи, обслуживающие богатеев в Руане и в других городах, если не благодаря благодушным старым богачам?!»

Реми решил, что ему лучше уехать. Что он, в конечном счете, будет делать с этой девчонкой, даже если у него по отношению к ней благородные чувства? Этот вопрос Реми впоследствии задавал себе и спустя много лет. Разумеется, их отношения были бы самыми примитивными, думал он, потому что любовь не рождается из случайных объятий. Но ту смесь ощущений, которую невинным юношей он испытал в маленьком городке, — волнение, неудержимая страсть и одновременно собственная вина, — ему больше никогда не довелось испытать. Конечно, это был его первый опыт, и девчонка ничего особенного собой не представляла, но, тем не менее, ее полуобнаженная хрупкая фигурка перед зеркалом осталась навсегда запечатленной в его памяти.

Однако дело Бовари так и оставалось нераскрытым — пора было возвращаться к действительности.

Если следы в самом деле оставила не Эмма и Родольф не солгал, будто давно ее не видел, если она не была у Омэ и не брала мышьяк и, наконец, если Ларивьер и Каниве были правы, заподозрив неладное в ее смерти, то что означают все эти детали следствия, которые удалось установить? Кто был виновником? Кто ее убил?

Вдруг он хлопнул себя по лбу.

Карета!

Карета… Шарль рассказал, что на руанском тракте, где он надеялся встретить возвращающуюся из Руана Эмму, «Ласточка» ему так и не попалась. Но зато он видел удалявшуюся по дороге карету. Что это была за карета? А вдруг Эмма сидела именно в ней?

Через минуту Реми оказался у Шарля. Хозяин в домашнем платье и ночном колпаке сидел со своей матерью в комнате Эммы. Теперь оттуда была вынесена половина мебели, и о ходе времени говорили лишь большие крестьянские часы в коричневом деревянном корпусе. Устроившись напротив камина, Шарль расправлялся с отбивной, приготовленной его матерью на ужин.

Реми любезно поздоровался, пожелал господину Бовари приятного аппетита, а затем перешел к делу.

— Месье Бовари, вы уверены, что подарили своей жене веер с инициалами «Э. Б.» именно в этом году?

— Да, ко дню ее рождения.

— Могу вам сообщить, что этот веер в настоящее время лежит на одном из столиков господина Родольфа в имении Юшет. А вы говорили, что она порвала с ним два года назад.

— Но откуда мне точно знать? — сказал он обреченно. — Иногда по вечерам, когда Эмма думала, что я сплю, она вставала, одевалась и потихоньку проскальзывала в заднюю дверь, которая выходит на дорогу вдоль реки. Она думала, что я ничего не знаю. Может, Эмма и посещала Родольфа тайком. Я ничего ей не говорил, потому что боялся ее потерять.

— В тот вечер, когда Эмма отравилась, вы искали ее и вышли на руанский тракт, где видели какую-то карету, не так ли?

— Ну да.

— Что это была за карета? Какого цвета?

— Я уже не помню.

— Постарайтесь вспомнить, это очень важно!

— Большая колымага, кажется, черно-зеленая.

Большая черно-зеленая колымага?

Большая черно-зеленая колымага!

Реми словно громом поразило. Он вдруг вспомнил тяжелую черно-зеленую дорожную карету, которая из префектуры увозила домой уставшего врача, приходившего давать показания Делевуа. Он поспешил попрощаться с Бовари, выскочил из дома, добежал до аптеки и, прыгая сразу через четыре ступеньки, взлетел по лестнице, ведущей в комнатку Мари.

— Помнишь, ты говорила про приезжавшего в Юшет приятеля господина Родольфа и Эммы, любезного господина, который хотел устроить тебя в Руане? Как его имя?

— Но я уже не помню…

— Это очень важно! Постарайся вспомнить!

— Он, кажется, врач…

— Его зовут доктор Ларивьер?

— Да, точно!

Реми написал на скорую руку двадцать строк и на следующее утро отправил Ипполита с письмом в префектуру Руана. Он послал также за Ларивьером, чтобы выяснить, что делала его карета на дороге из Ионвиля вечером 23 марта. Доктор подтвердил, что многократно бывал у Родольфа и тайно принимал у себя мадам Бовари — в частности в тот день накануне смерти, когда она ездила в Руан. Его арестовали.