Стивен Ван Дайн - Злой гений Нью-Йорка [Дело Епископа] Страница 25

Арнессон слушал с жадным вниманием.

— Действительно, это жизненный фактор в нашей проблеме, — наконец заговорил он. — Зачем этот Епископ явился к леди Мэй?

— Она вскрикнула как раз в момент смерти Робина.

— Ага, понимаю! Она увидела Епископа из окна, а потом он уселся на ручке её двери в знак предупреждения, что она должна молчать.

— Может быть и так… Теперь у вас достаточно данных, чтобы вывести формулу?

— Можно посмотреть на этого чёрного епископа? Где он?

Ванс достал из кармана шахматную фигурку и подал её Арнессону.

— Вы, наверно, узнаете этого епископа, — коротко сказал Ванс. — Он взят из шахматного ящика в библиотеке.

Арнессон утвердительно кивнул головой.

— Так вот почему вы меня держали впотьмах! Я под подозрением? Какое же наказание полагается за преступное распространение шахматных фигур между соседями?

— Вы не под подозрением, Арнессон, — ответил Маркхэм. — Епископ был оставлен у дверей ровно в полночь.

— А! На полчаса опоздал. Простите, что разочаровал вас.

— Сообщите нам, если ваша формула начнёт выясняться, — сказал Ванс, когда мы уходили.

***

Парди встретил нас с обычной спокойной вежливостью. Трагичность в выражении его лица как будто ещё усилилась.

— Мы пришли к вам, м-р Парди, — начал Ванс, — узнать об убийстве Спригга в Риверсайдском парке. У нас есть основательные причины для каждого вопроса, который мы вам предложим.

Парди покорно кивнул.

— Тогда скажите нам, пожалуйста, где вы были вчера утром между семью и восемью часами?

— В постели. Я встал около девяти.

— Вы не имеете привычки гулять в парке до завтрака?

— Да, гуляю. Но вчера не гулял. Я очень долго работал ночью.

— Когда вы первый раз услышали о смерти Спригга?

— За завтраком. Кухарка передала мне сплетни по этому поводу. Потом я читал газеты.

— И вы, конечно, видели репродукцию с записки Епископа. Какое у вас сложилось мнение об этом деле?

— Вряд ли я знаю что-нибудь о нем. — В первый раз его угасшие глаза слегка оживились. — Невероятная ситуация.

— Да, — согласился Ванс. — А вам известна математическая формула Римана?

— Да, я знаю её. Друккер пользуется ею в своей книге.

Ванс слушал Парди с большим вниманием.

Вы, как я узнал, были у Диллардов в прошедший четверг, когда Арнессон разбирал эту формулу с Друккером и Сприггом?

— Да, я припоминаю, был такой разговор.

— Вы хорошо знали Спригга?

— Поверхностно. Я видел его два раза у Арнессона.

— Спригг тоже, по-видимому, имел привычку гулять по утрам в парке, — небрежно заметил Ванс. — Никогда вам не приходилось встречать его?

Веки Парди слегка дрогнули, и он ответил не сразу.

— Никогда, — наконец произнёс он.

Ванс отнёсся равнодушно к ответу. Он встал, подошёл к окну и выглянул из него.

— Я думал, что стрельбище видно отсюда. Теперь вижу, что оно совершенно скрыто за углом.

— Да, стрельбище совершенно закрыто от моих глаз. Вы, вероятно, думали о возможности найти свидетеля убийства Робина?

— Это и кое-что другое. — Ванс вернулся на своё место. — Вы ведь не стреляете из лука, я уверен.

— Это немного утомительно для меня. Мисс Диллард пыталась заинтересовать меня этим, но я оказался неспособным учеником. Несколько раз я был с нею на турнирах.

В голосе Парди появилась нежность, и вдруг я почувствовал, что он любит Белл Диллард. Ванс, очевидно, почувствовал то же, потому что после короткого молчания сказал:

— Вы, конечно, понимаете, что в наши намерения не входит ненужное вмешательство в частную жизнь людей; но мотивы обоих убийств все ещё не выяснены. Вначале было высказано ни на чем не основанное предположение, что убийство совершено вследствие соперничества из-за расположения мисс Диллард. Нам было бы важно узнать истинное положение вещей в том, что касается её чувств.

Взор Парди устремился к окну, и он слегка вздохнул.

— Я всегда чувствовал, что она и Арнессон непременно поженятся, но это только предположение.

— Так вы не думаете, — продолжал Ванс, — что её сердце было тронуто юным Сперлингом.

Парди покачал головой.

— Мисс Диллард говорила, что вы заходили к ней сегодня утром.

— Я обычно забегаю ежедневно. — Он, видимо, был смущён.

— Вы хорошо знаете миссис Друккер?

Парди вопросительно посмотрел на Ванса.

— Не особенно. Конечно, я встречался с ней много раз.

— Вы посещали её дом?

— Очень часто, но всегда, чтобы повидаться с Друккером. Я ведь уже много лет занимаюсь вопросом о взаимоотношении математики и шахмат…

Ванс кивнул головой.

— А как окончилась ваша вчерашняя партия с Рубинштейном?

— Я сдался на сорок четвёртом ходу. Рубинштейн открыл слабое место в моей атаке, которое я проглядел.

— Профессор Диллард рассказывал нам, что Друккер предвидел исход, когда вчера вечером вы обсуждали ситуацию.

Я не мог понять, почему Ванс так настойчиво говорил об этом, зная, что это больное место Парди.

Парди покраснел и задвигался на стуле.

— Друккер слишком много говорил вчера вечером. — Замечание было высказано не без ядовитости. — Хотя он и не игрок, но все-таки должен знать, что такие дискуссии не допустимы, пока игра не окончена. Но его анализ игры всегда чрезвычайно глубокомыслен. Зависть слышалась в его тоне: я почувствовал, что он ненавидит Друккера, насколько ему позваляла, конечно, его кроткая натура.

— Когда окончилась игра? — спросил Ванс.

— Немного позже часа ночи.

— Было много зрителей?

— Необычайно много, принимая во внимание поздний час!

Ванс положил папиросу и встал. Но около двери он вдруг остановился и взглянул на Парди.

— А ведь чёрный епископ опять был выпущен на свободу сегодня около полуночи.

Эффект его слов был поразительный. Парди вдруг подскочил, точно его ударили; лицо стало бледным, как мел. С усилием он повернулся к двери и широко распахнул её для нас.

Когда мы шли по Риверсайдской аллее к автомобилю следователя, Маркхэм стал расспрашивать Ванса относительно его последних слов.

— Я надеялся, — объяснил Ванс, — что он хоть взглядом выдаст себя. Но такого эффекта я никак не ожидал.

Он задумался, но когда автомобиль выехал на Бродвей, он очнулся и велел шофёру ехать в отель Шермана.

— Я непременно хочу узнать подробнее об этой партии Парди и Рубинштейна. Никаких причин нет, просто мой каприз… С одиннадцати утра до половины первого ночи — чертовски много времени для неоконченной игры.

Мы остановились на углу, и Ванс исчез в шахматном клубе. Когда он вернулся, в руке у него был лист бумаги с отметками. Но в выражении его лица не было ничего весёлого.

— Моя далеко ведущая, прелестная теория, — сказал он с гримасой, — рухнула вследствие весьма прозаических обстоятельств. Я сейчас говорил с секретарём клуба: оказывается, вчерашняя вечерняя игра продолжалась два часа и девятнадцать минут. Около половины двенадцатого казалось, что выиграет Парди, но мастерским ходом Рубинштейн разбил его тактику в пух и прах, как и предсказывал Друккер.

Глава XVI

ТРЕТИЙ АКТ

Со вторника, 12 апреля, до субботы, 21 апреля

После ленча Маркхэм и Хэс продолжили странствия по городу. Им предстоял тяжёлый день. У Маркхэма накопилось множество текущей работы, а сержанту к следствию о Робине прибавилось ещё дело Спригга. Вечером в половине восьмого было неофициальное совещание с участием Хэса и инспектора Морана, но хотя оно и затянулось до полуночи, ничего существенного из этого не получилось.

Следующий день тоже не принёс ничего, кроме разочарований. Пришло донесение от капитана Дюбуа, что на присланном Хэсом револьвере не оказалось отпечатков пальцев. Капитан Хагедорн установил, что выстрел в Спригга был сделан именно из этого револьвера. Человек, карауливший дом Друккера, провёл спокойную ночь. Миссис Друккер оказалась в саду в начале девятого утра, а в половине десятого через парадную дверь вышел Друккер и просидел за чтением два часа в парке.

Прошло ещё два дня, к следствию ничего не прибавилось. Газеты старались перещеголять друг друга в риторике.

Ванс заходил к профессору Дилларду, к Арнессону, два раза был в шахматном клубе у Парди, который вёл себя вежливо, холодно-сдержанно. Не входил ни в какие сношения ни с Друккером, ни с миссис Друккер, а когда я спросил, почему он игнорирует их, он ответил: — Теперь от них не узнаешь правды; оба чрезвычайно напуганы. Пока у нас нет определённых улик, не стоит их допрашивать, может выйти не лучше, а хуже.

Несомненная улика была получена на следующий день из самого неожиданного источника. Ею отмечено начало последней фазы нашего следствия, — такой ужасной, потрясающей душу трагедии, такой невероятной жестокости и чудовищного юмора, что и теперь, через много лет, мне хочется верить, что это был фантастический, отвратительный кошмар.