Кармен Посадас - Маленькие подлости Страница 27

– А, ты здесь, Нестор! – удивляется Карлос. – А я думаю, куда ты подевался?

Не отвечая на вопрос, Нестор убеждает;

– Я только что как следует рассмотрел этот портрет, Карлос; он очень хорошо вписывается в интерьер желтой комнаты, поэтому не следует выносить его отсюда, пусть остается там, где висит.

Карлос не понимает, ничего не понимает… Его даже забавляет внезапная горячность друга.

– Ты чего, тоже влюбился в портрет?

– Одно другому не мешает, – заявляет Солис. – Сколько ты хочешь за картину?

– Видите ли, я сомневаюсь, что хочу продать ее… – запинаясь сообщает Карлос. – Я же сказал, детские воспоминания. Нельзя торговать памятью.

Однако и Солис, и Нестор настаивают на своем, каждый по собственным соображениям.

– Да перестань, парень, где ты еще найдешь такого покупателя?

– Подумай хоть немного, cazzo Карлитос, ты получишь хорошие деньги за эту женщину. Ну что тебе до нее? Ничего, кроме дурацких мечтаний!

– Что верно, то верно, парень, умный не. упустил бы такого случая, ибо Биг-баг-оф-шит[52], – продавец недвижимости с наслаждением выговаривает имя своего лучшего клиента, – купит все, даже детские воспоминания. За приличные деньги, естественно.

2

ХЛОЯ ТРИАС И ПРИЗРАКИ

Вечером накануне поездки в загородный дом супругов Тельди Хлоя подумала: «Хорошо бы пополнить гардероб». Вряд ли представится возможность покрасоваться в бикини, но все равно купальник следует взять, так, на всякий случай. Март – время, когда все стосковались по солнышку, даже такие отчаянные девушки, как Хлоя, которые за два или три месяца до этого ушли из родительского дома, хлопнув дверью, а потом поняли, что им надо вернуться и забрать кое-какие вещи. «Вот дерьмо, если вдруг наткнусь на родителей!»

Стоя на улице, Хлоя осматривает здание. Пять освещенных окон означают, что в гостиной большой прием, а два темных балкона на верхнем этаже, заваленные всякой рухлядью, – что семья Триас превратилась в так называемую бездетную супружескую пару. С уходом Хлои дом изменился, ну что ж, это всего лишь способ пережить разлуку с близкими людьми, ничем не хуже и не лучше других.

Хлое не только знакомо, но и понятно такое поведение. Под ногами шуршит гравиевая дорожка перед входом в дом, точно так же, как в те дни, когда Хлоя играла здесь с Эдди. К счастью, звук не вызывает у Хлои неприятных ощущений; что угодно можно забыть, если принимать соответствующие меры, наслаивать поверх болезненных воспоминаний другие, менее значимые. Прошло много лет с тех пор, как брата не стало, поэтому Хлоя не чувствует тоски, слыша шорох гравия. Вообще-то в доме есть только одно место, способное разбередить старую рану, но Хлоя не собирается заходить туда. Она задирает голову. Темень за облаками действует успокаивающе.

Комната, принадлежавшая тому, кто умер молодым, является алтарем любви и одновременно малодушия для тех, кто его любил. Очень немногие осмеливаются мирно сосуществовать с воспоминаниями о невозвратном. Лишь самые сильные способны повесить у себя в гостиной фотографию безвременно погибшего ребенка, соглашаясь таким образом на постоянные расспросы посторонних людей и боль при виде неизменной детской улыбки, ведь для нее отсутствует течение времени. Все мы, живые, стареем, а умершие, наоборот, день от дня молодеют по сравнению с нами, и горько осознавать, что мы, находясь рядом с ними до последней секунды их недолгого пребывания в этом мире, не догадались о том, что они могут внезапно уйти навсегда, не только оставив незавершенными планы, но – что куда страшнее – не решив мелкие проблемы, возникшие в самый день их смерти. Например, не закончив спор, вспыхнувший из-за ерунды… Не перед кем теперь нам оправдываться, остается лишь повторять мысленно: «Не нужно было этого говорить… Не следовало так поступать…»

Именно поэтому большинство предпочитает вытеснять умерших любимых из памяти, но не полностью. Дабы не выглядеть в своих глазах предателем, человек устраивает памятный уголок у себя дома и там периодически грустит, даже мучается от раскаяния, тем самым успокаивая совестливую душу. В доме супругов Триас таким местом являлась комната Эдди. Теперь к ней присоединилась комната Хлои.

Как глубокая рана затягивается грубой, нечувствительной плотью, точно так же нарастает защитный слой на родительской памяти об исчезнувших детях – умерших либо сбежавших; раз их нет – значит, не существуют. Из помещений дома мало-помалу убрали фотографии, книги и личные вещи сначала Эдди, а потом и Хлои. Зато комнаты, в которых ребята жили, сохранили в неприкосновенности. Постели аккуратно заправлены, одежда убрана в шкафы, словно дети должны вот-вот вернуться из школы: их нет, но они существуют. Замечательный способ приспособиться к жизни без сына и дочери. Ведь жить-то надо.

Хлоя на цыпочках минует дверь. Ей хорошо известно, что происходит в гостиной. Сегодня у четы Триас священный день игры в канасту. Два карточных стола по обе стороны окна накрыты зеленым сукном. Более шумная компания собралась за столом, где игрой руководит мать. Во главе другого стола – отец. «Идеальная пара, как с рекламного плаката», – охарактеризовал их однажды Карел Плиг. Именно так они и выглядят: прекрасная имитация счастливого брака – она красива, он красив, оба умеренно изменяют друг другу и оба умеренно страдают бессонницей.

Украдкой поднимаясь по лестнице, Хлоя по привычке задерживается возле одного из пролетов перил, а именно пятого, более темного, чем остальные. Это ритуал детства. Однажды маленькая Хлоя разглядела в древесной текстуре изображение гнома, с тех пор она по выражению лица домового определяла, какой предстоит день: если гном улыбался, то – удачный, если хмурился – наоборот. Повзрослев, Хлоя утратила способность различать какие-либо образы в переплетении древесных прожилок. Она проводит пальцем по перилам, словно благодарит обессилевший талисман за прошлые заслуги. Ступенька, вторая, третья… лестница успешно преодолена, старые доски ни единым скрипом не выдали Хлою. Она проходит мимо спальни родителей, идет дальше, к своей комнате, и размышляет, какую одежду сейчас возьмет. Всего-то и нужны: бикини да пара блузок – управится за несколько минут и скоро будет за пределами дома!

Хлоя знает: все ее вещи на своих местах, одежда выстирана и выглажена, потому что мамочка, словно сошедшая с рекламного плаката, не может допустить, чтобы было иначе: «Это жилище Хлои, вот ее плюшевые мишки, вот ее красивая одежда, все как прежде, ничего не произошло».

Девушка останавливается в замешательстве. Из гостиной доносятся голоса картежников, усиленные резонансом лестничной клетки. Сквозь монотонный шум время от времени прорывается чей-то возглас, потому что в курятнике всегда найдется одна особенно крикливая курица.

– У, мать твою… – слышит Хлоя. – Хорошо по крайней мере, что никто не может заставить меня и дальше смотреть на ваши морды!

Девушка приседает и смотрит между балясинами перил. В дверях гостиной появляется Амалия Росси, старая подруга ее матери. Сегодня, похоже, итальянка перебрала норму.

– Пусти, Тереза, ты же знаешь, я вам как родная, поэтому ничего не случится, если я поднимусь. Твой саго sposo уже целый час как не выходит из туалета, не могу же я писать на ковер. Ну не будь занудой, я знаю дорогу: оправлюсь у Хлохли и через минутку вернусь.

«И ведь поднимается, дерьмо, вонючка старая», – думает Хлоя. На лестнице раздаются шаги. Амалия Росси проходит мимо домового, и Хлоя отступает в конец коридора, к комнате, в которую не заходила со смерти брата (потому что, как и все, боится воспоминаний). Может быть, удастся остаться незамеченной, прижавшись как следует к двери. Однако убежище недостаточно глубокое, нужно чересчур много выпить, чтобы не заметить выступающие из-за косяка плечи Хлои. Поэтому когда тяжелое сопение звучит почти рядом, девушка ныряет в комнату, старую комнату Эдди: «Бог мой, дерьмо проклятое, Кароспоса вонючая! И что теперь? А теперь ничего не поделаешь: вошла – закрывай дверь, включай свет… Сколько лет прошло, черт возьми, сколько лет!»

Можно ли в комнате сохранить видимость присутствия человека, умершего семь лет назад? Да, можно, при условии что хранитель мемориала обладает талантом театрального режиссера. Мать Хлои, без сомнения, была таковой. Об Эдди говорили оконные шторы, чернильное пятно на ткани, покрывающей постель, Хлоя отчетливо слышит: проходите и убедитесь, господа, в этой комнате вы с ним разминулись, он пошел выпить пива с друзьями. Впрочем, приглядевшись, Хлоя понимает, что первое впечатление обманчиво. Смерть выдает себя статичностью. Вот библиотека Эдди; столько красивых историй он прочитал – все книги на месте. А вот коллекция игрушечных автомобилей – ровнехонько стоят на полках. Рядом спортивные призы – нарочито обернуты шарфом болельщика. И уж совсем как на выставке разложены вещи на столе, за которым, надо полагать, Эдди работает. Бумаги и файлы сложены в аккуратные стопки, даже авторучке и карандашу, положенным чьей-то романтической рукой посреди стола, не удается приглушить театральность обстановки. Однако самое сильное впечатление на Хлою производит не имитация жизни. Ее потрясают размеры вещей. Прошли годы, но здесь время остановилось. Девушка с изумлением видит, что все предметы уменьшились: кровать, ночной столик, софа, на которой любил поваляться брат, задрав ноги на спинку… Как Алиса в Стране чудес, Хлоя делает открытие: если с детства не входить в какую-нибудь комнату, то там происходят чудеса почище говорящего печенья. Похоже, Хлоя слишком подросла. Раньше вещи были впору брату, а не ей. Теперь они словно созданы для нее. Чтобы убедиться в этом, Хлоя садится на стульчик, который Эдди держал специально для нее, и чуть не падает. Тогда в порыве храбрости она направляется к шкафу. Рубашки и обувь Эдди оказываются маленькими по сравнению с теми, что сохранились у нее в памяти. Однако эти вещи не выглядят бутафорией, хотя тщательно свернуты или накрыты пленкой. В складках, швах таится запах Эдди, настолько реальный, что девушка пятится в страхе и упирается в письменный стол, за которым брат так часто писал в ее присутствии.