Колин Декстер - Без вести пропавшая Страница 3

– Вы знаете почему?

– У вас есть материалы.

Убийство? Это поставило Морса в тупик. Когда Стрейндж впервые заговорил об этом, он подумал, что ему предлагают провести один из этих неблагодарных, безрезультатных, нескончаемых, как поиски иголки в стоге сена, запросов: сводники, сутенеры и проститутки, рэкет и теневые дельцы, замызганые улицы и дешевые отели на одну ночь в Лондоне, Ливерпуле, Бирмингеме. Тьфу! Процедуры. Проверки. Перепроверки. Отчеты. И опять по новой. Ad infinitum[4]. Но теперь все стало понятнее. И, во всяком случае, Стрейндж двигался своим путем, в конце концов, что бы ни случилось. Хотя, минутку. Почему сейчас? Почему в пятницу, 12 сентября – спустя два года, три месяца и два дня (верно?), после того, как Вэлери Тэйлор ушла из дома, чтобы вернуться после обеда в школу на вторую половину уроков? Он нахмурился.

– Что-то случилось, я полагаю.

Стрейндж кивнул головой.

– Да.

Это было уже лучше, потому что появились новости. Берегись ты, жалкий грешник, кто бы ты ни был, если ты сделал с Вэлери что-то плохое! И он снова попросит в напарники сержанта Льюиса. Он любил Льюиса.

– И я уверен, – продолжил Стрейндж, – что вы именно тот человек, который нужен для этой работы.

– Спасибо, что вы это сказали.

Стрейндж встал.

– Вы, похоже, сейчас готовы на все, что угодно, нежели несколько минут назад.

– Честно говоря, сэр, я думал, что вы предлагаете мне расследовать один из этих несчастных случаев, с без вести пропавшими.

– И это именно то, что я собираюсь сделать. – В голосе Стрейнджа неожиданно прозвучал жесткий авторитаризм. – И я не прошу вас сделать это – я вам приказываю.

– Но вы сказали...

– Вы сказали. Я этого не делал. Айнли был неправ. Он был неправ, потому что Вэлери Тэйлор очень даже жива. – Он подошел к шкафу, открыл его, вынул небольшой прямоугольный лист дешевой писчей бумаги, прикрепленный к столь же дешевому коричневому конверту, и протянул оба Морсу. – Вы можете прикоснуться к ним, все в порядке – никаких отпечатков пальцев. Она, наконец, написала домой.

Морс посмотрел на три короткие строчки, написанные ровным, ученическим почерком:

Дорогие мама и папа,

Просто, чтоб вы знали, у меня все в порядке, так что не волнуйтесь. К сожалению, я не писала раньше, но со мной все в порядке.

С любовью, Вэлери.

На письме не было никакого адреса.

Морс осмотрел конверт. На нем был штемпель: «Вторник, 2 сентября, Лондон, EC4».

Глава вторая

С левой стороны сидел человек огромных размеров, пришедший всего лишь за пару минут до начала, видимо, чтобы сэкономить время. Он, отдуваясь, медленно прокладывал себе дорогу вдоль ряда «J», как тяжелое транспортное средство, переправляющееся через узкий мост, бормоча с придыханием «благодарю вас», при этом каждый из сидевших зрителей, блокировавших его продвижение, вставал и прижимался спиной к с трудом поднимаемым сиденьям. Когда он, наконец, поместил свою тушу в кресло рядом с Морсом, пот покрывал его массивные брови, и он тяжело дышал какое-то время, как многотонный кит.

С другой стороны сидела скромная молодая дама в очках и длинном фиолетовом платье, прижимавшая рукой громоздкую оперную партитуру к коленям. Морс кивнул вежливое «добрый вечер», когда садился на свое место, но только на мгновение ее губы расслабились, после чего снова сжались в тонкую нитку привычной холодности. Мона Лиза с больным желудком, подумал Морс. Он оказался в весьма волнующей компании.

Но опера была великолепна, и стоила того, чтобы еще раз насладиться ею. Он подумал о красивом любвном дуэте в первом акте, надеясь, что этим вечером Зигмунд достойно сможет справиться с благородным пассажем – одним из самых красивых (и сложных) во всей большой опере. Дирижер шагнул в оркестровую яму, встал к пюпитру, и был награжден учтивыми аплодисментами зрителей. Свет погас, и Морс откинулся в кресле в предвкушении наслаждения. Кашель постепенно затих, и дирижер поднял палочку. Die Walküre набирала ход.

Уже через две минуты Морс отметил какое-то отвлекающее движение справа, и его быстрый взгляд уловил, как очкастая Мона Лиза, высвободив откуда-то фонарик, заиграла светом по листам оркестровой партитуры. Страницы шелестели, когда она их переворачивала, и мигание фонаря почему-то напоминало Морсу сигналы маяка. Забудь это. Она, вероятно, спрячет его, как только поднимется занавес. Тем не менее, это немного раздражало. И в Новом театре было жарко. Он задавался вопросом, не снять ли ему пиджак, когда почти сразу понял, что один из зрителей уже принял определенное решение по данному пункту. Гора слева от него задрожала, и вскоре Морс стал беспомощным наблюдателем того, как толстяк принялся снимать куртку с такими же трудностями, как и те, что испытывал стареющий Гудини, выпутываясь из смирительной рубашки. С могучим хрюканьем и причмокиванием, толстяк, наконец, довел свой монументальный труд до успешного завершения и тяжеловесно встал, чтобы вытащить одежду из-под себя. Сиденье с резким шумом стукнулось о заднее кресло, снова было восстановлено в горизонтальном положении, и, когда он вновь утонул в нем, еще раз застонало под могучей нагрузкой. Больше хрюканий, больше причмокиваний – и, наконец, блаженная приостановка военных действий в ряду «J», нарушаемая (для чувствительной души Морса) только миганием маяка у Леди со светильником. Любителей Вагнера было до смешного много!

Морс закрыл глаза и хорошо знакомые аккорды, наконец, поглотили его. Изысканно...

На секунду Морс подумал, что толчки под левое ребро взывали к жизненно важному общению, но, как оказалось, гигантский кадр рядом с ним просто боролся за освобождение носового платка из обширных тайников в карманах своих брюк. В ходе последовавшей борьбы лоскут собственного пиджака Морса попал в захват, и его поползновения освободиться из пут, были встречены мрачными и тщетными бликами со стороны Флоренс Найтингейл[5].

К концу 1-го акта боевой дух Морса совсем упал. Зигмунд явственно охрип, Зиглинда обильно потела, а юная мещанка позади него беспрерывно шуршала фантиками от конфет. С началом первого антракта он ретировался в бар, заказал порцию виски, а потом другую. Звонок прозвучал к началу 2-го акта, и он заказал третью порцию. И молодой леди, которая сидела за плечами Морса весь 1-й акт, теперь никто не будет загораживать величественный пейзаж в акте 2; и в акте 3, к этому времени к первой куче мятых фантиков на полу присоединиться мусор из ее второго пакета.

А все дело было в том, что Морс не мог свободно предаваться безупречному наслаждению оперой в этот вечер, хотя обстоятельства для этого были благоприятны. Каждую минуту его мысли возвращались к разговору со Стрейнджем, а потом – к Айнли. Прежде всего, к главному инспектору Aйнли. На самом деле он не был знаком с ним достаточно хорошо. Тихий человек. Сильно любил животных, никогда не имел друзей. Одиночка. И не был вообще, насколько Морс его запомнил, особенно интересным человеком. Сдержанный, осторожный, чтивший закон. Был женат, но в семье детей не было. И теперь никогда не будет, потому что Айнли был мертв. По словам очевидца, это была в значительной степени его вина – пошел на обгон и не заметил быстро приближавшийся «Ягуар» по крайней полосе М40. Чудом никто сильно не пострадал. Только Айнли, и Айнли погиб. Это было так не похоже на Айнли. Он, вероятно, задумался о чем-то... Он отправился в Лондон на своем собственном автомобиле и в свой собственный выходной, всего одиннадцать дней назад. На самом деле, это было страшно – потому что другие люди продолжали жить. Большой шок – да! – но у него не было особо близких друзей, которые бы оплакивали его слишком горько. За исключением его жены. Морс познакомился с ней однажды, на полицейском концерте в прошлом году. Довольно молодая, намного моложе своего мужа; достаточно красивая, но в ней не было изюминки, которая заставляет биться сердца быстрее. Ирен, или что-то подобное? Эйлин? Ирен, решил он.

Виски было допито, и он огляделся в поисках барменши. Никого. Полотенца были наброшены на пивные насосы, и он был здесь один-одинешенек. Не было смысла оставаться дольше.

Он спустился по лестнице и вышел на улицу в теплый сумрак. Огромная афиша в красных и черных тонах охватывала всю стену за пределами театра: Английская Национальная опера, Пон.1 сентября – Сб. 13 сентября, он почувствовал легкий озноб вдоль позвоночника.

Понедельник, 1 сентября. Это был день, когда умер Дик Айнли. А письмо? Отправлено во вторник, 2 сентября. Может ли такое быть? Он не должен спешить с выводами. Но почему, черт возьми, не должен? Разве есть одиннадцатая заповедь, запрещающая делать поспешные выводы, и поэтому он продолжил. Айнли отправился в Лондон, это был понедельник, и что-то должно было там произойти. Что если он нашел Вэлери Тэйлор, наконец? Он не сбрасывал со счетов такую возможность. Уже на следующий день она написала домой – после того, как молчала более двух лет. Тем не менее, что-то было не так. Дело Тэйлор было приостановлено, но не закрыто, конечно; но Айнли обнаружил что-то еще, и в действительности именно это было бомбой в деле. Тогда почему? Так почему же? Подожди минутку. Айнли отправился в Лондон в свой выходной день. Если он?..