Найо Марш - Убийство в частной лечебнице Страница 3

— Я могу еще что-нибудь сделать для вас, сэр?

— Нет, спасибо.

Джеймсон поколебался, тревожно посмотрел на бледное лицо своего патрона, сообразил, что сэр Джон Филлипс все еще ждет ответа, и вышел из комнаты.

После того как дверь за секретарем закрылась, О'Каллаган некоторое время по-прежнему сидел и смотрел на огонь. В конце концов невероятным усилием воли он заставил себя прочесть письмо. Послание Джейн Харден было отчаянным и горьким, скорее обвиняющим, чем умоляющим. Она писала, что готова покончить с собой. Чуть ниже добавляла, что при первой же возможности готова убить и его: «Не попадайтесь мне на пути. Я предупреждаю вас ради себя самой, не ради вас. Я всерьез считаю, Дерек, что вы и мужчины, подобные вам, не должны жить на свете. Это мое последнее слово. Джейн Харден».

О'Каллаган на миг представил себе, как будет выглядеть ее письмо в колонке дешевой прессы. К своему удивлению, он услышал, как его жена и секретарь разговаривают в вестибюле. Что-то в голосе секретаря приковало его внимание, Он прислушался.

— …что-то его беспокоит.

— По-моему, да, леди О'Каллаган, — пробормотал Джеймсон.

— …никакого представления… в этих письмах? — Голос умолк.

— Сегодня… по-моему, расстроился… конечно, этот закон…

О'Каллаган поднялся, быстрыми шагами пересек кабинет и распахнул дверь.

Его жена и Рональд Джеймсон стояли друг напротив друга с видом заговорщиков. Когда он открыл дверь, оба повернулись к нему. Джеймсон густо покраснел и быстро перевел взгляд с мужа на жену. Леди О'Каллаган спокойно и невозмутимо смотрела на сэра Дерека. Он почувствовал, что трясется от гнева.

— До настоящего времени, — сказал он Джеймсону, — у меня не было повода считать, что вы не вполне понимаете строгой конфиденциальности вашей работы. Очевидно, я ошибался.

— Мне… мне ужасно жаль, сэр Дерек… это только потому, что…

— У вас нет ни малейшего права обсуждать мою почту с кем бы то ни было. С КЕМ БЫ ТО НИ БЫЛО. Понятно?

— Да, сэр.

— Не говори глупостей, Дерек, — сказала его жена. — Я задала мистеру Джеймсону вопрос, на который он не мог не ответить. Мы оба очень беспокоимся о тебе.

О'Каллаган резко мотнул головой, приказывая Джеймсону удалиться. Джеймсон с самым несчастным видом поклонился и пошел прочь. У дверей своей комнаты он остановился, пробормотал: «Очень сожалею, сэр» — и исчез в комнате.

— Право, Дерек, — сказала леди О'Каллаган, — мне кажется, ты ведешь себя неразумно. Я всего лишь спросила несчастного юношу, не получал ли Ты за последнее время писем, которые могли бы объяснить твое поведение, ничем другим не объяснимое. Он сказал, что письмо, доставленное с вечерней почтой, кажется, расстроило тебя. Что за письмо, Дерек? Еще одна угроза от этих анархистов или как их там?

Он был не настолько рассержен, чтобы не уловить в ее голосе необычную нотку.

— Эти угрозы — возмутительная наглость, — поспешно сказала она. — Не могу понять, почему вы не примете мер в отношении этих людей.

— Письмо не имеет к ним ни малейшего касательства, а мое «необъяснимое поведение», как ты его называешь, ничего общего не имеет с письмом. Я нездоров и встревожен. Ты будешь рада услышать, что Джон Филлипс придет сегодня вечером.

— Я счастлива это слышать.

У парадной двери прозвенел звонок. Оба вопросительно переглянулись.

— Рут? — прошептала леди О'Каллаган.

— Я пошел, — быстро сказал он и вдруг почувствовал к жене большую, чем обычно, теплоту. — Лучше уноси ноги, Сесили, — посоветовал он.

Она быстро вошла в его кабинет, и он вошел следом. Они услышали, как Нэш вышел открыть дверь. Оба стояли и прислушивались, почти сопереживая друг другу.

— Сэра Дерека и миледи нет дома, мадам.

— Но в кабинете горит свет!

Они в ужасе переглянулись.

— Возможно, там мистер Джеймсон… — предположил Нэш.

— С ним-то я как раз и хотела бы увидеться.

Они услышали, как Нэш протестующе проблеял что-то. Затем загремел зонтик мисс Рут О'Каллаган, с силой втискиваемый в корабельное ведро, служившее подставкой для зонтов. Сэр Дерек и его жена дружно подошли к камину. Леди О'Каллаган закурила сигарету.

Дверь открылась, и вошла Рут. За ее спиной мелькнуло страдальческое лицо Нэша, а затем хозяев дома стали душить в объятиях.

— А вот и вы, лапочки. Нэш сказал, что вас нет.

— Мы просто никого не принимаем, Рут, — сказала совершенно спокойно леди О'Каллаган. — Дерек ждет прихода врача. Очень глупо со стороны Нэша не сообразить, что ты — совсем другое дело.

— Ага! — сказала Рут с воистину пугающей веселостью. — Свою сестричку ты так просто не проведешь. Ну вот, Дерри, лапочка моя, я специально пришла к тебе и буду ужасно на тебя сердита и страшно обижена, если ты не сделаешь все точь-в-точь, как я тебе велю.

Она порылась в своей громадной сумке и вытащила из ее глубин очередной запечатанный белый сверток.

— Помилуй; Рут, я же не могу глотать любое патентованное средство, какое попадается тебе на глаза.

— Я от тебя этого и не хочу, деточка. Я знаю, ты считаешь свою сестрицу дурочкой, — Рут игриво прищурилась, — но она знает, что нужно ее большому знаменитому братику. Сесили, тебя он послушает. Пожалуйста, ну, пожалуйста, убеди ты его принять хотя бы один из этих ма-а-асеньких порошочков. Они просто ужасно замечательные. Стоит только прочесть отзывы…

Торопливо и неуклюже она развернула обертку, и на свет явилась круглая зеленая коробка с изображением голого джентльмена, который стоял перед чем-то весьма похожим на электрический стул.

— Тут всего шесть порошков, — сказала Рут восторженно, — но уже после приема первого порошка ты почувствуешь значительное облегчение. Это называется «Фульвитавольтс». Сотни писем, Дерри, от терапевтов, хирургов, политиков — от множества политиков, Дерри! Они все до небес превозносят препарат. А симптомы точно такие же, как у тебя. Честное слово.

Она выглядела очень жалкой, стараясь угодить ему. Какая же она неуклюжая и порывистая: неловкие руки, слезящиеся глаза, огромный нос.

— Рут, ты же не знаешь, какие у меня симптомы.

— Нет, знаю. Сильные судорожные боли в животе. Сесили, прочти сама.

Леди О'Каллаган взяла коробку и осмотрела один из сложенных белых пакетиков.

— Я дам ему один сегодня на ночь, Рут, — пообещала она таким тоном, каким успокаивают взволнованного ребенка.

— Ой, как здорово! — У Рут была поразительная привычка употреблять в речи подростковые словечки. — Я сразу словно оказалась на седьмом небе. А утром все эти бяки-боли улетят кыш, — она неуклюже помахала рукой и, сияя, уставилась на брата.

— Ну а теперь, старушка, боюсь, что тебе самой придется — кыш! — сказал О'Каллаган в отчаянной попытке ответить на ее кокетство братской игривостью. — По-моему, я слышу на лестнице шаги Филлипса.

— Пошли, Рут, — позвала леди О'Каллаган. — Нам надо уходить. Спокойной ночи, Дерек.

Рут приложила к губам костлявый палец и демонстративно пошла к двери на цыпочках. У двери она повернулась и послала брату воздушный поцелуй.

Он слышал, как дамы коротко поздоровались с сэром Джоном Филлипсом и пошли наверх. Избавившись от своей сестры, О'Каллаган почувствовал такое облегчение, что на него накатила волна теплого чувства к Джону Филлипсу, старому доброму другу. Каким облегчением будет сказать Филлипсу, как ему плохо, — и узнать, насколько серьезно он болен. Может быть, Филлипс даст что-нибудь, что поможет пока все перетерпеть. Ему уже стало немножко лучше. Очень может быть, что на самом деле его недомогание — пустяк. Филлипс уж точно скажет. О'Каллаган повернулся к двери с радостным ожиданием на лице.

Нэш открыл дверь:

— Сэр Джон Филлипс, сэр.

Филлипс вошел в кабинет.

Он был удивительно высоким мужчиной с привычной сутулостью. Глаза его своеобразного светлосерого цвета пронзительно блестели под тяжелыми веками. Никто никогда не видел его без монокля; поговаривали, что и во время операций он носит монокль без ленточки. Нос у него был с горбинкой, а нижняя губа агрессивно выдавалась вперед. Он не был женат и, по слухам, оставался совершенно холоден к тому, что пациентки нередко влюблялись в него. Возможно, медики, почти так же, как актеры, извлекают больше всего выгоды из так называемой своей «личности». Сэр Джон совершенно определенно был незаурядной личностью. Его грубость была едва ли не более знаменита, чем его блистательный врачебный талант.

О'Каллаган шагнул к нему и протянул руку.

— Филлипс! — воскликнул он. — Я счастлив вас видеть!

Филлипс проигнорировал протянутую руку и стоял как вкопанный, пока за Нэшем не закрылась дверь. Только тогда он заговорил.

— Вы уже не будете счастливы, когда услышите, зачем я пришел, — сказал он.