Гилберт Честертон - Исчезновение принца. Комната № 13 Страница 30

Неожиданно он сменил тему, и рука его снова легла на плечо молодого человека.

– Джонни, ты ведь не сердишься, правда?

Джонни не ответил.

– Не сердишься?

Для Джонни это был последний шанс. Надежда все еще не покидала его. Он собрался.

– Насчет Марни? Нет. Только…

– Старина, пойми, я должен был так поступить, – голос Питера задрожал, он как будто чувствовал себя виноватым и оправдывался. – Ты же знаешь, что она для меня значит. Ты мне тоже нравишься, и я же не возражал против ваших отношений. Но когда тебя загребли, мне пришлось серьезно подумать. Если бы вы успели пожениться до того, я бы этого не пережил. Для меня ее слезы хуже самой страшной пытки. Я не мог видеть, как она плачет, даже когда она еще ребенком была, а представь, каково бы ей было теперь! А потом появился этот парень, добрый, правильный, аккуратный, веселый… Одним словом, джентльмен. Скажу тебе начистоту: я помог ему. Тебе он понравится. Он из тех, кто нравится людям. И вот еще что, Джонни. Она любит его.

Наступило молчание.

– Я ничего против него не имею. С моей стороны это было бы глупо. Только, Питер, прежде чем она за него выйдет, я хочу сказать…

– Прежде чем выйдет?! – воскликнул Питер Кейн, и голос его дрогнул. – Джонни, разве Барни не сказал тебе? Они поженились сегодня утром.

Глава III

– Сегодня утром? – медленно повторил Джонни.

Марни вышла замуж!.. Это было невероятно, непостижимо. На какое-то мгновение основы мироздания рухнули, обратившись в прах, и нити, из которых соткано полотно жизни, распустились, превратившись в сплошной хаос.

– Церемония состоялась сегодня утром, Джонни. Но он понравится тебе. Он не такой, как мы с тобой, старина. Он правильный, как… Ну, ты ведь понимаешь меня, малыш? Я ведь все эти годы работал только ради нее, только о ней думал. Я бы сам себя проклял, если бы поставил под удар ее будущее.

В голосе Питера Кейна послышалась мольба. Его большая рука сжала плечо гостя, на красивом лице появилось выражение тревоги и страха за то, что он нанес этому человеку непоправимую обиду.

– Нужно было послать мне телеграмму…

– Это ничего бы не изменило, – твердо, почти упрямо произнес Питер Кейн. – Ничего нельзя было изменить, Джонни. Ничего! Это должно было произойти. Если бы тебя даже посадили безвинно… Я не говорю, что ты в чем-то виновен… Я бы не хотел, чтобы память о твоем заключении всю оставшуюся жизнь тяготила ее. Я бы просто не вынес этой неопределенности. Джонни, я ведь всю жизнь был вором… кроме последних пятнадцати лет, и судить могу шире, чем большинство людей, из-за того что я такой, какой есть. Но она этого не знает. Крейг сегодня у меня…

– Крейг? Из Скотленд-Ярда?

Питер кивнул, в глазах промелькнуло удивление.

– Мы с ним добрые друзья. Уже много лет. И знаешь, что он сказал сегодня утром? Он сказал: «Питер, ты правильно сделал, что отдал дочь за порядочного человека». И я знаю, что он прав.

Джонни откинулся на спинку глубокого плетеного кресла и прикрыл ладонью глаза, будто защищаясь от солнечного света.

– Я не собираюсь себя жалеть, – усмехнувшись, сказал он, потом чуть подался вперед и сжал руку Кейна. – Так что еще одной вендетты можете не бояться, Питер. Думается мне, с вас хватит и одного Эммануэля Лега, и…

Неожиданно он замолчал, потому что в этот миг рядом с ними словно из-под земли вырос дворецкий.

– Питер, – хрипловато зашипел слуга, – он пришел. Пустить?

– Кто пришел?

– Эммануэль Лег. Выглядит еще противнее, чем обычно.

Питер Кейн замер, точно окаменел.

– Где мисс Марни… миссис Флойд?

– Снова в свое подвенечное наряжается и безделушки свои цепляет для фотографии, – сказал Барни. – Она уже переоделась, но тут этот фотограф заявился. Сейчас он в саду расставляет свои штуки. Я говорю ей…

– Ты слишком разговорчив, – мрачно произнес Питер. – Веди Эммануэля ко мне. Хочешь повидаться с ним, Джонни?

Джон Грей встал.

– Нет, – сказал он. – Спасибо, но лучше я прогуляюсь по вашему розарию. Не хочу ничего видеть, что напоминает о том ужасном месте.

Джонни уже ушел через калитку между зелеными самшитами в дальнем конце сада, когда Барни вернулся с посетителем.

Мистер Эммануэль Лег был ниже среднего роста, худой и узколицый, со впалыми щеками и залысиной в седых волосах. На носу его восседали очки в роговой оправе. На пару секунд он остановился, окидывая взглядом место, задрав при этом подбородок и втянув тонкие губы. Одежда на нем была потрепанная, тонкая стальная цепь заменяла цепочку для часов, и словно специально для того, чтобы подчеркнуть убожество помятого костюма, на ногах у него блестели новые лимонного цвета ботинки. Держа в руках шляпу, он стал осматривать владения своего врага, пока его взгляд не остановился на хозяине.

Первым заговорил Питер Кейн:

– Эммануэль! Подходи, садись.

Лег медленно направился к хозяину.

– Милое местечко, Питер. Все самое лучшее, как я погляжу? Кто бы сомневался! И старик Барни все еще с тобой. Он, небось, тоже перевоспитался? Я правильно говорю: «Перевоспитался»?

Голос у него был тонкий, язвительный. Бледно-голубые глаза холодно смотрели на бывшего подельника.

– Воровством он больше не занимается, если ты это имеешь в виду, – ответил Питер, и лицо гостя скривилось, как от боли.

– Зачем такие грубые слова…

– Позволь твою шляпу, – Питер протянул руку, но Эммануэль шляпу не отдал, а чуть посторонился.

– Ну уж нет, спасибо. Я обещал одному своему юному другу, что, пока буду здесь, ничего не потеряю. И давно ты тут обосновался, Питер?

– Лет четырнадцать.

Питер сел, и незваный гость последовал его примеру, повернув кресло так, чтобы смотреть прямо на хозяина.

– Эх, – мечтательно произнес он, – сытая, довольная жизнь! Уходишь, когда хочешь, когда хочешь, возвращаешься. Неплохо прошли эти четырнадцать лет? Куда лучше, чем просыпаться в четыре утра от лязга ключей в железной двери. А в Принстауне все по-старому… О, я забыл, ты же там никогда не был.

– Как-то проезжал мимо, – с показным спокойствием и явно понимая, что задевает гостя, произнес Питер. Губы бывшего заключенного задрожали и расползлись в оскале.

– Ах, мимо проезжал! – презрительно промолвил он. – Жаль, что я не знал, а то вывесил бы свой флаг в окно! В Принстауне по такому случаю нужно было праздник устроить. Проезжал мимо, надо же! – едва сдерживая злость, воскликнул он.

– Сигару?

Эммануэль Лег отмахнулся от предложения.

– Спасибо, не надо. Как-то отвык за пятнадцать-то лет… Хотя за это время можно пристраститься и к новым удовольствиям. Пятнадцать лет вне жизни – большой срок.

Стало понятно, что Эммануэль явился для того, чтобы объявить о начале войны. И день он выбрал как нельзя лучше. Питер принял вызов.

– У того человека, что ты подстрелил, тоже были свои привычки… Он умер через два года, – резко произнес он, и вся сдерживаемая ярость полыхнула в глазах его бывшего товарища.

– Надеюсь, он сейчас горит в аду, – прошипел Лег. – Грязная свинья! – Он с усилием заставил себя успокоиться. – А ты, Питер, как я посмотрю, жил все это время припеваючи. Хороший дом (недешевый, поди), слуги, чего только нет. На машине разъезжаешь. Умный ты человек!

– Не стану спорить.

Руки бывшего заключенного задрожали, тонкие губы судорожно задергались.

– Дружка в беде бросай, а сам делай ноги, так? Каждый сам за себя, верно? Что ж, закон природы – ничего не попишешь. А если боишься, что он собирается стучать[25], просто черкни пару строк деловым[26], отстегни пару сотен, и все в порядке! – Он помолчал, но ответа не последовало. – Так ведь дела делаются, а, Питер?

Кейн равнодушно пожал плечами.

– Не знаю… Если ты так говоришь, теперь буду знать.

– Но ведь так и было, верно? – продолжил наседать Лег и снова осклабился, показав зубы. – Это ведь верный способ не угодить в кутузку, разве не так?

Питер посмотрел на своего мучителя, с трудом сохраняя спокойствие.

– Я не буду с тобой спорить, – сказал он.

– А ты и не сможешь! – воскликнул Лег. – Ведь это все логично. – Он осмотрелся. – Этот дом стоит немалых денег. Сколько это – половина от двухсот тысяч? У меня плохо с математикой. – Питер не дал втянуть себя в ловушку и промолчал. – Сто тысяч, верно? Я получил шестьдесят тысяч, стало быть, ты мне остался должен сорок.

– Если ты о том деле на судне, то там мы взяли меньше ста двадцати тысяч фунтов. Ты получил шестьдесят тысяч, и это бóльшая часть. Я положил их в твой банк, как только тебя взяли.

Лег усмехнулся.

– В газетах писали миллион долларов, – пробормотал он.

– Неужто ты веришь тому, что в газетах пишут? Эммануэль, не будь ребенком. – И вдруг: – Ты пришел меня шантажировать?

– Шантажировать? – ужаснулся Эммануэль. – Как можно говорить о шантаже между… друзьями? Я всего лишь хочу, чтобы все было честно и справедливо.