Анна Литвинова - Дамы убивают кавалеров Страница 32

– У всякого дела – много сторон, – молвил хакан. – И у всякого человека – тоже много сторон. Любой человек может много разного вреда принести. И много разной пользы. Хорошо, когда ты все грани человека видишь. И все их можешь использовать. Многообразно, – добавил хакан по-русски.

Помолчал. Продолжил:

– Ты прав, мой дорогой Услан… Сначала мы малъщика, его таланты, используем. Наши люди так хорошо не знают компьютер, как малъщик. Нет у нас человека, чтобы настолько хорошо знал компьютер. А Семье пригодится такой человек, как этот малъщик, – пусть даже он неверный. Жизнь не стоит на месте. И мы должны вместе с текущей жизнью изменяться…

Великий хакан обвел сыновей глазами. Продолжил:

– Мы сперва через малъщика будем нашим врагам вредить. И себе деньги зарабатывать. Надо только, чтобы малъщик – правильно вредил. Тем, кому нам надо, вредил. И – в правильных местах для нас деньги зарабатывал. Для этого надо сперва обласкать малъщика. Кормить-поить его. Денег ему пообещать. Женщину русскую ему дать. Но при этом – в клетке его держать. Взаперти. А он работать на нас будет… И надо найти среди хозар умного человека. Молодого. Грамотного. Пусть он из «черных хозар» будет. Надо, чтобы этот молодой хозарин компьютер хорошо понимал. А неверный малъщик – нашего человека учил… Так что прав оказался… – хакан выдержал паузу, – …ты, дорогой Услан…

Услан победительно заулыбался. Глянул, приосанясь, на брата и на кузена.

Однако великий хакан еще не закончил. Он сделал еле заметный жест.

– Но пройдет время. И потом, – продолжил он, – когда малъщик сделает все, что нам нужно, мы тогда у его Семьи денег за него возьмем. Как компенсация за то, что он навредил нам… Так что и ты тоже оказался прав, дорогой Нарим. – Хакан поклонился второму сыну.

Нарим самодовольно усмехнулся.

Однако и теперь еще не закончил великий хакан.

– А потом, – продолжил хакан, – когда мы деньги с его Семьи получим, мы малъщика – убьем.

Теперь Бандаров улыбнулся.

– Получается, что и ты прав, дорогой племянничек, – сказал ему великий хакан.

Хакан оглядел присутствующих и закончил:

– Вы все правы, дети мои. И с этим малъщиком надо поступить сначала так, как ты, дорогой Услан, говорил. Потом так, как ты, дорогой Нарим, предлагал. А затем так, как ты советовал, дорогой племянник… Все вы трое по отдельности каждый разную сторону одной большой пользы видели. А вместе вы собрались – смогли все стороны дела разглядеть.

Отец сделал паузу, осмотрел всех троих и продолжил:

– Значит, самая большая польза в жизни в том, что на свете есть мы. Есть – Семья. И все мы – вместе. И от этого наши силы не в четыре раза больше становятся, а в сорок раз по четыре больше!

– А еще с нами, хвала Аллаху, есть ты, великий хакан! – подхватил племянник Бандаров. – Ты один смог все стороны дела разглядеть. И всех нас надоумить!

Великий хакан коротким жестом пресек славословия – однако сыновья успели заметить, что тому оказалась приятна лесть племянника.

– Хвала Аллаху, – сказал великий хакан, – что мы – есть. Каждый из нас есть друг у друга. Мы можем учить друг друга. Помогать друг другу. И постоять друг за друга.

Хозарская музыка оказалась не лишенной очарования. В ней имелись и странная для европейского уха мелодика, и драйв, и восточный эротизм. Первые песен пять я прослушал даже с удовольствием.

Однако за три часа, что непрерывно звучали хозарские напевы, они меня, признаться, задолбали. После вчерашней почти бессонной ночи я пару раз даже задремывал на теплой земле. Спохватывался, просыпался, продолжал наблюдение.

Я лежал на косогоре, что возвышался сзади боксов хозарского автосервиса под гордым именем «Шумахер». Совсем не так давно именно сюда я являлся на разборку по поводу покалеченного Ленчиком «Брабуса». Теперь со своей наблюдательной позиции на земляной горе я мог прекрасно видеть все, что происходило в ремонтной зоне «Шумахера».

Автосервис занимал восемь боксов, по четыре с каждой стороны. Восемь обычных боксов гаражного кооператива. От стоянки машин прочих граждан хозарскую мастерскую отделяли железные ворота. В половине первого ночи железные ворота наконец-то затворили. Однако внутри сервиса жизнь продолжалась. Хозары, числом не менее десятка, под светом ярких ламп, под аккомпанемент своей музыки и гортанные перекликивания копались в чреве старой «копейки». При этом они без зазрения совести раздевали другую стоявшую во дворе «копейку». Перетаскивали с нее на соседку детали мотора и подвески. Я готов был поклясться, что раздеваемая машина числится в угоне.

Когда я уже устал засыпать и просыпаться и решил, что у хозар – непрерывное, словно на алюминиевом комбинате, производство, они наконец запустили движок починяемой «копейки». Один сел за руль и под радостные возгласы всех прочих проехался туда-сюда по двору. Затем хозары устроили последнее гортанное совещание посреди двора и вроде бы решили расползаться.

В половине третьего они исчезли в двух крайних боксах. Похоже, что «черные хозары», занятые в автосервисе, находились в Москве на нелегальном положении и ночевали тут же, на рабочем месте.

Наконец в начале четвертого утра во дворе потух свет. Смолкла музыка. Вскоре утихла гортанная перебранка в жилых боксах. Небо на востоке уже слегка лиловело.

Выждал еще полчаса. Восход стал совсем синим. Из хозарского автосервиса не доносилось ни звука – разве что изредка чей-то всхрап. Дальнейшее ожидание теряло смысл. Предстояло рисковать. Через час рассветет. А там, кто знает, не закипит ли деятельность на автосервисе «Шумахер» с новой силой.

Я встал со своей кручи. Размял затекшие от долгого лежания члены. Затем размахнулся и бросил со своей горы веревку (с кошкой на конце) на крышу боксов. Мне повезло: кошка зацепилась за внутренний козырек гаражной крыши с первого раза. И не слишком прогремела.

Затем, не выпуская из рук веревки, я спустился с земляной кручи к внутренним стенам боксов. Здесь царили грязь, темнота и вонища. Под кроссовками что-то чавкало.

Я проверил надежность веревки. Она держала мое слегка тренированное тело. Упираясь ногами в железный бокс и перехватывая веревку руками, я стал подниматься по внутренней стене гаражей. Признаться, в кино, особенно в исполнении Тома Круза и Пирса Броснана, подобные операции смотрелись несколько более изящно. А главное – выполнялись почти без звука. К тому же у Круза с Броснаном имелась, на случай если они невзначай громыхнут, куча всякого диковинного оружия. У меня же – одинокий газовый «макаров». Однако я все равно, как дурак, лез и лез на крышу хозарских боксов.

Наконец я взобрался на нее. Прислушался. Слава богу: ухайдаканные полуночной работой «черные хозары» спали, кажется, без просыпа.

Я осторожно пошел по крыше. Шум, издаваемый металлическими листами, показался мне ужасающим. Я утешил себя тем, что, окажись крыша покрыта шифером, он трещал бы еще несносней. Очень осторожно я подошел к козырьку, что нависал над машинным двором. Взглянул на него сверху. Двор был пуст. «Черные хозары» не проснулись. Видно, крепко эксплуатировали их на автосервисе «Шумахер».

Я снял с кромки крыши свою кошку и вместе с нею и с веревкой спрыгнул внутрь автосервиса. Это заключительное упражнение своей гимнастической программы мне удалось выполнить почти бесшумно.

За все те последние четыре часа, что я наблюдал со своей кручи за жизнедеятельностью хозарского машинного двора, я заметил, что дверь одного из восьми здешних боксов ни разу не открывалась. А в тот день, когда я приходил сюда по поводу Ленчика, именно тут находился пораненный хозарский «Мерседес Брабус». Я осторожно подошел к этому – похоже, «блатному» – боксу.

На металлической двери висел замок. Я достал из кармана куртки комплект отмычек. Вскрыть замок оказалось трехсекундным делом. Еще двадцать секунд я потратил на то, чтобы смазать машинным маслом петли железной двери. У этих хозар двери в гаражах визжали, словно подъемные мосты в средневековых замках.

Под моими руками дверь бокса открылась бесшумно. Спустя минуту я очутился внутри гаража. Включил фонарик. В гараже размещался великолепный, черный, похожий на акулу «Пассат» без номеров. Я готов был поставить четыре цента против четырех пассатовских колес, что машина числилась в базе данных ГИБДД как угнанная.

Зажав фонарик во рту, я спустился вниз, под машину, в ремонтную яму. Натекшего масла и обмасленных тряпок здесь оказалось столько, что кроссовки мои можно было считать испорченными.

Я достал кое-что из кармана и сунул под груду ветоши. Затем, не медля, пустился в обратный путь. Дверь бокса опять не издала ни звука. Я аккуратно запер висячий замок. В машинном дворе по-прежнему никого не оказалось. Однако на улице уже совсем рассвело, поэтому любой хозарин, вышедший по нужде из жилого гаража, без труда увидел бы меня. Я по-быстрому и по-тихому пошел в сторону от боксов.