Калеб Карр - Итальянский секретарь Страница 40

Что же до сообщников, Сэдлер до конца отказывался назвать кого-либо, даже в обмен на возможное смягчение приговора. Возможно, он лишь хотел защитить брата; быть может, у него даже было какое-то свое, искаженное понимание чести; а может быть, как я всегда предполагал, он унес с собой в могилу истории, которым там самое место…

Как бы то ни было, Роберта Сэдлера постигла совершенно иная судьба. Мы с Холмсом и Майкрофтом постарались представить полиции факты в таком свете, чтобы храбрость и раскаяние Роберта получили признание и награду, а на его соучастие в мошеннической деятельности лорда Фрэнсиса (но отнюдь не в убийствах) посмотрели сквозь пальцы. Так что единственное «наказание», выпавшее Роберту, было - сопровождать мисс Маккензи на родину, в западное прибрежное графство, изрезанное узкими заливами, где, как мы полагали, в один прекрасный день парочка тихо поженится, как только эта замечательная девушка оправится от выпавших на ее долю испытаний. Места эти станут родиной и для выношенного ею ребенка, отцовство коего Роберт не только признал, но и провозгласил всем и каждому. Ко времени отъезда мисс Маккензи уже почти пришла в себя: в глазах у нее вновь зажглись характерные искорки, и я сознаюсь, что завидовал удаче Сэдлера, как порой зрелый мужчина завидует молодому - хотя слово «удача» здесь мало подходит, ведь Сэдлер много потрудился и рисковал жизнью, чтобы завоевать доверие и привязанность своей суженой.

Обоим братьям Холмс пришлось пустить в ход все свое личное влияние и репутацию, когда вскоре явился исполненный негодования батюшка лорда Фрэнсиса, герцог Гамильтон, и попытался взять в свои руки управление семейным делом в Холируд-Хаусе. Он хотел пересмотреть историю недавних событий и подорвать доверие к рассказам о бесславном поведении его сына; Холмс и Майкрофт успешно воспрепятствовали и этим по-человечески понятным, но оттого не менее наглым поползновениям, и равно несправедливым попыткам обвинить во всем Хэкетта и его семью - за то, что пустили управление замком на самотек, и там воцарился хаос. Майкрофт уже было собирался обратиться за помощью к Ее Величеству, но до этого не дошло: шотландские газеты и друзья Денниса Маккея по Шотландской Националистической партии охотно помогли, и под общим натиском герцог в конце концов (довольно внезапно) вспомнил об обязанностях своего положения: он любезно прекратил свои попытки, вознаградил семейство Хэкеттов за верность долгу и удовлетворился тем, что имя его сына ни разу не всплыло во время суда над Виллом Сэдлером.

И когда, наконец, дворцовые дела были улажены, мы с Холмсами отправились в абердинширские нагорья; красота этих мест у меня, простого человека, вызывала благоговейный трепет, а вот мои спутники воспринимали ее довольно хладнокровно. Я не стану описывать в деталях все, что произошло в Балморалском замке, этом шедевре викторианской готики - у меня нет достойных слов. А если бы я и нашел подходящие слова - Майкрофт, зная о моей склонности описывать наши с Холмсом приключения, посоветовал мне воздержаться от описаний обиходных деталей жизни королевской резиденции в повествовании, посвященном убийствам и мошенничествам. Я охотно повиновался. Скажу лишь, что королева изволила проявить неподдельный, глубокий интерес к нашим опасным приключениям и заботу о нас; в особенности Ее Величество пожелала узнать, не видели ли мы и не слышали ли чего-нибудь такого, что подтверждало бы старинную легенду о призраке, обитающем во дворце. Мы с Холмсом, быть может, ответили бы как на духу, но Майкрофт весьма искусно помешал нам это сделать. Далее, я должен сказать, что удивительное и необыкновенное утверждение Холмса о свободном обращении его брата с королевой оказалось правдой. Майкрофт никогда не пользовался этой вольностью в присутствии посторонних, но однажды я видел, как он и Ее Величество сидели в одном из замковых садов - и, судя по всему, общались непринужденно, словно какие-нибудь престарелые супруги на прогулке в Гайд-парке.

После аудиенции у Ее Величества мы несколько дней удили лосося и форель; клев был превосходный, поскольку ручьи и озерца, расположенные в различных королевских владениях Шотландии и прилегающие к ним, содержатся в порядке и изобилуют рыбой; а мы так истосковались по простым развлечениям на лоне природы. Все это время мы не упоминали о наших приключениях в Холируд-Хаусе, разве что случайно, и это подтверждает одно мое давнишнее наблюдение о странности человеческой натуры: чем более примечательные и невероятные события пережила пара или группа людей, тем меньше им хочется об этом говорить. Можно было бы ожидать, что из-за самой необъяснимости этих событий людям будет просто необходимо их обсудить; но именно поэтому слова не нужны. Потому что в конечном итоге о таких происшествиях и явлениях мало что можно сказать - или вовсе ничего. Каждый из нас видел то, что видел (или то, что ему показалось), а любые споры, обсуждения или предположения потребовали бы дальнейших доказательств - какие, надеюсь, нам никогда не представятся.

Мне осталось дописать к рассказу о деле итальянского секретаря лишь небольшое дополнение. Вскоре после того, как мы с Холмсом вернулись на Бейкер-стрит и возобновили нормальную жизнь (или то, что считается «нормальной жизнью», когда происходит она в занимательном мире Шерлока Холмса), как-то вечером мы сидели в гостиной, просматривали вечерние газеты и яростно курили. После важного (а тем более - наводящего ужас) дела Холмс обычно очень неохотно возвращался к бездействию; и я помогал ему, как мог, найти какое-нибудь новое преступление, к которому он мог бы приложить свои пробужденные умственные способности. Но дело двигалось медленно, а находки были редки и разочаровывали нас, и чем медленнее и безотраднее шло дело, тем сильнее возрастала наша потребность в курении, пока наконец мы не обнаружили, что выкурили наши запасы до дна. Памятуя о ссоре Холмса и миссис Хадсон, я вызвался сам сбегать к табачнику; когда я натянул сюртук и уже выходил из комнаты, Холмс шутливо предложил мне поберечь силы и не ходить так далеко, а отправиться в мелочную лавку через дорогу и купить любой пристойный табак, который у них найдется.

Я хмыкнул, услышав это предложение, и выбросил его из головы; но, выйдя в теплые осенние сумерки Бейкер-стрит, я ощутил странное желание и даже тягу пересечь улицу и пройти мимо лавочки. У меня не было намерения заглядывать туда; я решил, что в крайнем случае поздороваюсь с владельцем и пройду мимо, хотя даже сейчас не понимаю, откуда взялась эта навязчивая идея.

Пройдя полпути по Бейкер-стрит, я вошел в тень, которую отбрасывали несколько домов; мои глаза привыкли к солнечному свету, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы приспособиться к тени, которая по контрасту казалась полутьмой. Двигаясь в этом состоянии по тротуару, я поднял взгляд на вход в магазин…

…И вдруг остановился. Я увидел (или мне это лишь показалось?) юную девушку, златокудрую (или то было просто причудой осеннего света?), с лицом воплощенной невинности - она бесцельно бродила перед входом в лавку. Во что она была облачена, сейчас я с уверенностью сказать не могу; но мне помстилось, будто на ней ничего не было, кроме развевающегося легкого одеяния, чего-то вроде тончайшей детской ночной рубашки, и та, особенно по краям, почти растворялась в тени дома. Мне показалось, что девушка тихо напевает, хотя до меня не донеслось ни звука; когда же я медленно двинулся вперед, с сердцем, бьющимся сильнее, чем при встрече с любым другим ребенком за всю мою жизнь, девушка подняла голову и посмотрела прямо на меня.

С жалобным, почти скорбным выражением лица она поманила меня в лавку, а затем, похоже, вошла туда сама.

Окончательно утратив способность рационально мыслить, я поспешил к магазину и вошел следом. Я увидал владельца, который стоял за недлинным стеклянным прилавком и читал газету на каком-то иностранном языке. Он поднял взгляд, широко улыбнулся и приветствовал меня с обычным дружелюбием на лице…

Но в лавке не было и следа молоденькой девушки.

– Ну, доктор, - спросил пенджабец, - чем могу служить в этот прекрасный вечер?

Я не мог ответить, но продолжал все более настойчиво оглядывать магазин.

– Доктор, - повторил продавец. - Вам нехорошо? Вы что-нибудь ищете?

Я поднял палец и обвел заполненное товарами помещение, отчаянно пытаясь вернуть себе дар речи.

– Доктор, быть может, вам потребна медицинская помощь? - спросил владелец уже с тревогой в голосе. Он выбежал из-за прилавка и подошел ко мне. - Вы не заболели?

Я затряс головой и наконец умудрился выдавить:

– Сюда… сюда сейчас кто-нибудь заходил?

Не успел я произнести эти слова, как лицо лавочника совершенно переменилось - поначалу не быстро, но заметно.

– Кто-нибудь? - переспросил он. - Что за «кто-нибудь»?