Артур Дойл - Записки о Шерлоке Холмсе Страница 45

— Откуда вы знаете, что она ему дорога? — спросил я.

— Новая стоит, по-моему, семь с половиной шиллингов. Теперь, как видите, трубка дважды была в починке: сначала чинили деревянную часть мундштука, потом янтарную. Легко заметить, что оба раза ее скрепляли серебряными кольцами, которые стоят дороже самой трубки. Нужно высоко ценить свою трубку, чтобы подправлять ее снова и снова, вместо того чтобы купить за те же деньги новую.

— Что-нибудь еще? — спросил я, видя, что Холмс вертит трубку в руке и рассматривает ее со свойственной ему вдумчивостью.

Он поднял трубку и постучал по ней длинным, тонким указательным пальцем, как профессор анатомии, читающий лекцию о какой-нибудь кости.

— Попадаются иногда необычайно интересные трубки, — сказал он. — За исключением часов и шнурков для ботинок, никакие предметы не обладают такой ярко выраженной индивидуальностью. Указания, имеющиеся на этой трубке, однако, не очень характерны и не очень важны. Ее владелец, повидимому, человек мускулистый, левша, с превосходными зубами, беззаботный в своих привычках и довольно зажиточный.

Все эти сведения мой друг сообщал весьма небрежно. Но я заметил, что он искоса глядит на меня: хочет убедиться, слежу ли я за ходом его рассуждений.

— Вы считаете, что он человек состоятельный, лишь на том основании, что у него семишиллинговая трубка? — спросил я.

— Это табачная смесь Гросвенора, по восьми пенсов за унцию, — ответил Холмс, слегка выколачивая трубку себе в ладонь. — Так как он мог бы курить прекрасный табак, стоящий вдвое дешевле, ясно, что он не имеет нужды в экономии.

— А прочие ваши выводы?

— У него привычка закуривать трубку от ламп или газовых горелок. Вы можете видеть, что она довольно сильно обгорела с одной стороны. Спичкой ее так не обожжешь. Зачем человек будет держать спичку сбоку от трубки? Другое дело, если прикуривать, пользуясь лампой. Тут уж чашечка трубки непременно обуглится. Обуглилась она только с правой стороны. Из этого я делаю вывод, что ее хозяин — левша. Попробуйте прикурить свою трубку от лампы. Так как вы не левша, вы, естественно, поднесете к огню левую сторону трубки. Конечно, порою можете поступить иначе, но то будет чистейшая случайность. А эту трубку прикуривали всегда с правой стороны. Затем, вот, он прокусил мундштук насквозь. Это может сделать только сильный, энергичный человек, обладающий отличными зубами… Но, если я не ошибаюсь, я слышу его шаги по лестнице. Сейчас мы получим кое-что более интересное для изучения, чем его трубка.

Минутой позже наша дверь распахнулась и в комнату вошел высокий молодой человек. На нем был хороший, строгого покроя темносерый костюм. В руке он держал коричневую фетровую широкополую шляпу. Я бы дал ему лет тридцать, хотя на самом деле он, пожалуй, был немного старше.

— Прошу прощенья, — сказал он, слегка смутившись. — Я, очевидно, должен был постучать. Да, конечно, я должен был постучать. Но дело в том, что я немного расстроен, — в этом всё! — Он провел рукой по лбу, как человек, у которого слегка кружится голова, и скорее упал, чем сел на стул.

— Я вижу, что вы не спали ночи две, — сказал Холмс добродушно. — Это истощает нервы больше, чем работа, и даже больше, чем развлечения. Разрешите спросить, могу ли я чем-нибудь помочь вам?

— Мне нужен ваш совет, сэр. Я не знаю, что делать, и мне кажется, что вся моя жизнь разбита.

— Вы хотите, чтобы я вам помог в качестве консультанта-детектива ?

— Это — само собой. Но, кроме того, мне хочется знать ваше мнение… Вы человек большого ума, бывалый, знающий жизнь… и я хотел бы, чтобы вы научили меня, что мне делать. О, как бы мне хотелось, чтобы вы научили меня!

Он говорил короткими, резкими, отрывистыми фразами, и мне казалось, что вообще говорить ему было мучительно трудно и что он большим усилием воли преодолевает свое нежелание высказываться.

— Это очень деликатный вопрос, — сказал он. — Никто не любит говорить о своих домашних делах с посторонними. Это просто ужасно — обсуждать доведение жены с двумя людьми, которых ты раньше и в глаза не видел. Да, это ужасно! Но я уже дошел до последней крайности и так нуждаюсь в хорошем совете.

— Дорогой мистер Грант Монро… — начал Холмс.

Наш посетитель вскочил со стула.

— Как! — вскричал он. — Вы знаете мое имя?

— Если вы хотите сохранить инкогнито, — сказал Холмс улыбаясь, — я посоветовал бы вам не писать своего имени на подкладке шляпы или хотя бы повернуть ее так, чтобы ваш собеседник не видел надписи. Я хотел сказать, что мой друг и я выслушали немало удивительных секретов в этой комнате и имели счастье внести мир во многие встревоженные души. Я уверен, что того же мы достигнем и нынче. Так как может оказаться, что нам необходимо спешить, я попрошу вас немедленно сообщить мне все факты.

Наш гость снова провел рукой по лбу, и можно было видеть, как трудно ему начать свою речь: каждый жест, каждое движение лица выдавали в нем человека скрытного, сдержанного, гордого, склонного скорее прятать свои раны, чем выставлять их напоказ. Но внезапно, яростно взмахнув кулаком, как бы отбрасывая в сторону всякую сдержанность, он начал.

— Вот к чему сводятся факты, мистер Холмс, — сказал он. — Я женат уже три года. Все это время жена и я очень любили друг друга и были вполне счастливы. Мы ничего не скрывали один от другого — ни мыслей, ни поступков. Но вот — с прошлого понедельника — какая-то преграда встала вдруг между нами. В мыслях моей жены, в ее жизни появилось что-то неизвестное мне. И теперь я знаю о моей жене не больше, чем о любой женщине, которая прошла мимо и случайно толкнула меня на улице. Мы стали чужими друг другу, и я хочу знать — почему… Прежде чем рассказывать дальше, мистер Холмс, я хотел бы обратить ваше внимание еще на одно обстоятельство. Эффи меня любит, можете в этом не сомневаться. Она любит меня всем сердцем и никогда не любила больше, чем теперь. Я это знаю. Я это чувствую. Я не хочу об этом спорить. Ведь бывает же у мужчины уверенность в том, что женщина любит его! Но между нами встала тайна, и если она не раскроется, наши прежние отношения никогда не вернутся.

— Будьте любезны сообщить мне факты, мистер Монро, — сказал Холмс с некоторым нетерпением.

— Я расскажу вам то, что я знаю об Эффи… Когда я впервые встретился с ней, она была вдова, хотя и очень молодая. Ей было всего двадцать пять лет. Звали ее миссис Хиброн. Она уехала в Америку совсем молоденькой и жила в городе Атланта. Там она вышла замуж за этого Хиброна, адвоката с хорошей клиентурой. У них был ребенок, но вспыхнула эпидемия желтой лихорадки — и муж и ребенок умерли. Я видел свидетельство о смерти Хиброна. Все эти несчастья внушили ей отвращение к Америке, она вернулась оттуда и жила с незамужней теткой в Пиннере, в Миддлсексе. Я должен упомянуть, что после смерти мужа ей осталось хорошее наследство, примерно четыре с половиной тысячи фунтов, с которых она получала семь процентов дохода. Эффи прожила в Пиннере только полгода, когда я встретил ее. Мы полюбили друг друга и через несколько недель повенчались.

Я сам торговец хмелем. Доход мой составляет семьсот — восемьсот фунтов в год, так что мы оказались недурно обеспеченными. Мы сняли за восемьдесят фунтов в год хорошую дачу в Норбери. Местечко это, хоть и расположено под самым городом, ничем не отличается от деревни. Чуть выше нашей дачи стоят два дома и гостиница, а по другую сторону поля, на отлете, — коттедж, обращенный к нам фасадом. Кроме этих домов, нет ни одного строения ближе, чем на полдороге к станции.

В осенние и зимние месяцы я часто бываю в городе по делам, но летом занят меньше. Мы в нашем загородном домике были счастливы так, как только можно желать. И до этой проклятой истории ничто не омрачило нашей жизни…

Надо вам сказать, что когда мы поженились, моя жена передала мне все свое состояние — отчасти против моей воли, потому что мне было бы очень тяжело пользоваться ее деньгами, если мои дела пойдут плохо. Однако она настояла на своем. Вдруг, примерно шесть недель назад, она обратилась ко мне с такими словами:

«Джек, когда вы брали мои деньги, вы говорили, что я могу в любое время взять сколько мне будет нужно».

«Конечно, — ответил я. — Эти деньги — ваши».

«Ну так вот, — сказала она. — Мне нужно сто фунтов».

Я немного удивился, но подумал, что речь идет просто о новом платье или о чем-нибудь в этом роде.

«Для чего?» — спросил я.

«О, — ответила она в замешательстве, — вы сказали, что будете только моим банкиром, а банкиры ведь никогда ни о чем не спрашивают, вы же знаете».

«Если деньги вам действительно нужны, вы их получите».

«Да, конечно, они мне нужны».

«И вы не скажете зачем?»

«Когда-нибудь потом, Джек, не сейчас».

Таким ответом мне и пришлось удовлетвориться, хотя до тех пор она ничего от меня не скрывала. Я дал ей чек и больше не думал о нашем разговоре. Может быть, этот случай и не имеет никакого отношения к тому, что произошло впоследствии, но мне сдается, что все-таки нужно упомянуть и о нем.